- Переписывайте, кто хочет, - разрешил Ершов.
- А не опасно? - подмигнув, поинтересовался Медведенков, - там про какие-то оковы упоминается, значит, политикой пахнет.
- Я имел ввиду нравственные оковы, - сказал инспектор. - Но, если бы употребил слово "оковы" и в прямом смысле, то не ошибся. Не секрет, что наш город - этакий пересыльный пункт. Тобольский острог вмещает две тысячи арестантов, кого только среди них нет: воры, убийцы, казнокрады.
- За решетку попадают не только злодеи, - сказал Пашков. - Вы сами нам рассказывали, что в остроге одно время находился писатель Радищев...
- Да-да, его сослали в Сибирь за дерзкую книгу о жестоких помещиках, вступил в разговор Путьковский.
Петр Павлович внимательно посмотрел на гимназистов поверх очков: как быстро взрослеют его мальчики...Какие речи! Опасные! Вслух сказал:
Александр Николаевич Радищев томился в здешнем остроге около семи месяцев. Потом отправили дальше, в Илимск. Его жизнь - пример гражданственности и мужества. Император Александр Первый милостиво вернул Радищева в столицу. Это было давно. С тех пор нравы в России заметно смягчились, хотя крепостное право еще тяготит над крестьянами...
- Как же облегчить их жизнь? - спросил Пашков. - Кто им поможет?
- Это сделают новые Ломоносовы или Радищевы, - воскликнул Митя.
- Грядущее скрыто во мгле, - усмехнулся Ершов. - Да и история полностью не повторяется. Конечно, выдвинутся новые деятели, радеющие за благо народное, но действовать они будут иначе... А вам советую: не делайте людям того, чего не желали бы себе. Творите добро!
Он протер стекла очков носовым платком, усмехнулся:
- В стенах гимназии о нашем разговоре лучше не вспоминать. Его могут истолковать его превратно. На прогулке мы знакомились с тобольской флорой и точка... В вашей порядочности не сомневаюсь.
Компания вернулась в город часам к девяти вечера. Было еще светло, уже вступали в свои права белые ночи. Довольные прогулкой гимназисты оживленно переговаривались, но их группа уменьшалась: то один, то другой отделялись от группы.
Наконец, остались Ершов и Митя, потом разлучились и они. Инспектор зашагал в сторону гимназии, в одном из флигелей которой была его казенная квартира. А Менделеев по Абрамовской вышел на Большую Болотную, по которой фланировали молодые парочки. Неподалеку негромко играла гармошка.
Только войдя в свой дом. Митя почувствовал усталость, но одновременно он ощущал и явное удовлетворение: день прошел интересно, с пользой для души и ума...
Темнело. За окном еще перекликались в саду галки, обживавшие прошлогодние гнезда.
31. Тайна Кожевниковых
Весна 1846 года наступила в положенный срок. В обычную пору очистился ото льда Иртыш, хотя остатки шуги еще долго спешили к северу. В мае лес и сады приоделись в молодую листву. На влажных полянах зацвели ландыши. Над речной гладью кружили чайки.
Набирало силу половодье, вода в Иртыше поднялась вершков на тридцать. На берегу маячили терпеливые фигуры рыболовов. Митя слазал на чердак, достал хранившиеся там всю зиму удочки. Стер с них пыль, подергал лески, пощупал крючки: они слегка заржавели. "Ничего, наждаком протру", - подумал он.
Потом мальчик пошел в огород и там, за банькой, не без труда поднял с земли пропитавшуюся влагой осиновую плаху. Под ней копошились дождевые черви. Он набрал их в жестяную банку, подсыпал земли и плотно закрыл крышку. Митя вознамерился идти к Деденко и позвать его на рыбалку. Однако во дворе появился Фешка.
- Удить собрался? - не без зависти спросил он. - Стоящее дело. Я бы тоже пошел, да отец велит лекаря позвать. Посоветуй, к кому обратиться.
- Идем к Свистунову, - великодушно предложил Митя. - Он денег мало берет с больных, а то и совсем от платы отказывается.
Приятели отправились на угол Большой Архангельской и Абрамовской, где жил доктор. Но дома его не оказалось. Им сказали, что Петр Николаевич вместе с Бобрищевым-Пушкиным ушел в гости к Фонвизиным. Пошли туда... У дома Фонвизиных Митя попросил Фешку подождать возле крыльца, а сам подергал медную ручку звонка. Горничная впустила его в переднюю. Там на вешалке из оленьих рогов висели плащи, пальто, накидки. В глубине дома мелодичный женский голос пел романс под аккомпанемент клавесина:
Минувших дней очарованье,
Зачем опять воскресло ты?
Кто разбудит воспоминанье
И замолчавшие мечты?
Когда у Менделеевых собирались гости, этот романс иногда пела сестра Маша.
... Шепнул душе привет бывалый,
Душе блеснул приветный взор.
И зримо ей минуту стало
Незримое с давнишних пор...
Пение окончилось. Раздались одобрительные возгласы и хлопки. Дверь гостиной отворилась. Митя успел увидеть людей в гостиной, клавесин, белый камин, на котором стояли красивые бронзовые часы. В переднюю вышел Свистунов и приветливо спросил:
- В чем дело, Митенька?
Услышав, что отец Митиного приятеля, кузнец Северьян, нуждается в помощи доктора, Петр Николаевич сказал:
- Посмотрим, что с этим кузнецом...
Он тут же набросал на клочке бумаги несколько слов о том, чтобы жена его вручила юным подателям записки медицинскую сумку доктора. Затем Свистунов дал Мите денег на извозчика.
- Возвращайтесь сюда. Мы втроем на том экипаже поедем к больному...
И вот уже врач и мальчики едут к Кожевниковым. В пути Свистунов рассказывает:
- Вчера я вернулся из Абалакского уезда. Меня пригласили учителя тамошней школы, поскольку уездный лекарь занемог. Да и неопытен он. Ладно, поехал. Побывал в трех волостях. Впечатление самое тягостное. Заболевших тьма. Лекарств нет. Правда, в волостных правлениях имеются аптечки, но медикаменты в них в полнейшем беспорядке. В одной посудине хранятся, представьте себе, азотная кислота и скипидар! В общем мешочке - мята, свинцовый сахар и липкий пластырь! Большая часть лекарств - просто мусор...
Постукивали колеса экипажа. Из сказанного доктором ребята усвоили одно: крестьян лечат плохо, а Свистунов - добрый, жалеет мужиков и баб. В Завальной деревне у избы Кожевниковых, Петр Николаевич расплатился с извозчиком и вошел во двор. Увидев из окна приехавших, на пороге избы появился Северьян, развел руками:
- Виноват, ваше благородие. Полегчало мне, хожу. Не серчайте.
- Рад, что лучше, - откликнулся доктор. - И не зовите меня благородием, давно не состою на военной службе. Можете обращаться по имени-отчеству. Меня зовут Петр Николаевич...
- Как угодно, - ответил кузнец. - О доброте вашей наслышаны. Разве иной лекарь поехал бы к нам?
- Отчего же? В Тобольске есть и другие медики, готовые помочь страждущим. Но коль скоро вы выздоровели, я могу удалиться?
Кожевников замялся:
- Сейчас я почти здоров. Однако у меня есть просьба. Извольте пройти в дом, и я все объясню.
Северьян и Свистунов скрылись в избе, а мальчики, посидев на крыльце, подались на улицу. Там они попытались кататься верхом на Жульке. Но собака каждый раз вывертывалась из-под наездника. Она даже слегка цапнула Митю за колено. Тогда приятели сели на скамейку, вкопанную в землю рядом с калиткой. По бокам ее росли две высокие березы. Их вершины были когда-то спилены: затеняли огород. Теперь стволы вздымались вверх искривленными. Среди редкой весенней листвы на березах темнели комки гнезд. В них копошились птицы.
- Галки птенцов высиживают, - сказал Митя.
- Сороки! - поправил приятель. - Съешь их яйца, если достану?
- Не долезешь.
- Спорим!
Фешка принялся было карабкаться на березу, но Митя придержал его за ногу.
- У них же птенцы будут! Маленькие, хорошие...
Приятель слез, сел на скамейку, поплевал вдаль, в призаборную канаву. Митя тоже попробовал, но плевок его оказался вдвое короче. Тогда он вспомнил, что у него в кармане остались кедровые орехи, и приятели стали их лущить.
- Феш, а какое дело у твоего отца к доктору? - полюбопытствовал Митя.
- Будешь много знать, - скоро состаришься, - приятель предпочел быть скрытным.
- Скажи, пожалуйста!
- Не проболтаешься?
- Разрази меня гром, если кому скажу...
- Повторяй: умори лихоманка всех моих родных, коли не удержу язык за зубами!
- А можно другую клятву.
- Можно... Пусть моя шея станет тоньше волоса, если не сдержу слово.
Митя с готовностью повторил, после чего Фешка, не спеша, объяснил:
- Слухай. Батя у горна не один обжегся. Он, как падал, молотобойца сильно толкнул. Тот упал и опалился. Сейчас у нас в сеннике отлеживается. Ему лекарь нужен, батя-то поправился.
- Чего же молотобоец не в избе?
- На сене спится лучше. А главное, полиции он опасается, потому что из беглых.
Митя застыдился собственной назойливости. Конечно, осторожность Кожевниковых оправдана. Менделееву пришлось извиниться перед приятелем и еще раз пообещать хранить доверенную ему тайну. Между тем, Северьян и Петр Николаевич прошли из дома на сенник, взобрались наверх по приставной лестнице. Потом в двери сеновала вновь показался доктор и обратился к Мите:
