Но вот Митя возвращается от Деденко к себе домой. Родные ужинают. Все в сборе: начинается маленький семейный праздник., который сводится к взаимным шуткам, живленному обмену новостями и планами на следующий день.
После ужина батюшка дремлет в кресле. Матушка вяжет Лизе шарф и допытывается, как сыновья провели день в гимназии, какие у них отметки, не набедокурили ли? Паша и Митя, переглядываясь, заверяют, что все, мол, благополучно.
Растормошив мужа, Марья Дмитриевна предается воспоминаниям:
- Вот вы, мальчики, озорничаете в гимназии, а я была бы счастлива учиться. У меня вообще - несчастливое детство, Мама умерла в молодых летах. Отец, Дмитрий Васильевич, с горя хотел руки на себя наложить. Еле отговорили, опамятовался. Заботился о нас, растил. А потом, как один из его сыновей утонул, снова сник. Если бы не старая няня Прасковья Ферафонтова, выжила ли бы я в ту пору? Потом к чтению пристрастилась, в отцовской библиотеке почти все прочла. Тянуло меня к знаниями. Братья в гимназии учились, а я вместе с ними домашние задания выполняла...
Марья Дмитриевна брала в кабинете книжку позанимательнее и читала детям перед сном. Наконец, говорила:
- Хватит, милые, пора спать. Я тоже пораньше лягу: завтра Ивана Павловича чуть свет в Ирбит провожаю. Не советовала ему ехать - чуть оправился после болезни. Не слушает. Сама бы поехала, да Полинька нездорова. За ней глаз нужен...
- Женское ли дело дальние поездки, да в зимнюю пору? - подает голос муж. - Застудишься.
- Сибирячки к холоду привычны, - возражает жена. - И с купцами я торгуюсь лучше. Ты больно уступчив. Да, ладно. Езжай. На обратном пути купи муки пшеничной пуда два. Она в Ирбите дешевле и рису персидского.
- А картофеля купить?
- До посадки своего хватит. Коли семенной попадется, возьми четвертей шесть. И одевайся теплее. Тулуп непременно не забудь.
На рассвете следующего дня батюшка укатил в Ирбит. Митя проводил его, помахал вслед удалявшейся кибитке. Потом поднялся в мезонин, постучал в дверь Полиной комнаты.
- Входи, - отозвалась сестра, узнавшая его по стуку.
В помещении пахло лекарствами. Поля полулежала в постели и читала Карамзина. При появлении брата отложила томик в сторону, спросила:
- Что? Проводили?
- Проводили, уехал. Только бубенцы зазвенели... Как ты себя чувствуешь?
- Голова словно ватная. Что нового в городе?
- Возле абрамовской пристани два лабаза сгорели. Говорят, сторож пьян был, курил и уснул...
- Обычная история, - вздохнула Поля. - Сколько бед от вина. А само пьянство - от выматывающей работы, невежества и скуки.
- С горя тоже пьют, - сказал брат.
- Конечно! Есть и наследственные выпивохи. Пагубная привычка родителей передается детям, - сестра как бы размышляла вслух.
- Ершов видит спасение народа в его просвещении, - заметил Митя.
- Разумеется, наука - великое благо, - согласилась сестра. - Но важно, чтобы сердца не черствели. Ты учись! Поезжай в Казань. Там университет, крупные ученые. А в провинции засохнешь. В лучшем случае , дослужишься до столоначальника. Дерзай, Митенька. Ты - самый способный в нашей семье...
- С чего ты взяла? Учусь средне. Даже двойки получаю.
- В тебе - искра Божья. Я читала твои классные сочинения по истории и литературе, они очень основательны... Нам, брат, повезло. У нас образованная семья, бывают гости - очень интересные люди...
Поля закашлялась и попросила принести ей пить. Митя спустился на первый этаж, налил в кухне в ковш хлебного кваса и отнес наверх. Сестра пила большими глотками. У нее была жажда. Митя посоветовал:
- Не торопись, горло застудишь...
Поля поблагодарила его взглядом и махнула рукой, мол, иди... На пороге Митя обернулся: в его сердце шевельнулась острая жалость. "Ничего, скоро поправится", - утешил он себя и затворил дверь.
30. Чувашский мыс
Однажды словесник Плотников уговорил гимназистов поставить большой спектакль - народную драму о царе Максимилиане. Сколько было хлопот, волнений, разговоров! Рисовали декорации, шили костюмы, учили роли. А как смеялись зрители во время представления, видя в роли царя Андрюху Чугунова!
Случались и другие, не столь выдающиеся, но по-своему приятные события. К ним можно отнести прогулки в окрестностях Тобольска. Их инициатором обычно выступал инспектор Ершов. Одна из таких прогулок и состоялась в начале апреля. Петр Павлович пригласил четвероклассников пойти с ним на Чувашский мыс. Казалось бы, экая невидаль! Они и сами бегали туда, но охотно откликнулись на предложение инспектора, потому что знали: с ним будет интересно. Уж очень увлекательно рассказывал Ершов о прошлом Тобольска.
- В поход идемтолько при ясной погоде, - полушутя предупредил Ершов.
Однако его опасения оказались напрасны. Воскресный день выдался безоблачным. Во дворе гимназии собрались все четвероклассники, кроме Никанора Каренгина, который приболел. Тронулись в путь с разговорами, шутками и толкотней.
- Кто полез в лужу? - повышал голос Петр Павлович. - Деденко, сейчас пойдешь домой! Чугунов, оставь в покое Пашкова.
Под лучами весеннего солнца уже растаял снег на косогорах. Сквозь поблекшую прошлогоднюю траву пробились подснежники. Дорога освободилась от наледи, но еще не просохла. Слева вздымалась гряда прибрежных холмов, то отлогих, то обрывистых. Справа в прогалинах прибрежных зарослей угадывалась, а иногда и светилась, еще дышавшая холодом гладь Иртыша. Кончилась третья неделя апреля, и ледоход набрал силу. Его величественная картина не могла не завораживать. Хотелось смотреть и смотреть на голубые льдины, спешившие вниз по реке, сталкивающиеся и громоздящиеся друг на друга.
Московский тракт был пустынен. Лишь изредка встречались экипажи, повозки, одинокие путники. Вот и мыс.
- Высотища! - восхитился Деденко.
- Не Казбек, но сажен тридцать будет, - изрек Чугунов и предложил взобраться на вершину холма.
Ершов согласился и первым пошел вверх по извилистой тропе. Подъем длился недолго, но мыс был круче, чем казалось снизу. С него широко обозревалась окрестность.
- Здесь и разыгралось сражение дружины Ермака с войском хана Кучума, торжественно произнес Ершов. - Я знаю, вы писали об этом сочинение. Господин Доброхотов, насколько я помню, особо хвалил тогда домашнюю работу Менделеева. Думаю, что мы еще не раз с вами вспомним о Ермаке. Просто невозможно жить в Тобольске и не знать историю края.
Но сегодня хотелось бы поговорить на иную тему: о природе. Посмотрите вокруг. Какая благодать, простор! Всего в Сибири в достатке: земли, воды, леса, подземных богатств. Рыбы и птицы... Климат наш, пожалуй, полезнее петербургского или московского. И флора не беднее. Ну, молодые люди, вспомните здешние растения!
- Мы не ботаники, - запротестовал было Чугунов.
- Я не требую от вас особых знаний. Самые элементарные... Пошевели мозгами, Андрей, - сказал Ершов.
- Сколько угодно: осока, камыш, крапива, щавель... - тут Чугунов задумался.
- Ромашки, незабудки, колокольчики, васильки, - подхватил Гавря Пешехонов. - Кажется, все.
- А лопухи, папоротники, ландыши, - не согласился Менделеев. Эта своеобразная викторина ему нравилась. - Багульник, сушеница, клюква, черника, голубика, княжевика, морошка, земляника, малина... Из цветов саранки, лютики...
Митя назвал бы и другие растения, но заскучавший Путьковский толкнул Митю, который ответил ему тем же. Оба упали на землю, продолжая барахтаться.
- Вставайте, борцы! - воскликнул инспектор. - Испачкаетесь. Послушайте, что я еще расскажу.
Он назвал ребятам некоторые лекарственные растения и познакомил с их свойствами. А потом снова стал хвалить природу Сибири, заметив, что в Тобольск нельзя не влюбиться.
- Все верно, но зимы у нас долгие, - сказал Митя. - Ждешь, ждешь тепла... Морозы сильные...
- Да, здешний климат суров, - согласился Ершов, - но разве холод страшен русскому человеку. Он к нему привычен. Были бы добрая одежда, еда и надежные друзья. Опаснее не природный холод, а сердечный... равнодушие, жестокость. Кстати, я написал стих , котором идет речь и о нашей северной природе, о себе как сибиряке. Хотите прочту?
Все выразили согласие послушать, и Петр Павлович негромко и раздумчиво продекламировал:
Рожденный в недрах непогоды,
В краю туманов и снегов,
Питомец северной природы
И горя тягостных оков,
Я был приветствован метелью
И встречен дряхлою зимой,
И над младенческой постелью
Кружился вихрь снеговой...
Ершов говорил уверенно, как человек, привыкший к публичным выступлениям, хотя и несколько монотонно. Когда он кончил, воцарилось недолгое молчание. Тишину нарушил Деденко:
- Душевные стихи!
- Мне тоже понравились, - признался Менделеев. - Петр Павлович, не дадите их переписать?
- Переписывайте, кто хочет, - разрешил Ершов.
- А не опасно? - подмигнув, поинтересовался Медведенков, - там про какие-то оковы упоминается, значит, политикой пахнет.
