21. После этого император Юстиниан совершенно отстранил Мартина от власти и назначил на его место Юстина, сына Германа, который начальствовал над всеми войсками в Колхиде и Армении с полной и абсолютной властью. Тому раньше было не очень приятно, что Мартин занимает первое место и повелевает всеми, действительно принимая немалое участие в интриге, веденной против Губаза. Но он держал все это про себя и скрывал до времени, полагая, что нельзя колебать или менять командование при такой запутанной военной ситуации, в особенности учитывая ту популярность, какой пользовался Мартин в войске как за опытность в военном деле, так и за умение правильно руководить отдельными операциями. Конечно, это обстоятельство и было, как я думаю, для того спасением, ибо иначе ему нужно было умереть вместе с Иоанном и Рустиком. Теперь же, из уважения к его победам и благоразумию, которое он проявлял в минуты опасности, [император], убавляя незаметно и смягчая чрезвычайную суровость и строгость законов, простил ему его преступление, но не позволил ему больше стоять у власти, а приказал жить частным человеком, считая достаточным наказать его атимией, даже если он и явился участником такого преступления. Итак поскольку персы сохраняли спокойствие, и положение дел напоминало перемирие, то он его снял с должности, а Юстину, связанному с ним близким родством и вообще человеку большого авторитета в то время, он передал власть, вызвав его в Византию, и снова отослал к колхам уладить там последовательно все дела.
В его свите был некто Иоанн по имени, африканец по происхождению, вначале человек незаметный и бедный, так что ради получения средств к жизни должен был даже служить за плату, сопровождать оруженосцев и переносить тяготы положения слуги, но немного спустя он достиг большого богатства и стал заносчивым. Изобретая разные махинации, имея успех в разных выдумках, он стал известен незадолго до этого Юстину, — этот наихудший коварнейший человек, который ради выгоды не отказывался ни от какого позорного и бесчестного предприятия. Теперь он просил у полководца определенную сумму денег, обещая по получении ее предоставить и ему самому, давшему эти деньги, в какое угодно время предметы продовольствия на выгодных условиях, затем всем его наличным слугам, рабам, свите, переводчикам, оруженосцам — снабдить их всех необходимым продовольствием. Он обещал, сделав это, не только сохранить все деньги и возвратить столько же, сколько взял как взятые взаймы, но и прибавить известную сумму в качестве процентов. И, конечно, это казалось многим пустой похвальбой, граничащей с загадкой. Юстин же, которому подобало бы возмутиться этими нелепыми предложениями африканца, так как он должен был понимать, что тот не сможет выполнить обещаний, не делая несправедливостей и насилий, не погубив разными противозаконными сделками всех, с кем ему придется иметь дело, все же принял предложение, выдал деньги и позволил ему делать что хочет для выполнения этих условий.
22. Тогда Иоанн, объезжая римские деревни, какие были на дороге, созывал жителей там, где не хватало быков, и заявлял, что войско нуждается в них. Показывая двадцать талантов, он говорил: «На эту сумму вам нужно доставить быков, отнюдь не на меньшую. Получите их, а мне как можно скорее доставьте быков». Они же просили его об освобождении от этого и клялись, что имеющихся у них быков не хватает даже для обработки собственных полей. Однако этот негодяй, сурово отказывал им в этом и угрожал строгими карами, если у полководца не будет возможности купить необходимые средства передвижения, и, притворно негодуя, он так представлял дело, что те, продав самое ценное свое имущество и собрав столько денег, сколько могли, откупались от требований этого негодяя. Убравшись отсюда и появившись там, где даже не слышали названия верблюдов и мулов, он кричал, что прибыл для их покупки, и, пользуясь тем же способом, предъявлял деньги и уходил, получив отступное. Так, обходя повсеместно и ища того, чего не было, ничего не продав, ничего не купив, не заключив никакой сделки, он собирал деньги и взыскивал с тех, кому ничего не давал взамен, и благодаря этому очень скоро основная сумма налогового бремени удваивалась у налогоплательщиков. Когда он явился в страну колхов, он и там проделал то же самое. Сверх того, добыв, не знаю каким способом, грузовые суда, собрав всевозможными насилиями местные продукты, скупив многое за бесценок, он отправил все это и распродал в других местах. Естественно, что войско нуждалось в самом необходимом, так что даже зелень покупалась. Этот же преступный спекулянт и перекупщик получил громадные прибыли. Из этих прибылей он возвратил с процентами Юстину взятые у него деньги и доставил ему в то же время продовольствие. Юстин, хотя и знал, что делалось, обращал мало внимания на плач и слезы ограбленных людей несмотря на то, что они постоянно приходили к нему, бросались к его ногам и заклинали избавить их от вымогательств. Так недостойным образом извлекал он выгоды из несправедливости и радовался этому, пользовался непокупным продовольствием и притом делал более увесистым свой кошелек. Со временем он должен был получить за это тяжелое возмездие. Хотя он вынес после этого бесчисленные тяготы и добился величайшей славы отражением варваров на реке Дунае, но нисколько не смягчен и не покрыт был этим божественный гнев. Как полагаю, он оставался прочным, крепко запечатленным в памяти, хранимым до благоприятного момента. Не тотчас обычно ниспосылается наказание, как только мы согрешали, но большей частью спустя некоторое время, когда, быть может, мы уже забыли свой проступок, и потому скорбим о бедствиях, нас постигших, как будто мы страдаем от них безвинно и несправедливо и обвиняем зависть и вражду людей, как потерпевшие от них незаслуженное. Бог же, в чьих руках и под чьей властью мы находимся, знает, что надлежит и подобает каждому, и тем способом, какой ему угоден, преследует и отмщает за грехи, которые были совершены много раньше.
Впрочем то, что позднее случилось с Юстином, неожиданный конец его жизни и его счастья — все это будет мною рассказано подробно по порядку, когда рассказ, в соответствии с установленным планом, освещая непрерывную цепь событий, дойдет до того времени. Теперь же мне нужно возвратиться к предмету [повествования] и изложить непосредственно следующие события.
23. Когда в Лазике дела обстояли таким образом, и Юстин управлял всем войском, ни персы не собирались возобновлять войну, ни римляне не наступали, но обе стороны принимали меры предосторожности и взаимно, насколько это было возможно, изучали и разведывали планы противника. Никто не начинал военных действий, и обе стороны оставались неподвижными, как будто это было решено по взаимному уговору. Хосров же, персидский царь, как только узнал, что случилось у Фазиса, именно, что Нахогаран бежал с поля битвы, тотчас отозвал его из Иверии и предал по отечественным законам жесточайшей казни, ибо он считал недостаточным наказанием за трусость просто умертвить его, но, надрезав с шеи кожу, ободрал ее всю до обеих ног, отделил от тела, перевернутую внутрь, так что могла быть видны даже формы членов, и надутую слегка наподобие кожаного меха, он приказал повесить на скале, [устроив таким образом] жалкое и чудовищное зрелище. Впервые, полагаю, на это осмелился известный Сапор, царствовавший над персами гораздо раньше Хосрова. Болтают о Марсии-фригийце, как у него произошло состязание с Аполлоном из-за флейт и искусства игры на флейте, что Марсий был совершенно побежден, и вполне справедливо, что тот, кто осмелился, чтобы не сказать слишком глупо, состязаться с собственным богом в игре на флейте, потерпел от победителя такое наказание за свое безрассудство: с него была содрана вся кожа, и он был повешен на дереве. Но все это россказни, сказки и забавы поэтов, не имеющие в себе ничего истинного и правдоподобного. Если, как говорят, Аполлон сделался игроком на флейте и, состязаясь в искусстве, дошел до такого гнева после победы, что придумал бесчеловечное и безумное наказание побежденному, то каким образом ему могло служить утешением висящее на дереве свидетельство его жестокости! Об этом поют старые поэты и новые подпевают, заимствовав от них. Среди них и Нонн, уроженец египетского Пана, в одной из своих поэм, которые называются Дионисиевы, сказав немного об Аполлоне (не припомню предшествующих слов), затем продолжает: «[Он] повесил на дерево раздутую ветром кожу побежденного Марсия, желающего состязаться с богами». Итак, с того времени позорное преступление это никогда не было известно человеческому роду. Об этом свидетельствуют очевидные доказательства, достаточные для тех, кто привык правильно наблюдать и изучать древнейшие события, а не увлекаться поэтическими сказками и вымыслами. Сапор же был весьма несправедлив и кровожаден и скор на гнев и жестокость. Было ли им совершено по отношению к другим такое жестокое деяние — не могу утверждать, что же касается того, что он подверг этой каре Валериана, римского императора, в то время воевавшего против него и затем побежденного и взятого в плен, — это удостоверяют многие исторические сочинения.[63] И действительно, первые из тех, кто по уничтожении парфян получили персидское царство, Артаксар, как я говорю, и Сапор были оба преступнейшими и неправосуднейшими; первый из них, убивший своего господина, завладел царством силой и тиранией, второй же явился изобретателем такого жестокого наказания и нечестивого преступления.
