Только горстка их оставалась на батарее. Старик-ополченец, с которым недавно разговаривал г-н де ла Герш, бросил свою кирку и поспешно сталкивал в вырытую у бруствера яму одну за другой три пороховые бочки, потом навалил туда брусья, обломки лафетов, кучу камней, а затем насыпал на земле дорожку из черного пороха. Присев сбоку от этой импровизированной мины, старик держал в руке тлеющий орудийный фитиль.
После каждой вражеской атаки отряд храбрецов, ведомый Арманом-Луи, откатывался все дальше, больше и больше приближался к месту, где сидел старик-ополченец. Почти все бойцы были ранены, а некоторым уже никогда не суждено было дойти до него.
- К орудиям! - громко крикнул Арман-Луи.
Пятьдесят солдат подбежали к пушкам, отставленным г-ном де Ришелье, и развернули их на королевскую армию; забив в зияющие жерла орудий зарядные картузы и пакеты с картечью, гугеноты ждали.
В момент, когда королевские отряды, на мгновение отброшенные неистовой атакой Армана-Луи и его всадников, возобновили наступление, г-н де ла Герш и его верные соратники отступили.
- Огонь! - скомандовал, наконец, он.
Потоки огня хлестнули через бруствер, и батарея исчезла в облаке дыма.
- Теперь отходим! - крикнул г-н де ла Герш.
И все, кто был в состоянии двигаться, перебрались через бруствер.
- Ты идешь? Жан Готье! - обратился Арман-Луи к старику-ополченцу, застывшему у черной ямой перед бруствером.
Старик отрицательно покачал головой.
- Нет! - сказал он. - Если отступление не будет прикрыто, вы все погибните! Вы слышите эти крики и приказы командиров, которые созывают католиков?.. Тем, кто видел меня убегающим, расскажите, как я умер...
Арман-Луи все понял.
- Ах! Бедняга Жан Готье! Не передумаешь? - крикнул он. Но Жан Готье показал ему пальцем на Ла Рошель.
- Бегите! Я должен искупить мой грех!
- Прыгай на круп, едем! - ещё раз крикнул г-н де ла Герш, - а затем, взволнованный, дружески обнял старого вояку.
Тем временем сквозь дымовую завесу уже стали видны цепи атакующих.
Энергичным движением Жан Готье оттолкнул Армана-Луи, который только что обнимал его, и спрятался с дымящимся фитилем за лафет.
- Прощай! - крикнул он.
Арман-Луи одним прыжком перескочил траншею батареи и присоединился к гугенотам.
- Шапки долой, господа! - сказал он дворянам, тесно окружившим его. Один мученик пожертвовал собой.
В этот момент королевские отряды пошли на штурм. Вскоре вражеские офицеры уже были на батарее и стояли на бруствере, победно размахивая шпагами.
- О! Как они уже далеко! - сказал один из них, ища гугенотов взглядом.
- Разве они не показали нам пример того, как надо действовать? К орудиям, канониры! - крикнул сердито капитан. - Цельтесь ниже!
Пушки, подчиняясь сотне сильных рук, снова повернулись на своих лафетах.
Арман-Луи все ещё стоял с непокрытой головой позади своего отряда. Он смотрел в сторону батареи. Вдали перед боевыми порядками своих полков быстро скакал кардинал Ришелье. Вдруг какой-то человек поднялся на гребень бруствера. Он вращал над головой зажженный фитиль.
- Да здравствует вера и смерть католиков! - выкрикнул он.
И мощный взрыв захлестнул все клубами дыма и огненными молниями. Земля задрожала под ногами лошадей, и несколько осколков упали у ног г-на де ла Герш.
- Прими, Господи, его душу! Он умер, - проговорил Арман-Луи.
Позади него, совсем рядом с бухтой Конь, остальная часть его отряда с ужасом взирала на это зрелище...
... - Вот это да! - сказал молодой офицер, лошадь которого, белая от пены, остановилась подле кардинала. - Я прибыл вовремя, - по крайней мере, чтобы увидеть самое интересное!
- Ах, вот и вы, господин де Шофонтен, - увидел его г-н де Ришелье. - В составе этого "самого интересного", как вы сказали, десять прекрасных бронзовых пушек, не считая пищалей, и пятьсот лучших бойцов... Но, знайте, пусть бы я потерял там моих последних мушкетеров и мои последние пищали, зато все равно взял бы город!
Тяжелое черное облако пыли и дыма, поднявшееся над батареей, постепенно рассеялось от дуновение ветра, и глазам кардинала и г-на де Шофонтена открылась ужасная картина: всюду на земле валялись бесформенные обломки, поврежденные, разбитые и перевернутые пушки, разбитые укрепления, а посреди этих дымящихся руин - разорванные трупы, черные, обожженные. С батареи, точно из адской бездны, неслись стоны и вопли.
Г-н де ла Герш, в сотне ярдов от разрушенной батареи, стоял не шелохнувшись.
Кардинал показал на него Рено взмахом руки.
- У вас, сударь, как мне сказали, есть знакомые в Ла-Рошели, - сказал он, - не могли бы вы сказать мне имя вон того всадника? Мне кажется, это он командовал этой атакой гугенотов только что.
Г-н де Шофонтен приставил рукой ко лбу козырьком, чтобы лучше видеть.
- Да простит меня Бог! Вот было бы здорово! - воскликнул он вдруг.
- В чем дело?
- Эй, Каркефу, сюда! - крикнул г-н де Шофонтен, больше ничего не слыша. - Посмотри туда! Там в дыму, откуда несет паленым, видишь вон того всадника в серой шляпе, верхом на черной лошади? Не наш ли это гугенот? Я узнаю его лошадь, шведскую лошадь, сударь! Ну смотри же, дурак, и отвечай, вместо того, чтобы таращить глаза! Ах, дьявол! Его преосвященство узнает, что у меня есть враг, от которого я получил больше ударов, чем у меня волос на голове, и я воздал ему сторицей за это, но он упорно не умирает от них, если это он... Но, черт возьми! Я бы хотел посмотреть на него - не ошибся ли я?!
И, пришпорив коня, Рено вскоре оставил позади эскорт кардинала и батарею. Каркефу скакал за ним по пятам.
- Господин маркиз, - обратился к нему на скаку Каркефу. - Бог фехтования собирается сыграть с нами злую шутку! У меня уже бегут мурашки по коже!
По дороге Рено, не думающий больше ни о Ла-Рошель, ни о бухте Конь, как если бы крепостная стена её была изображена на прянике, а пушки на леденце, встретил какого-то дворянина - гугенота, который уже готовился приятно провести с ним время в поединке.
- Прочь с дороги! - крикнул ему Рено. - У меня нет времени!
И, атакуя своего противника с фланга, он сбил всадника вместе с лошадью.
Впереди на очереди оказался другой.
- Эй ты, презренный гугенот! Разве это школьная игра? - спросил его г-н де Шофонтен.
И этого, ударом наотмашь, он низверг под лошадь. Арман-Луи, который издали смотрел на этот спектакль, как на турнир, легонько пришпорил лошадь.
Рено, охваченный яростью, ринулся к нему с поднятой шпагой.
- Иди сюда! Я разрежу тебя на четыре части! - крикнул он. - Иди, ты, который превратил в мармелад верующих, подданных Его Весьма - Христианского Величества, и утопил в компоте наши пушки!
Но, как только он увидел г-на де ла Герш лицом к лицу, он бросил свою шпагу и заключил того в свои объятия.
- Черт возьми! Как приятно обняться после столь долгой разлуки! сказал он.
И два или три раза кряду он душил его в своих объятиях, прижимая к груди.
- Дорогой гугенот, прости меня Господи! Я доволен тобой! - говорил он, не давая времени г-ну де ла Герш для ответа. - Я уже убил двадцать семь гугенотов, открыв этот счет ещё в Дюнкерке, но, сдается мне, сегодня ты, дружище, вознаградишь себя за эту утрату целой кучей моих друзей-католиков. Каркефу издали поклонился г-ну де ла Герш.
- Давай сюда, негодник! - позвал Рено своего слугу. - Давай посмотрим, как выглядит город, который собираются брать штурмом!
- Иду, сударь, иду, - отозвался Каркефу, ехавший рысью, - но при условии, что пушки, которые стоят вон там, не вмешаются в нашу беседу. Если они, однако, захотят стрелять, то пусть метят в наших друзей-католиков, стоящих вон там, похоже, специально для этого в качестве мишеней.
Рено оперся на луку седла как человек, который хочет продолжить беседу.
- Брось, хватит об этом! - одернул он Каркефу. И, хлопнув рукой по плечу Армана-Луи, сказал: - Я бы много отдал за то, чтобы мадемуазель де Парделан и мадемуазель де Сувини оказались здесь вместо кардинала и его тени отца Жозефа! Они бы увидели как ведут себя два настоящих дворянина. Обними меня ещё раз, дружище!
- Охотно! - ответил г-н де ла Герш, которому удалось, наконец, вставить слово. - И когда мы теперь увидимся вновь?
Рено, кончиком шпаги указывая в сторону города, спросил изменившимся голосом:
- Там все потеряно?
- Все.
Рено подавил вздох.
- Возможно, завтра будет штурм. Если ты не вернешься оттуда, что бы ты хотел передать Адриен?
- Что я исполнил свой долг до конца, и последней моей мыслью была мысль о ней.
Рено молча пожал руку Арману-Луи.
- Ну что ж! Если завтра будет штурм, я не выну свою шпагу из ножен...
Они обменялись последним поцелуем, и один из всадников отправился в сторону города, тогда как другой галопом поскакал в лагерь. У обоих были влажны глаза и тяжело на душе.
Четверть часа спустя г-н де Шофонтен уже говорил с кардиналом.
- Да, это был он, мой друг господин граф де ла Герш, самый отважный солдат, которому трудно найти равного ни в уме, ни в умении держать шпагу и ездить верхом на лошади.
