стены постоялого двора письменное предписание его подчиненного.
Генерал и ревизор приехали к братьям Бестужевым и тут же потребовали Кузнецова и Каковина. Местное начальство явилось вдрызг пьяное, едва ворочая языком и с трудом держась на ногах. В доме декабристов произошла неприятная сцена головомойки городничего и почтмейстера приехавшими чиновниками. «Гнев и буря — с одной, подлость и унижение — с другой стороны, доходившие до такой отвратительной сцены, что они оба чуть не на коленях вымаливали у нас прощение, и брат сжалился над ними и упросил начальников помиловать их», — вспоминал М. А. Бестужев.
Генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев, не сочувствовавший верноподданническому усердию Кузнецова, неоднократно пытался убрать этого тупого служаку, но Н. А. Бестужев, вероятно не без мольбы последнего, три раза ходатайствовал за Кузнецова. Однако в благодарность за прощение братья получали от селенгинского городничего новые, хотя и более осторожные пакости. Но Михаил Александрович все же сумел разделаться с ненавистным ему Кузнецовым, несмотря на заступничество брата Николая. Внимая жалобам Бестужева, Н. Н. Муравьев с треском прогнал тупого жандарма с должности селенгинского городничего, назначив на его место давнего, хотя и заочного, друга декабристов — бедного чиновника Н. В. Киренского, у отца которого жил их брат Александр, сосланный в Якутск.
Архив селенгииских узников
Испытав гнев губернского начальства, Кузнецов и Каковин вернулись от Бестужевых притихшие. Видать, «господа государственные преступники» и впрямь люди не простые, если за них заступается сам жандармский генерал Восточной Сибири. Хотя с этого времени селенгинский городничий старался не обращать внимания на поселенцев Посадской долины, но в очередной раз уязвленное самолюбие не давало покоя царскому служаке. При очередной попойке с Каковиным Кузнецов предложил устраивать по отношению к декабристам более утонченные пакости. Например, похищать поступающую корреспонденцию.
А писали Бестужевым многие. Сюда, к селенгинским поселенцам, стекались вести со всех уголков Восточной Сибири и России. Особенно часто писали декабристы Трубецкой, Волконский, Поджио, Пущин, Горбачевский, Батепьков, Вечастпов, Штейнгель и другие. У Каковина буквально поднимались глаза на лоб, когда среди вороха пришедшей почты оказывались объемистые конверты с адресами вице-адмирала М. В. Рейнеке, архитектора И. И. Свиязова, астронома В. В. Струве, редакций различных журналов, научных обществ, губернаторов, известных купцов и так далее. Вся корреспонденция приходила, как и в случае с Торсоном, через руки иркутского военного губернатора и управляющего I отделенном канцелярии Восточной Сибири. Так, только в период с 24 декабря 1854 по 4 января 1855 года Бестужевы получили пять писем и посылку. С образованием Забайкальской области основной поток корреспонденции стал идти через руки читинских властей, что удлиняло сроки вручения ее адресату.
Не менее активно шел поток писем и посылок и из Селенгинска. «Государственные преступники» были аккуратными людьми, особенно Николай Александрович Бестужев. Что касается его писем, то они отличались невероятными размерами. Затрачивая по многу дней на ответы, декабрист исписывал целые тетради, читать которые адресатам приходилось «целыми месяцами». По сути дела это были самостоятельные литературные произведения о географии и экономике Селенгинского края, о нравах и обычаях местных жителей.
За долгие годы сибирской каторги и селенгинского поселения у братьев Бестужевых образовался огромный архив, состоявший из писем их многочисленных корреспондентов, рукописей Николая Александровича, его рисунков и эскизов, книг и газет, разнообразных минералогических, археологических, этнографических и других коллекций, путевых дневников, журналов метеорологических наблюдений и так далее. Естественно, что будь все это сохранено, архив декабристов мог бы представлять огромную научную ценность.
Однако судьбе угодно было распорядиться иначе. Кузнецов давно искал повода запустить руку в архив Бестужевых и найти там компрометирующие бумаги. Судя по иногда похищаемым письмам, селенгинские поселенцы посылают в Петербург не только сочинения научного характера или собранные коллекции. Готовили они и нечто важное, рассчитанное на подъем общественного мнения. Но что?!
Вскоре тайное стало явным. По воспоминаниям М. А. Бестужева, это произошло в связи с публикацией в одном из заграничных изданий информации о том, что в ближайшее время будут напечатаны «Записки» Бестужевых. Кузнецов воспрянул духом: ну наконец-то он «поймал» «господ государственных преступников» с поличным. Усыпляя бдительность губернских властей, они тем не менее находились в тайном сговоре с заграничными врагами империи. Вот до чего довела беспечность тех, кто по долгу службы должен был осуществлять неусыпный надзор за декабристами: Бестужевы написали какие-то «Записки» явно антиправительственного содержания, которые либо уже лежат в портфеле редакции, либо вот-вот будут посланы из Селенгинска по тайным каналам связи. А вдруг эти «Записки» еще не отправлены — то-то удивится губернское начальство, когда он, Кузнецов, выложит изъятую рукопись им на стол!
Предвкушая победу, городничий начал готовиться к внезапному визиту к Бестужевым. Побаивающийся братьев-декабристов, Кузнецов устроил слежку за усадьбой «государственных преступников», намереваясь произвести обыск на квартире лишь в отсутствие хозяев.
Но его планам вновь не суждено было сбыться. Один из подчиненных Кузнецова тайно дал знать Михаилу Александровичу о планируемой акции. Чтобы «не скомпрометировать в глазах правительства» своих корреспондентов, Бестужевы тут же принялись за уничтожение писем и других рукописей. Именно тогда в топке печи сгорели наполовину написанные «Воспоминания» Михаила Александровича, а также все записки, служившие черновыми материалами.
С этого дня, живя под угрозой внезапного обыска, братья-декабристы держали свой архив под постоянным контролем, периодически уничтожая то, что не предназначалось для полицейских глаз, и прежде всего письма товарищей по борьбе и каторге» По той же причине оказались незавершенными начатые работы по написанию истории событий 14 декабря 1825 года, полной биографии Кондратия Рылеева, созданию портретной галереи и биографий соузников по Петровскому каземату. Объявленные в печати «Записки» Бестужевых (Михаила Александровича) все же были изданы, но это произошло спустя полвека при помощи историка М. И. Семевского и в другом печатном издании.
Архив братьев Бестужевых сильно поредел и тогда, когда их сестры покинули Селенгинск, перебираясь в Москву. Елена Александровна забрала все акварельные портреты декабристов и их конин кисти Николая Александровича. Испытывая большую нужду, она продала часть бесценных работ частным коллекционерам, а основную серию рисунков вручила для публикации известному ревнителю просвещения и издателю К. Солдатенкову. Однако эти рисунки были потеряны и обнаружены спустя полвека декабристоведом И. С. Зильберштейном.
Она же, по предположению Михаила Александровича, забрала и некоторые рукописи умершего брата. Среди них черновики двух капитальных научных трудов Н. А. Бестужева «Система мира» и «Упрощение устройства хронометров». То и другое «не было ни кончено, ни приведено в порядок», однако автор читал в кругу родственников и знакомых довольно большие отрывки, имевшие «полноту целого». Судьба этих интересных трудов декабриста неизвестна.
Впрочем, братья Бестужевы и сами не очень-то хорошо берегли свой архив. Сознательно или невольно, но отдельные документы уничтожались декабристами во время переездов из дома в дом, не говоря
