Валерий Гуляев - Скифы: расцвет и падение великого царства

Окончательно изгнали скифов из этих окраинных мест сперва готское (III в. н. э.), а потом и гуннское (IV в. н. э.) нашествия. Скифы исчезли как народ и больше никогда не упоминались в анналах мировой истории.

VIII в. до н. э. наступает эпоха широкой греческой колонизации в бассейне Средиземного и Черного морей. Перенаселенные, погрязшие во внутренних усобицах и противоречиях города Эллады рассылают во все стороны открывателей новых земель, которые возвращаются с волнующими вестями о новых богатых землях. За ними идут караваны судов с переселенцами, жаждущими найти свое счастье вдали от бесплодных, выжженных солнцем греческих гор. Так возникают многочисленные колонии, где изгнанники и авантюристы создают порты, принимают товары из городов-метрополий и посылают взамен богатства, выкачанные из новых земель. Но по странному стечению обстоятельств этот могучий поток колонизации направлялся преимущественно на восток, юг и юго-запад, избегая до поры до времени опасных северных маршрутов. Греки гомеровской эпохи знали о северных землях до удивления мало. За узкой и каменистой щелью Геллеспонта-Дарданелл и Боспора Фракийского (совр. Босфор) им виделись таинственные и фантастические картины: лазурное побережье Тавриды-Крыма и цветущие берега Кавказа представлялись им сквозь пелену неведения царством вечного холода и мрака, больше похожим на глубины подземного царства мертвых – Аида, нежели на реальные географические районы.

Киммерийцы населяли южнорусские степи до прихода скифов и были затем вытеснены последними где-то в начале VII в. до н. э. Другая гомеровская поэма – «Илиада» рисует облик кочевников-киммерийцев более правдоподобно, хотя и не лишена налета известной их идеализации:

Зевс <…> обратил вспять светлые очи, взирая вдаль на землю конеборных фракийцев, сражающихся врукопашную мисийцев и дивных гиппемолгов-млекое-дов[45], бедных и справедливейших людей…[46]

Фантастические картины гомеровских поэм стали на более реальную почву только после того, как первые греческие мореходы преодолели вполне понятный страх перед неведомым и рискнули пуститься в плавание по бурным волнам Черного моря. Дух наживы и дерзкого предпринимательства господствовал в те века, когда человек узнавал о новых богатствах земли из рассказов, становившихся почти легендами. Романтика и действительность взаимно дополняли друг друга. Вся Эллада грезила сказочными богатствами далеких северных и восточных стран, где «золотоносные реки из царства Плутона» выходят прямо на поверхность, а золотые самородки величиной с голову взрослого человека валяются буквально на каждом шагу. Тучные поля изнемогают там от тяжести налитых колосьев пшеницы, а реки полны косяков осетровых рыб.

Такой блестящий приз, безусловно, стоил в глазах грека любого риска. И дочерна просмоленные крепкие корабли с пурпурными носами устремлялись на всех парусах в манящие черноморские дали.

Каждый греческий купец был в те времена и пиратом, готовым при случае наверстать свои торговые убытки с помощью грабительского набега на прибрежные селения варваров. Примером такого полупиратского полуторгового рейда с далеко идущими разведывательными целями можно считать плавание легендарного «Арго» в Колхиду за золотым руном, оберегаемым огнедышащим драконом. Однако сведения, принесенные из похода Ясоном и его товарищами, касались только юго-восточных районов Кавказского побережья. Северное Причерноморье в VIII в. до н. э., вероятно, по-прежнему оставалось вне прямой досягаемости греческих мореходов. Положение резко меняется уже в начале VII в. до н. э. Отдельные рекогносцировочные рейды к северному побережью Понта начинают приносить свои плоды. Древние греки никогда не называли это море Черным. Первоначально оно звалось Аксенским Понтом, что значит «Негостеприимное море», а позднее, с началом широкой колонизации его берегов, – море переименовали в Эвксинский Понт, т. е. «Гостеприимное море».

Илл. 68. Золотая бляха с маской Медузы Горгоны.

Феодосия, Крым, IV в. до н. э.

По сравнению с ласковой и солнечной Пропонтидой[47], Черное море, безусловно, должно было казаться сынам Эллады слишком бурным, туманным и холодным; кроме того, многие народы и племена, обитавшие на его побережье, пользовались дурной славой жестоких разбойников и дикарей. Но южный берег Понта с его мягким климатом был более пригоден для заселения.

И вот, на середине пути, проходившего вдоль южного побережья Понта Эвксинского, Милет основал свою первую и главную колонию – Синопу, из которой вывозили соленую рыбу, строевой лес и смолу. Эта колония стала удобной базой для каботажного торгового плавания[48]. Отсюда можно было даже отважиться пересечь и открытое море до самого Крыма. Затем торговые фактории и колонии, основанные переселенцами из Синопы или Милета, стали возникать на восточных территориях: вначале до Трапезунта, а потом и севернее, вдоль кавказского побережья. В Колхиде, в устье р. Фасис возникла позднее одноименная греческая колония, а на берегах солнечной Сухумской бухты поднялись ввысь каменные стены Диоскурии. Однако греки-ионийцы из городов Малой Азии и, прежде всего, из того же Милета, упорно осваивали и западное побережье Черного моря, медленно продвигаясь вперед к границам «туманной Скифии». В устье Дуная уже в VII в. до н. э. появилась греческая колония Истрия. Тогда и начались, по сути дела, первые более или менее регулярные контакты греков с варварскими племенами Северного Причерноморья. Археологические находки и свидетельства античных авторов единодушны в том, что греки появились здесь не раньше второй половины VII в. до н. э.

Это первое проникновение предприимчивых сынов Эллады на берега Скифии не следует представлять себе в виде внезапного нашествия чужеземных мореходов и торговцев, сразу же бросившихся основывать колонии городского типа. Постоянные поселения возникали лишь после успехов, достигнутых факториями. Эта точка зрения разделяется известным российским ученым А.А. Иессеном: «От первых случайных, полупиратских плаваний, каковым было плавание корабля „Арго", к более или менее регулярным торговым отношениям, которые сопровождались основанием факторий, безразлично, независимых ли от уже существующих поселений местных племен или связанных с ними, и далее к созданию постоянных греческих поселений-колоний – таков, несомненно, был ход исторического развития».

Плодородные лесостепные области в междуречье Южного Буга и Днепра были населены тогда оседлыми земледельческими племенами, в которых одни современные исследователи видят геродотовых «скифов-пахарей», а другие – предков славян. Множество укрепленных крепостей-городищ, открытых поселений и богатых курганов красноречиво говорят о расцвете местной культуры именно в это время.

Стоит ли удивляться, что именно сюда были устремлены прежде всего и взоры первых греческих купцов и торговцев. Расписные и фигурные сосуды VII или рубежа VII–VI вв. до н. э. из далекой Эллады найдены здесь в семи пунктах: четырех городищах, двух поселениях и одном кургане (у с. Болтышка бывшего Чигиринского уезда). Из этих памятников дальше всего от морского побережья находится Трахтемировское городище (севернее г. Канева на Днепре). Самый западный из них – громадное Немировское городище, расположенное вблизи р. Южный Буг (совр. Винницкая обл.). Если на всех перечисленных пунктах привозная греческая посуда исчислялась всего лишь несколькими мелкими фрагментами, то Немировское городище заметно выделяется на общем фоне. Родосско-ионийская расписная керамика середины и конца VII в. до н. э. составляет здесь довольно внушительную коллекцию. И для этого имелись, как мы увидим ниже, весьма серьезные основания.

Илл. 69. Обломок расписного греческого кратера. О. Березань, 575~550 гг. до н. э.

Настойчивые поиски следов первых греческих торговых факторий или торжищ в Северном Причерноморье ведутся уже много лет. Сейчас нам известно, что ранние поселения эллинов существовали когда-то на месте будущей Ольвии (в Днепро-Бугском заливе), в районе современного Таганрога (Азовское море) и на о. Березань. Последний памятник – наиболее интересный и яркий из всех.