В окончательно оформленном виде идея Данилевского о родстве гипноза у животных и человека прозвучала в его докладе на IV съезде общества русских врачей в 1891 году. Доклад так и назывался: «Единство гипнотизма у человека и животных». Он был направлен своим острием против мистицизма, резко вспыхнувшего в те годы в России. Данилевский прямо заявил, что поднимаемые на щит современными ему искателями «откровений» в мире духов средневековый мистик Яков Бем и духовидцы XVIII века Сведенборг и Карданус по своим воззрениям недалеко ушли вперед от дикарей, верящих в возможность путешествия души в страну невидимых существ и видящих в известных приемах волшебный ключ в эту страну. Опираясь на научно установленные факты, Данилевский доказывал, что все восторженные состояния и экстазы колдунов и духовидцев, а также трансы спиритических медиумов — не что иное, как разнообразные формы гипноза. В заключение, к вящему посрамлению мистиков, он убедительно обосновывал данными собственных исследований идею общности гипноза у человека и животных, идею их единства — как по вызывающим гипноз причинам, так и по форме проявления этого состояния.
Он рассказывал о гипнотизации речных раков и морских крабов, жаб и головастиков, всевозможнейших рыб (между прочим, оказалось, что легче всего загипнотизировать… вьюна), тритонов и змей, ящериц и черепах, крокодилов и птиц, среди которых особенно легко поддавались гипнозу совсем маленькие птенчики. Данилевскому удавалось вызывать продолжавшийся более шести минут гипноз у птенца сизоворонки всего лишь нескольких дней от роду. Данилевский с сожалением признался, что у кошек и собак ему получить гипноз не удалось, хотя других млекопитающих животных — кроликов, морских свинок он гипнотизировал с успехом. Зато он имел удовольствие сообщить об удачных опытах по гипнотизации таких совсем уж экзотических объектов, как омары и лангусты, каракатицы и осьминоги, камбалы и электрические скаты. Эти эксперименты были проведены В. Я. Данилевским на зоологической станции в Роскове (Бретань) во время одной из его заграничных командировок.
Фактически все это великолепное изобилие успешно поддававшихся гипнотизации объектов — представителей самых разнообразных ветвей животного царства — было убедительнейшим опровержением ошибочного взгляда на гипноз, высказанного в те годы главой школы Нанси Бернгеймом, который, как читатель помнит, утверждал, что «гипноза нет, есть только внушение». Но внушение как воздействие словом возможно только у человека. Данилевский неопровержимо доказал, что состояние гипноза может быть вызвано у самых различных животных и что явления, наблюдающиеся у них, глубоко сходны с симптомами гипноза человека. Свою победу Данилевский закрепил выступлением на родине Бернгейма, когда с трибуны международного конгресса физиологической психологии в Париже в августе 1889 г. прозвучал на весь мир его доклад о гипнозе у животных.
Надо сказать, что В. Я. Данилевского интересовал не столько сам гипноз, сколько законы психики, законы деятельности высших отделов мозга, которые, как это удалось установить ему самому и как об этом догадывались и другие исследователи, играют ведущую роль в явлениях гипноза. Но может показаться странным, почему, имея в виду психику человека, Данилевский избрал объектом своих исследований животных? Ведь это же длинный, обходный путь. Выбор такого именно пути объясняется глубоким влиянием, которое оказал и на В. Я. Данилевского и на многих других естествоиспытателей отец русской физиологии Иван Михайлович Сеченов.
В. Я. Данилевский избрал один из способов познания психических явлений, предложенных Сеченовым, а именно способ сопоставления явлений, имеющих место у животных (они, конечно, и проще и доступнее для изучения), со сложными явлениями, наблюдающимися у человека. Избранный им способ помог ему лучше, чем многим исследовавшим те же явления до него, понять некоторые стороны гипноза у человека.
Однако глубокого проникновения в сущность гипноза ему достичь не удалось. В этом вопросе он остался в плену субъективистско-психологических представлений, недостатки которых он сам так хорошо сознавал. Но преодолеть их на деле оказалось не так-то просто.
Данилевский, говоря о природе гипноза у человека, сводит ее к параличу воли и самостоятельного мышления, а причиной, вызывающей гипноз, считает психическое принуждение. Точно так же он объясняет параличом воли и гипноз у животных, а причиной паралича он считает насилие, только уже не психическое, а физическое. Все остальные симптомы гипноза — снижение чувствительности, отсутствие произвольных движений и т. п., по его мнению, — лишь следствия паралича воли.
Разумеется, это представление о гипнозе было очень далеко от действительного понимания явления. Это были объяснения, которые сами нуждались в объяснениях. Ведь слова «воля», «самостоятельное мышление», «принуждение» не давали никакого представления о сущности, о физиологическом фундаменте явлений, которые хотел Данилевский при их помощи объяснить. Здесь получился у него порочный, не имеющий ни начала, ни конца круг, когда одно непонятное явление «объясняют» другим, не менее непонятным. Такой круг всегда возникает, когда речь идет о чисто словесных объяснениях. Данилевскому из этого круга вырваться не удалось.
На том же IV съезде русских врачей в Москве, где выступал В. Я. Данилевский, доклад «О терапевтическом применении гипнотизма» прочитал друг и соратник выдающегося психиатра С. С. Корсакова Ардальон Ардальонович Токарский.
Это был поистине удивительный человек. Бесконечно скромный, снисходительный к промахам и ошибкам других и беспощадно требовательный и строгий к себе.
Русская психиатрия конца XIX века воспитала многих врачей, прославившихся своим мягким, заботливым и безгранично гуманным отношением к душевнобольным. Таков был отец русской клинической психиатрии петербургский профессор Иван Михайлович Балинский. Примечательна эпитафия на его могиле: «Иван Балинский — душевнобольных друг и слуга». Одним из самых высоких образцов в этом отношении был основоположник московской школы психиатров Сергей Сергеевич Корсаков. Но даже и среди таких людей Токарский выделялся, как дружно говорят об этом все знавшие его коллеги-врачи и сестры милосердия, своими чуткостью, вниманием и любовью к больным. И в то же время Ардальон Ардальонович, при всей его мягкости и безграничной душевной доброте, был человеком огромной воли и непреклонного характера, был настоящим воителем, самоотверженным борцом за праведное дело.
Уже студентом медицинского факультета Дерптского университета он зарекомендовал себя в глазах реакционно настроенного начальства как непременный участник студенческих «беспорядков». В характеристике А. А. Токарского, составленной ректором университета, дословно значится следующее: «В бытность свою студентом принимал участие в беспорядках 1881 года… и получал выговор от ректора за принятие на себя роли депутата». Через всю свою короткую и мучительную жизнь (Токарский умер в возрасте около 42 лет, преждевременно сведенный в могилу туберкулезом) он пронес великий принцип — врач, невзирая на собственные страдания, помогай страждущим!
Один из его современников сказал о нем: «Он был по преимуществу человеком протеста и борьбы. Во всех областях научной и практической деятельности его стремления поддерживались и согревались встречаемыми на пути препятствиями, и чем серьезнее были препоны, тем горячее и страстнее закипала в нем борьба, тем настойчивее добивался он намеченной цели».
Видимо, великим человеколюбием и этими замечательными особенностями характера и можно объяснить ту принципиальную смелость, которую проявил Токарский как врач и ученый, когда в свою исторически трудную эпоху стал на путь открытой борьбы с религиозными суевериями и мистикой, смело разоблачая религию, наносившую вред психическому здоровью человека. А. А. Токарский посвятил этому вопросу целый цикл серьезнейших исследований: «О мерячении, или болезни судорожных подергиваний», «Об отчитывании душевнобольных в церквах». В этой последней работе А. А. Токарский с глубоко обоснованных научных позиций разоблачил и осудил широко практиковавшийся в православии обряд — так называемое отчитывание душевнобольных, о чем мы уже рассказывали в главе «Чин над бесноватым».
Известно отношение Токарского к целителю «силой божьей», священнику отцу Иоанну из деревни Нахабино, практиковавшему религиозное, якобы «боговдохновенное» лечение алкоголизма. Ардальон Ардальонович специально ездил смотреть, как исцеляет отец Иоанн. И потом рассказывал: «Ничего, кроме внушения и гипноза, я там не видел, никаких «чудес», никакой «воли божьей», обычная психотерапия верой».
Изучением гипноза Токарский занялся с первых же шагов своей врачебной деятельности. В 1887 году им был сделан обширный доклад о гипнозе на заседании Московского психологического общества. Богатство и разносторонность наблюдений, глубина и самостоятельность мысли, проявленные молодым ученым в обобщающих выводах, настолько захватили слушателей, что его сообщению было отведено подряд три заседания.
