Перед тем, как поехать в Берлин, я внимательно проштудировал книгу Гитлера «Майн кампф», которая преисполнена биологической злобы к прибалтийским народам и в которой прямо говорилось о необходимости возвращения Германии на берега Балтийского моря. Когда об этом мне приходилось заговаривать с немецкими дипломатами, они заверяли, что слова Гитлера имели только «теоретический характер». Но это было маскировкой...
У Стегманиса были основания для таких умозаключений. Стоило открыть книги, журналы, выходившие в Германии в те годы, как можно было обнаружить определенные свидетельства о тех намерениях, которые строили немецкие нацисты по поводу Прибалтики. На пропагандистском рынке котировались книги Эрнста Брунова «Прибалтийское пространство» и Августа Виннига «Тевтонский рыцарский орден и его замки», в которых описывались исторические права Германии на Прибалтику. Геополитик Пауль в своей книге «Расы и государства в северо-восточном районе» утверждал, что территория Германии должна быть расширена за счет земель бывшего тевтонского ордена. Газета Гиммлера «Дас шварце кор» опубликовала карту, на которой указывалось, что Латвия, Эстония и Литва принадлежали Германии еще в 1250 — 1400 годах.
Пангерманская пропаганда велась и в самой Латвии. Только в одной Риге в 1939 году действовало 66 различных немецких обществ, занимавшихся прогитлеровской пропагандой. Главным штабом пропаганды являлось так называемое «Германо-латвийское народное сообщество». Через это сообщество в Латвию в большом количестве присылались так называемые «паспорта предков» — они адресовались немцам, проживавшим за границей, для подтверждения их расовой принадлежности. Немцы не забывали напоминать правителям буржуазной Латвии, что именно германской интервенции те были обязаны сохранением капитализма в этой стране. Так, в начале 1939 года было торжественно отпраздновано двадцатилетие боев германского добровольческого корпуса за Ригу.
— Отношения между Германией и буржуазной Латвией, — продолжал Стегманис, — были очень сложными, как и бывают отношения между двумя диктатурами. Как известно, в Латвии с 1934 года была установлена диктатура Ульманиса. Среди лидеров тогдашней Латвии было много тех, кто склонялся к сотрудничеству с Германией. Однако они упускали из виду тот факт, что фашистская Германия имела собственные планы касательно Прибалтики. Посещая по служебным делам Ригу, я не раз имел случай докладывать министру иностранных дел Мунтерсу о своих впечатлениях по поводу немецкой политики. За время пребывания в Берлине я понял смысл немецких претензий и видел, что немецкие политики рассматривают латвийский народ как народ неполноценный. Это было заметно даже во время официальных переговоров, которые мне приходилось вести с немецкими представителями. Так, во время переговоров об осуществлении репатриации немцев из Латвии немецкий делегат Дюльфер позволил себе такие грубости, что мне ничего не оставалось другого, как покинуть зал переговоров. Кстати, мне рассказывали, что Дюльфер впоследствии вернулся в Ригу уже в качестве оккупанта...
— Как вы считаете, — повторил я свой вопрос, — какова была бы линия Гитлера, если бы не существовало советско-германского соглашения?
— У меня нет никакого сомнения, — ответил Стегманис, — что Гитлер немедленно захватил бы все прибалтийские республики. Могут возразить, что существовал пакт между Германией и Латвией, между Германией и Эстонией о ненападении. Но разве для Гитлера пакты что-либо значили?
Смысл событий 1939 года — как бы он ни фальсифицировался на Западе — все-таки становится ясным и представителям западной общественности. С этой точки зрения очень характерна книга «Германо-советские отношения 1917 — 1941 гг.», принадлежащая перу известного западногерманского общественного и политического деятеля, социал-демократа Дитера Поссера. Анализируя причины, приведшие к заключению советско-германского пакта, Поссер проводит коренное различие между побудительными мотивами нацистского правительства и причинами, заставившими Советский Союз пойти на этот шаг. Он пишет:
«Для Советского Союза были решающими другие соображения. Он был убежден, что Гитлер будет стремиться к созданию «нового порядка» в Европе любыми средствами и в том числе пойдет на риск войны. Достичь сотрудничества с западными державами оказалось невозможным — преимущественно из-за сопротивления со стороны Польши. Англия и Франция также не проявили действительного желания вступить в коалицию; хотя они и хотели ограничить дальнейшую немецкую экспансию, но в то же время они ни в коем случае не хотели укрепления Советского Союза. Кроме того, советские политики опасались того, что западные державы могут сговориться с Гитлером за счет России... Дальнейшим мотивом советских действий было также стремление избегнуть войны на два фронта, так как в то время происходил военный конфликт на Дальнем Востоке с Японией, а Япония согласно антикоминтерновскому пакту 1936 года являлась союзником Германии»[169].
Да, пакт был для нашей страны вынужденным шагом, вызванным всем комплексом политики мировых держав после Мюнхена.
«При создавшихся условиях, — пишут авторы «Истории внешней политики СССР», вышедшей под редакцией Б. Пономарева, А. Громыко и В. Хвостова, — Советское правительство не могло отклонить германское предложение, так как это значило подвергнуть страну смертельному риску.
Конечно, Советское правительство не рассчитывало и не могло рассчитывать на верность гитлеровцев своим обязательствам. Но было очевидным, что на ближайшее время гитлеровская Германия не нападет на СССР Раже временное продление мира было чрезвычайно важным для него, принимая во внимание крайне острую и неблагоприятную обстановку, сложившуюся летом 1939 г., когда война началась бы в самых невыгодных для СССР обстоятельствах — в состоянии изоляции, и сразу на двух фронтах: против Германии и против Японии»[170].
В этой развернутой интерпретации действий Советского правительства, основанной на марксистском анализе конкретной исторической ситуации, я хотел бы выделить один момент, который обычно выпадает из поля зрения западных аналитиков: вопрос об угрозе для СССР войны на два фронта. Его легко упустить из виду, когда смотришь на карту, скажем, из Кельна, но он был далеко не безразличен для Москвы — особенно в условиях, когда осенью 1939 года война на дальневосточном фронте уже была реальностью.
Напомним факты. Общее стратегическое положение СССР, который являлся и является как европейской, так и азиатской державой, определялось в то время фактом неприкрытой японской агрессии на азиатском континенте. Уже в июле 1938 года Япония предприняла вторжение на территорию СССР близ Владивостока (в районе озера Хасан), которое было ликвидировано Красной Армией в августе того же года. Но это была не последняя «локальная война» в данном районе. 11 мая 1939 года японские войска повторили свои агрессивные действиями этот раз в районе Халхин-Гола на монголо-китайской границе, — нацеливая удар на Транссибирскую железнодорожную магистраль. Здесь начались серьезные бои, в которых к августу участвовало с японской стороны до 75 тысяч человек, а с советской — до 100 тысяч человек. К этому времени советско-монгольские войска уже отбили два японских наступления и ожидали третьего (оно было назначено японским командованием на 24 августа). Таким образом, «первый фронт» на Дальнем Востоке уже существовал. А надо ли доказывать, что такое угроза войны на два фронта? Эта опасность была предотвращена.
Более того: после августа 1939 года образовалась достаточно серьезная трещина в «Антикоминтерновском пакте» — возникли трения между двумя главными империалистическими хищниками Германией и Японией. Подписанием пакта СССР расстроил планы той части японской военщины, которая связывала большие надежды с нападением Германии на нашу страну (а ведь в этом случае японские агрессоры могли бы рассчитывать на успех своих операций на наших восточных границах). Можно понять, с каким скрежетом зубовным было встречено сообщение о пакте в Токио. 24 августа 1939 года временный поверенный в делах СССР в Японии сообщал в Москву:
«Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в явную растерянность особенно военщину и фашистский лагерь. Вчера и сегодня происходил непрерывный обмен визитами, и этот факт оживленно обсуждался членами правительства, двора и тайного совета... Газеты начинают, пока осторожно, обсуждать возможность заключения такого же пакта Японии с СССР. В качестве подготовки к этому вчера и сегодня под большими заголовками помещались сообщения корреспондентов из Берлина, где говорится: «Похоже на то, что Германия после подписания этого пакта будет стараться, чтобы Япония заключила с СССР такой же пакт»; «Риббентроп перед отъездом в Москву убеждал в этом японского посла Осима». В высказываниях многих видных деятелей признается неизбежность коренного пересмотра внешней политики Японии, и в частности к СССР»[171].
