Жены могли спокойно принимать незаконнорожденных детей своих мужей – не только в Англии, но и в России. Незаконнорожденные и законные дети общались друг с другом, а мальчики-бастарды получали прекрасное образование и спокойно достигали социальных высот. Девочкам приходилось сложнее: очень немногие из них (как, например, Мария Уолпол, незаконнорожденная дочь сэра Эдварда Уолпола, которая второй раз вышла замуж за младшего брата короля Георга III, герцога Глостерского; король, впрочем, этим браком был крайне недоволен) могли добиться успеха в свете.
И даже в XVIII веке некоторые разговоры в Англии – после того, как дамы покидали комнату, – могли быть чрезвычайно свободны, о чем свидетельствует французский писатель Франсуа VI де Ларошфуко. Во Франции, например, такой практики не было.
Несмотря на все это, женщина конца XVIII века уже знала о наличии сексуальных желаний. Более того, из переписок можно увидеть, что сексуальная страсть стала неотъемлемой составляющей браков (благодаря концепции брака по любви) – и к неверности часто вело угасание этой страсти. В женских журналах, например в Lady’s Magazine, в 1770-х годах говорилось, что сексуальное желание, с одной стороны, эфемерно, а с другой – служит важным компонентом брака, а потому жена должна делать все возможное, чтобы его сохранить.
В XIX веке медики пошли дальше: например, появилась теория о физической опасности порнографии. Логика была такой: похотливые мысли и воображение стимулировали приток крови к половым органам, что оказывало влияние на мозг, создавая большую нагрузку на нервную систему. Иначе говоря, неизбежный результат чрезмерного сексуального желания – безумие. К концу века вклад в эти идеи внес Уильям Эктон: он был убежден, что женщины равнодушны к сексу и их безразличие предопределено божьей волей, чтобы предотвратить чрезмерное расходование жизненной силы мужчиной. Женщина соглашалась подчиниться мужу только из страха, что он бросит ее ради куртизанки. Мужчины же видели это нежелание и пытались как можно быстрее закончить половой акт – так нервная система почти не страдала. Были и еще более радикальные идеи: например, что куннилингус и фелляция вызывают рак, а анальный секс приводит к еще большим страданиям [125]. Более того, если у кого-то, кто предпочитал такие «извращения», рождались дети, то у них тоже должны были быть извращенные наклонности.
Нежная и покорная викторианская жена считалась недостаточно сексуальной. Она не знала ничего о своей физиологии и была невинна не только физически, но и духовно, воспитывалась в духе пассивности, была утончена и стремилась к духовности. Даже если женщина не испытывала отвращения к сексу, то все равно нуждалась в деликатном обращении – викторианские мужья в большинстве своем были плохо к этому подготовлены. В 1894 году доктор Элис Стокхэм сказала, что любой муж, который требует полового акта с любой другой целью, кроме зачатия детей, превращает свою жену в проститутку. В целом общее мнение было таким: муж не должен навязывать свои животные желания жене больше необходимого. Раз в месяц – предпочтительнее всего, раз в неделю – если ситуация была отчаянной и нужно было срочно зачать, и никогда – во время менструации или беременности. Поэтому многие мужчины считали, что оказывают жене услугу, если, не справившись с желанием, переносят его в другое место и прибегают к услугам куртизанок. У этого действия даже было медицинское объяснение: половой акт вреден, если он избыточен, но уже не так опасен, если он совершается просто и не требует эмоциональных затрат. То есть секс с проституткой, в котором не было страсти и любви, наносил меньший вред здоровью, чем секс с женой. Отсюда расцвет проституции: есть основания полагать, что официальная статистика была сильно искажена.
Подавленная сексуальность воплощалась не только в табуированности информации о сексе, но и в существовании двойственных взглядов на сексуальное взаимодействие. Сексуализировалась даже мебель – по этой причине в домах часто прикрывали ножки мебели. В наше время это может прозвучать странно, но в Викторианскую эпоху ножки мебели приравнивались к человеческим ногам и наделялись своеобразной сексуальной харизмой. Как результат – повышение интереса к ногам и их упоминание во всевозможной порнографии.
Секс был тайной: способы возбуждения приобрели невероятные воплощения. Например, в 1870-х годах в Стейлибридже Сэмюэл Паркинсон был привлечен к ответственности за выставление на продажу кондитерских изделий с изображенными на них непотребствами [126]. Так, на его кондитерских изделиях были обнаружены изображения мужчин и женщин в неприличных позах. Или, например, для английского рынка было изготовлено несколько непристойных часов, на которых механизм приводил в действие изображенных во время полового акта мужчину и женщину. Владельцу этих часов не повезло: у него их украли, а когда полиция нашла вора, то вынуждена была конфисковать предмет интерьера. Что уж говорить, например, о булавке для шарфа холостяка, содержащей секретные фотографии хорошеньких женщин – возили их из Бристоля. А за шесть шиллингов можно было научиться целоваться благодаря пособию «Все о поцелуях», содержащему 100 иллюстраций.
Ровно так же была распространена и проституция. Многим женщинам она виделась единственным доступным вариантом обеспечить себе достойную жизнь. Центром притяжения для девушек, желавших обеспечить себе жизнь, были Париж и Вена – и вторая, вопреки мифам, пользовалась большей популярностью. Однако именно в Париже периода Второй империи [127] были самые выдающиеся куртизанки. Полусвет на периферии императорского двора был пристанищем для девушек, которых маркиза де Помпадур сочла бы вульгарными, однако они без проблем находили любовников среди банкиров, финансистов, офицеров и аристократов. Приезжавшие русские великие князья и османские паши тоже не могли перед ними устоять. Пока викторианские жены придерживались своей морали, известнейшие куртизанки блистали в Париже.
Одной из них была Кора Перл [128], обязанная своим положением влиятельным покровителям, в частности молодому принцу Вильгельму Оранскому и принцу Наполеону – двоюродному брату Наполеона III. Она танцевала обнаженной на ковре из орхидей и купалась за ужином перед гостями в серебряной ванне с шампанским. Ее блеск затмевал и акцент, и минимальный словарный запас, и ее откровенность. В Лондоне тоже существовал полусвет, но он не шел ни в какое сравнение с парижским. Куртизанки не ожидали, что их примут в приличном обществе, – только некоторым из них удавалось под видом респектабельности сохранить свою честь.
Лишь по-настоящему блистательная девушка могла рассчитывать на собственный дом на бульварах Парижа. Рангом ниже стояли высококлассные бордели – амстердамский «Фонтан» был самым роскошным борделем XIX века. В нем, помимо частных комнат, находились ресторан, танцевальный зал, кафе и бильярдная, в которой девушки играли в обнаженном виде.
В европейских странах бордели на самом деле были похожи на тюрьму – особенно во Франции и Бельгии, – поскольку полицейские
