Это промедление вызвало фатальные последствия. В конце августа и начале сентября бушевали небывалые бури, и одна из них рассеяла польскую "армаду", нанеся ей серьезные потери.
Зигмунт оказался в бухте Стегеборг только второго сентября с двадцатью восемью кораблями; до девятого адмирал Банер успел разыскать и привести туда ещё двадцать два уцелевших, хотя и сильно потрепанных судна.
Несмотря на столь поредевшие силы, высадка под Стегеборгом удалась, а первая стычка на суше была выиграна королевскими войсками. Случилось так отчасти за счет корабельной артиллерии вице-адмирала Майделя, который по приказу короля все время поддерживал польское наступление орудийным огнем с моря.
Зигмунт был очень горд этой своей идеей, тем более что Банер жаждал использовать корабли скорее для атаки флота Карла Зюдерманского у Аландских островов, с целью взять его под перекрестный огонь вместе с верной королю финляндской флотилией, чем для бесконечной бомбардировки шведских сухопутных сил. Упрямство Зигмунта вскоре оказалось губительным для всей кампании. Карл велел адмиралу Шеелю тихонько оставить Аланды и запереть королевские корабли в заливе под Стегеборгом, что и произошло 29 сентября.
Флот шведов насчитывал двадцать пять кораблей, в том числе шесть крупных галеонов с двадцатью четырьмя орудиями, и две галеры по шестнадцати орудий на каждой. Вместе с артиллерией меньших судов Шеель располагал почти трехкратным перевесом в огневой мощи.
Король был поражен таким превосходством, но не в силах удержать крепость и не видя иного выхода, велел Банеру пробиться обратно в Кальмар. Толковый адмирал ринулся в атаку и действительно расчистил путь отступления для своей поредевшей флотилии: почти два десятка кораблей прорвались сквозь шведский кордон. Часть из них вместо Кальмара бежала в Гданьск, а в руки Шееля попал "Белый Орел" и множество транспортных судов, а среди них хольк "Артус" со всем королевским багажом.
Через несколько дней, 5 октября, состоялась битва под Стангебро, в которой королевские войска потерпели решительное поражение. Зигмунту пришлось принять позорные условия перемирия: Карл среди прочего потребовал выдачи Стена Банера, и верный слуга законного монарха лишился свободы, а потом и головы на эшафоте в Норркепинге.
Командование остатками польской "армады" принял Гент Амелинг. Король отказался от путешествия в Стокгольм в сопровождении восемнадцати шведских кораблей, не доверяя этому эскорту, приданному дядей. Амелингу удалось провести несколько из них в Кальмар, занятый польским гарнизоном. Но это было уже не возвращение, а бегство...
28 октября Зигмунт погрузился на борт "Финска сван" и двинулся обратно в Гданьск. Единственными его приобретениями в шведском королевстве стали: Кальмар, в котором он оставил сильный гарнизон, и Стокгольм, занятый его сторонниками. Но Стокгольм вскоре был взят Карлом, а Кальмар не мог долго обороняться без помощи из Польши.
Тем временем на Балтике продолжались осенние штормы. Королевские корабли в сражениях с ними теряли паруса и протекали все больше. Второго ноября "Финский лебедь" бросил якорь у поморских берегов неподалеку от Жарновца, и король, измученный неудачами, страхом и трудностями путешествия, ощутил наконец твердую землю под ногами. Он не хотел уже вверять свою особу кораблям; дорогу в Гданьск одолел по суше и 7 ноября остановился в гданьской ратуше, чтобы дождаться возвращения своей "армады".
Это было поистине жалкое возвращение: у Лятарни стали на якоря едва двадцать четыре корабля из тех восьмидесяти пяти, которые три месяца назад покидали Гданьск. Они более походили на выброшенные на берег обломки, чем на корабли и суда. Почерневшие, драные паруса висели на реях, которые каким-то чудом ещё удерживали перетертые и ободранные топенанты; мачты качались в гнездах, борта протекали, трапы, фальшборты и обшивка кают были ободраны, поломаны или просто разбиты волнами.
Несмотря на такой разгром Зигмунт не пал окончательно духом. Поскольку ни в чем он не видел своей вины, то упрямство и на этот раз взяло верх над сомнениями. Даже после падения Стокгольма оставался Кальмар - прекрасные ворота вторжения, сквозь которые он мог ворваться в Швецию, лишь бы только собрать достаточно большой и сильный флот для перевозки свежих войск.
Тем временем король решил произвести спешный ремонт нескольких уцелевших судов, чтобы подкрепить и снабдить гарнизон Кальмара, возглавляемый толковым комендантом Яном Спарре. Поручил он эту миссию Владиславу Бекешу, а сам не спеша отправился в Варшаву.
Генрих Шульц с самого начала с большим вниманием следил за судьбой шведской экспедиции, поскольку от её успеха зависели многие его финансовые операции, а также его "частная политика" в отношении короля с одной, и гданьского сената - с другой стороны. Несмотря на свои симпатии к католическому монарху, Шульц не хотел излишне втягиваться в эту авантюру, пока не определится победитель и на море, и на суше. Слишком хорошо знал он, что большинство советников недовольно затеями Зигмунта из опасения, как бы Гданьск не утратил свое привилегированное положение, если королевский военно-морской флот будет постоянно пребывать в нем после одержанной победы. Следовало признать справедливость этих опасений. Победа Зигмунта Вазы была бы одновременно победой Речи Посполитой и укрепила бы государственную власть над городом; кто знает, не подорвало бы это впоследствии монополию гданьского купечества и его права по открытию и закрытию навигации.
В таком случае лучше было слыть сторонником и союзником короля, иметь за собой известные заслуги в делах короны, и особенно в военных. Шульц в этих обстоятельствах видел для себя путь к получению огромного влияния и доходов.
Но если бы Зигмунт потерпел неудачу, все осталось бы по-прежнему. Гданьск наверняка не согласился бы играть роль военного порта Речи Посполитой, что всегда угрожало его интересам и торговому судоходству. В конфликте с побежденным королем сенат имел все шансы настоять на своем и тогда лучше было бы сохранять добрые отношения с сенатом.
Шульц избегал излишнего риска. Всегда действовал за кулисами, а если обстоятельства вынуждали пойти в открытую, страховался с обеих сторон и маневрировал так, чтобы ни с одной из них не конфликтовать. Умел выждать решающий момент, готовый как к атаке, так и к отступлению.
Известие о блокаде польского флота под Стегеборгом адмиралом Шеелем стало первым предостережением практичному мечтателю: Генрих тут же внес нужные поправки в свои мечты о могуществе, хотя отказываться от них и не думал даже после разгрома под Стангебро, правда уже наверняка зная, что их реализацию придется отложить надолго. Пришлось ему запастись терпением.
Он умел быть терпеливым. Это качество очень часто помогало ему в жизни. И он обязан был ему не меньше, чем коммерческой изворотливости и отсутствию всяких предрассудков.
Его предвидения на этот раз оправдались весьма скоро: король проиграл, а Гданьск поднял голову. Но он, Генрих, на этом ничего не потерял. Все его негласные денежные вклады опирались на залоги, которые так или иначе приносили доход. И он спокойно мог выжидать благоприятного момента.
Тем временем его поглотили всяческие личные дела, и прежде всего увлекательная игра в завоевание и удержание симпатий сеньориты де Визелла.
Шульц верил только в Господа и в силу денег. Эти два божества взаимно дополняли друг друга в его сознании. Для завоевания симпатий первого достаточно было блюсти предписания церкви: молитвы, соблюдение праздников и обрядов, регулярные исповеди для очищения души от грехов, а также известные материальные пожертвования в пользу святынь и служителей церкви. В обмен на это Провидение явно покровительствовало ему в здешней жизни и должно было обеспечить жизнь вечную после неизбежной телесной кончины.
Такое положение казалось Шульцу справедливым и даже выгодным. Только людям бедным предписывалась безупречная чистота и порядочность, раз им было не по средствам купить себе отпущение грехов. Он же мог грешить и даже допускать определенные проступки, без которых трудно добыть и умножать большое состояние: ведь он не только исповедовался в этих прегрешениях, но тут же заказывал мессы, поддерживал духовенство и жертвовал на украшение храмов Господних. Генрих не сомневался, что и Господь им доволен. Разве в противном случае позволил бы он ему купаться в достатке и богатеть и впредь?
Вера в другое божество находила подтверждение едва ли не на каждом шагу. Еще раз подтвердилась она, когда Генрих воспользовался своим богатством, чтобы склонить Марию Франческу уступить его порочным желаниям. Сеньорита любила драгоценности и наряды. Перед ними она устоять не могла, ну а Шульц не жалел расходов.
Вокруг Гданьска, сразу за его стенами и защитными валами, в кое-как сколоченных шалашах. сараях и халупах, крытых соломой, гнездилась городская беднота. По большей части это были мелкие ремесленники, не входившие в цеха, портовые рабочие и перекупщики, которые собрались с разных концов Польши и не получили права на проживание в городе. Там царили грязь и нищета. Но чуть дальше начинались обработанные поля, а в сторону Вржеща и Оливы тянулся чудный лес, на севере достигавший самых берегов моря. Через этот лес, похожий на огромный парк, просветленный прелестными полянками, вел широкий битый шлях, обсаженная по краям тополями и липами. К северо-западу от города он приближался к Висле, потом сворачивал налево, пересекал Вржещ, миновал Оливу и через рыбацкую деревушку Соботу вел к Пуцку.
