Невозможно представить себе страдания матерей, которые подозревали, что их ждет, когда шли на смерть с детьми, как выразился Хесс, словно «обремененные плодами фруктовые деревья в саду»38. Хесс записал, как однажды женщина прошептала ему: «Как у вас рука поднимается убивать невинных деток? У вас совсем нет сердца?» В другой раз он видел, как женщина пыталась выбросить своих детей из газовой камеры, когда закрывали двери, крича: «Пощадите хотя бы моих бедных малышей!» Хесса в некоторой степени эти душераздирающие зрелища приводили в смятение. Но не настолько, как он писал в своих мемуарах, что воспоминание о них нельзя было развеять стремительным галопом на лошади, или несколькими рюмками.
Концентрация массовых убийств в отдаленной части Биркенау означала, что повседневная жизнь в главном лагере Освенцима больше не нарушалась бойней. И в то время как жизнь заключенных там оставалась такой же тяжкой, как всегда, для офицеров СС лагерь стал местом, где после службы можно с комфортом расслабиться. Это наблюдал Тадеуш Рыбацкий39, арестованный гестапо по подозрению в участии в польском сопротивлении.
После нескольких месяцев в разных рабочих командах Рыбацкий наконец получил одно из самых желанных мест в главном лагере Освенцима – работу официанта в эсэсовской столовой. После прибытия женщин-надзирательниц, которые также были членами СС (весной 1942 года, параллельно с пополнением лагеря женщинами из Словакии), Тадеуш стал свидетелем нескольких буйных вечеринок. «Это была какая-то бандитская оргия, – говорит он, вспоминая одну особенно бурную ночь. – Все пели, пили, похлопывали друг друга по спине, спиртное лилось рекой. Я разносил бокалы с вином, и, когда подал одной эсэсовке вина, она потянула меня за руку: “Дорогой…” – и все уставились на меня. Ситуация для меня была очень опасной, я чуть не уронил бокалы, но, к счастью, какой-то эсэсовец закричал на нее: “Закрой рот, шлюха!” – и она ушла». Позже вечером он заметил, как другая эсэсовка подает недвусмысленные знаки ему и другим официантам. «Толстая пьяная тетка брела, покачиваясь, видимо, в туалет, и увидев нас, стоявших неподалеку, начала подавать нам жесты, намекающие на сексуальные отношения. Мы с каменными лицами шептали друг другу: “Что ей надо, этой суке?”».
Контраст между праздной жизнью эсэсовцев и невыносимым существованием заключенных не давал ему покоя: «Заключенные умирали от голода. Пребывание в лагере было медленным умиранием от голода, побоев и тяжелого труда. А у них [эсэсовцев] было все. На их оргиях присутствовала выпивка на любой вкус, даже французский коньяк, недостатка ни в чем не было. Все это выглядело так отвратительно – словно пир у дьявола. Вы не представляете себе, насколько это была чудовищная картина».
Тем не менее, Рыбацкий понимал, как ему повезло, что он попал официантом в столовую. Не только потому, что работал «под крышей», хотя это тоже было существенно, так как позволяло пережить зиму. Но еще и потому, что это выводило его на прямой контакт с единственной важной ценностью в лагере – пищей. Он и другие заключенные, работавшие официантами, воровали любую еду, какую только могли, и прятали ее на чердаке. Но это таило в себе риск. Однажды, когда несколько эсэсовцев стояли возле буфета рядом со столовой, Тадеуш и другие официанты услышали громкий шум. Они повернулись к столовой – и, по словам Тадеуша, у них «волосы встали дыбом». «Вдруг видим: с потолка свисают чьи-то ноги и нижняя часть туловища». Все сразу поняли, что стряслось. Один из официантов, пряча украденную еду на чердаке, не удержался и рухнул вниз: «Следовало очень осторожно ступать по балкам, иначе можно было провалиться». Ситуация грозила смертью им всем. Но, к счастью, стоявшие неподалеку эсэсовцы так громко хохотали и были такими пьяными, что не повернулись и не заглянули в помещение. Провалившийся вниз заключенный сумел подтянуться и влезть назад, а обломки тут же подмели. Но в потолке оставалась дыра. На следующее утро, придя на работу, официанты подкупили одного из эсэсовских охранников маслом и колбасой, чтобы вопрос о повреждении в потолке не поднимался. Через два дня дырку заделали.
Случись это не в Освенциме, воспоминание Тадеуша о том, как его друг провалился с чердака и беспомощно болтал ногами, звучало бы почти комично. А то, как он и его друзья избежали наказания, подкупив младшего чина СС, напоминает манипуляции немецких охранников в лагерях для военнопленных из армий союзников – любимый сюжет голливудских продюсеров, придававших романтический флер лагерному быту на Западе. Но это случилось в Освенциме, где ничего подобного не могло быть. Напротив, это еще одно красноречивое свидетельство того, как в начале лета 1942 года Освенцим превращался в два отдельных лагеря. Не только в географическом смысле: Биркенау возник буквально из грязи всего в четырех километрах от основного лагеря, но еще и в философском, и в психологическом. В одном лагере заключенные, такие как Тадеуш Рыбацкий, делали все, чтобы выжить, стараясь получить лучшую работу и «организуя» дополнительную еду. В другом, мужчин, женщин и детей убивали через считанные часы после прибытия в лагерь.
С точки зрения Хесса, тем летом ему следовало сосредоточить всю свою энергию и внимание главным образом на втором лагере и процессе уничтожения заключенных в нем. Газовые камеры в двух перестроенных домиках и сжигание тел на открытом воздухе все еще были только временным решением кровавой задачи нацистов. Процесс истребления людей в Освенциме оставался неэффективным и импровизированным. Как центр массовых убийств Освенцим все еще оставался несовершенным, а его пропускная способность была весьма ограничена. Хотя Хесс и его коллеги, вопреки их послевоенным показаниям, уже выдвигали свои собственные инициативы, предлагая временные методы, с помощью которых можно было уничтожать огромное количество людей. Но они уже видели перед собой главную свою задачу – ту, что навеки покроет их имена позором: создание фабрики смерти.
В начале 1942 года в нацистской империи функционировал только один специализированный лагерь смерти – Хелмно. И все же нацисты уже тогда начали разворачивать вакханалию уничтожения. В менее радикальных общественных системах люди сначала все детально планируют и только потом действуют. Нацисты же принялись депортировать евреев, прежде чем все изобретенные ими системы уничтожения были опробованы или полностью установлены. Поэтому геноцид проводился беспорядочно и бессистемно. И сама история того, как они приступили к осуществлению своей кровавой задачи и в процессе ее выполнения превратили 1942 год в год самых массовых убийств при «окончательном решении еврейского вопроса», дает представление о менталитете этих убийц.
Освенцим не должен был играть главную роль в массовых убийствах 1942 года, но в тот год лагерь впервые начал оказывать влияние на события в Западной Европе. Всего несколько дней прошло после окончания переговоров словацкого руководства с немцами о высылке местных евреев в Освенцим, как еще одна европейская страна отправила свой первый транспорт в лагерь. И обстоятельства, которые привели к этому, были даже еще более сложными и шокирующими, чем события в Словакии, не в последнюю очередь потому, что поезд, отправившийся в путь 23 марта, прибыл из завоеванной немцами страны, которой была позволена существенная свобода во внутреннем управлении. Речь идет о Франции.
После быстрого поражения в июне 1940 года Франция была разделена на две зоны: оккупированную и не оккупированную. Маршал Петен, герой Первой мировой войны, стал главой государства, и его правительство обосновалось в маленьком городке Виши, в зоне, свободной от оккупации. В первые годы войны он был популярной фигурой в стране (намного более популярной, чем это признавали многие французы уже после войны). Маршал стал выразителем стремления народа восстановить честь и достоинство Франции. Что же касается немцев, то у них были явно разноречивые цели: они хотели контролировать Францию, однако при этом минимально присутствовать в стране; менее 1500 немецких офицеров и чиновников базировалось на всей территории, оккупированной и не оккупированной. Немецкое правление в немалой степени зависело от сотрудничества с французскими бюрократами и их административной системой.
На протяжении первого года оккупации между французами и немцами конфликтов практически не случалось. Немецкий военный комендант, генерал Отто фон Штюльпнагель, руководил из отеля Majestic в Париже скорее как римский наместник, управляющий полуавтономными провинциями империи, чем как нацист, пытающийся превратить население подвластной ему территории в нацию рабов. Тем не менее, евреи во Франции оставались уязвимыми. В 1940 году их было около 350 тысяч, и почти половина из них не имела французских паспортов. Многие приехали из Восточной Европы в 1920-е годы, другие же сравнительно недавно бежали сюда в бесплодных попытках спастись от нацизма. Именно эти иностранные евреи первыми приняли на себя всю тяжесть гонений. В октябре 1940 года новое французское правительство объявило в новом «Декрете о евреях» о том, что всем евреям запрещено работать в определенных областях, а иностранных евреев, находящихся в не оккупированной зоне, начали отправлять в лагеря для интернированных.
