Роль, которую сыграл Седерблум, отказавшись от предложенного американцами содействия, частично выясняется из обнародованной к настоящему времени корреспонденции между ним и МИДом, — хотя и она ясна далеко не полностью. Шведская пресса подозревала, что предложенное ее вниманию ключевое в этом деле сообщение Седерблума в МИД было намеренно фальсифицировано. Мы уже знаем, что 9 апреля 1945 года Стеттиниус приказывал в телеграмме Гарриману оказать шведам «всю возможную поддержку». 12 апреля [45] Гарриман телеграфировал ему, отвечая: «…шведы говорят, у них есть все основания полагать, что русские делают всё возможное, и шведы не считают, что соответствующее представление с нашей стороны в советское Министерство иностранных дел было бы желательным».
Тем не менее Седерблум в своем «строго секретном» письме заместителю секретаря Управления делами МИДа Фаллениусу от 19 апреля пишет, что, как он «полагает, запрос по этому делу в американское представительство в Венгрии через Государственный департамент уже делался. В ином случае посольство США в Москве вряд ли сочло бы, что со стороны Америки могло быть сделано что-нибудь еще». Эта путаная и размытая фраза из письма была сообщена шведским органами массовой информации только в феврале 1965 года, после того как в одной шведской телепередаче был серьезно затронут вопрос о нежелании или неспособности Седерблума положительно ответить на американскую инициативу.
Как заметил один служащий американского посольства в докладе, направленном в Государственный департамент, «факт использования в пресс-релизе Министерства иностранных дел путаной и вырванной из контекста цитаты… вызвал серьезные подозрения шведской прессы». И действительно, подозрения возникали. В передовой статье газеты «Дагенс нюхетер» поднимался вопрос: «Почему, спрашивается, телеграмма не была процитирована полностью? Обычная секретность?… Отрицательное отношение шведов к американской инициативе заставило США потерять всякий интерес к этому делу. Конечно, факт остается фактом, вскоре шведский демарш в отношении судьбы Рауля Валленберга Москве был сделан. Но не было бы подобное представление со стороны американцев намного весомее?»
Газета «Гётеборгс хандельстиднинген» выражала сходную точку зрения: «К сожалению, есть все основания полагать, что шведская версия событий фальсифицирована. Американцы хотели действовать, в то время как подобное желание со стороны шведского посольства выглядит очень сомнительным».
Через пятнадцать лет после этих разоблачений на свет всплыла история со второй сделанной Седерблумом ошибкой, она была обнаружена в результате рассекречивания в конце января 1980 года 1900 страниц внешнеполитических документов, касающихся дела Валленберга [46]. Документы включали, что самое примечательное, записку посла Седерблума по результатам его встречи со Сталиным, состоявшейся 15 июня 1946 года, перед тем как посол покинул Москву, чтобы принять новое назначение.
Седерблум был, по-видимому, немало огорошен той честью, которую оказал ему советский вождь, встречавшийся только с американским и британским послами, да и то только в случаях, когда они привозили с собой личные послания от глав правительств, которыми в то время были Гарри Трумэн и Клемент Эттли.
«Сталин показался мне здоровым и бодрым, он излучал энергию, — писал Седерблум. — Его невысокая, но ладно сбитая фигура, а также правильные черты лица производили очень благоприятное впечатление. Тон голоса и манеры также создавали впечатление приветливости».
В ходе разговора Сталин спросил Седерблума, не может ли он оказать ему какую-нибудь услугу. Седерблум упомянул дело Валленберга.
«— Так вы говорите, его зовут Валленберг? — спросил Сталин.
— Да, Валленберг, — сказал Седерблум и продиктовал советскому диктатору имя по буквам, в то время как тот записал его в лежавшем перед ним блокноте.
Когда Седерблум закончил свое изложение того, как, согласно Деканозову, Валленберга взяли под советскую охрану и как его видели позже отъезжавшим в Дебрецен в сопровождении эскорта, Сталин сказал:
— Я полагаю, вы знаете, что мы отдали приказ охранять (в Будапеште) шведов.
— Да, — ответил Седерблум, — и я лично убежден, что Валленберг стал жертвой несчастного случая или пал от руки бандитов.
— Вы не получали от нас никаких сведений по этому поводу?
— Нет, — ответил Седерблум, — но я полагаю, что у советских военных властей отсутствует надежная информация относительно того, что случилось потом».
После этого столь поразительного обмена мнениями Седерблум попросил, чтобы русские представили официальное заявление о том, что ими предприняты все меры, чтобы найти Валленберга, не увенчавшиеся, однако, успехом, и заверение, что, если на свет появится какая-то дальнейшая информация, она будет шведским властям передана.
«— Это было бы в ваших собственных интересах, — заявил Седерблум, — потому что есть люди, которые в отсутствие объяснения делают свои собственные неправильные заключения.
— Обещаю вам, — ответил Сталин, — что это дело будет расследовано и выяснено. Я сам прослежу за этим» [47].
Неудивительно, что замечания Седерблума Сталин мог понять как признак того, что Валленберг более не интересует шведское правительство. Возможно, не случайно приблизительно в то же время, согласно показаниям, которые позже шведы признали достоверными, комиссар НКВД сказал Валленбергу в Лефортово: «Вы никому не нужны».
После обнародования в 1980 году записки Седерблума о его беседе со Сталиным шведские средства массовой информации потребовали от Седерблума, тогда уже семидесятидевятилетнего пенсионера, удобно устроившегося в отставке в Упсале, объяснить свою тогдашнюю позицию. «Я не хотел прямо обвинять русских, что это они убили Валленберга или совершили что-нибудь в этом роде, — сказал он. — Подобное неуместное предположение намного осложнило бы ситуацию».
В интервью, данном «Дагенс нюхетер», Седерблум отрицал, что при встрече со Сталиным «объявил Валленберга умершим». «Предположение, что он мог погибнуть в результате несчастного случая, было только одной из теорий, которые я выдвинул. Это, в конце концов, учитывая тогдашнее положение, было вполне возможно. Или его могли ограбить люди, посчитавшие, что он везет с собой много денег или драгоценностей».
Седерблум утверждает, что предположение, будто за исчезновением Валленберга стояли русские, было в то время для него «немыслимо». Кроме того, он верил, что русские действительно хотели докопаться до истины. «Я не считаю, что действовал в тогдашних обстоятельствах слабо или трусливо. Я делал, что мог, и мне удалось поднять этот вопрос до решения его на самом высоком уровне».
О свидетелях, выступавших на протяжении ряда лет с новыми сообщениями о том, что Валленберг жив, Седерблум отозвался крайне скептически. «Они слышали о нем, и любой слух о шведе преображали в фантазию о Рауле Валленберге». В то же время он допускал, что «дело Валленберга — из разряда тех, что не оставляют тебя в покое… Оно из тех, что преследуют».
По мнению Таге Эрландера, премьер-министра социал-демократического правительства в 1946 году, «между Седерблумом и Сталиным состоялась опасная беседа, опасная и, возможно, гибельная. Предпочтительнее, если бы ее вообще не было».
Эрландер был также не в восторге от момента, выбранного для рассекречивания документов, происходившего в момент усиления напряженности между Востоком и Западом из-за советского вторжения в Афганистан. «Публикация документов может быть воспринята как маленький вклад Швеции в дело усиления напряженности, — заявил он [48]. — С другой стороны, следует помнить, что рассекречивание планировалось заранее. Мировая общественность все громче требует объяснения загадки исчезновения Валленберга, но как раз сейчас русские не особенно склонны ее выслушивать».
Приблизительно одновременно с фатальной беседой Седерблума и Сталина советскими властями был освобожден из-под ареста шведский журналист Эдвард аф Сандеберг. Во время войны его корреспондентский пункт (ныне уже не существующей шведской газеты) располагался в Берлине, и Сандеберг был арестован русскими по подозрению в шпионаже. Когда, после возвращения домой в июне 1946 года, он рассказал историю своих злоключений в МИДе, он между прочим упомянул нечто, что должно было служащих министерства насторожить. Он сообщил, в частности, что во время своего заключения встречался с румынским и немецким военнопленными, каждый из которых независимо друг от друга рассказывал ему о встречах в тюрьме со шведским дипломатом по имени Валленберг. Ничего еще не зная о Валленберге, Сандеберг не понимал значения сообщенных ими сведений. Но не поняли этого и министерские служащие, на переданную им информацию не отреагировавшие никак. Позже, узнав, что дело Валленберга представляет собой haut affaire [49], Сандеберг напечатал в газете статью о нем, но и она осталась чиновниками не замеченной.
