Небольшая заминка вышла с актером Мнестром: он разорвал на себе одежды, показывая следы от императорских плетей за то, что отказался сожительствовать с Мессалиной. Несчастный мим призывал Клавдия вспомнить о данном им самим повелении «неукоснительно выполнять приказания Мессалины». Тацит пишет, что на Клавдия эти слова произвели впечатление, и он уже собирался помиловать актера, «но был удержан от этого вольноотпущенниками: истребив стольких именитых мужей, незачем жалеть какого-то лицедея; совершал ли он столь тяжкое преступление по своей воле или по принуждению — несущественно».
Не удостоился жалости и всадник Травл Монтан, которого едва не силой привели к ложу Мессалины ее люди.
«Между тем Мессалина, удалившись в сады Лукулла, не оставляла попыток спасти свою жизнь и сочиняла слезные мольбы», — рассказывает Тацит. У нее появилась надежда: Клавдий, пресытившийся казнями, велел передать «несчастной, чтобы она явилась на следующий день представить свои оправдания».
Встреча супругов для Нарцисса стала бы губительной: ему хорошо были известны изворотливость и мстительность Мессалины. Нарцисс решается довести дело до конца. Он немедленно покидает покой подобревшего императора и «отдает приказание находившимся во дворце центурионам и трибуну немедля умертвить Мессалину: таково повеление императора».
Палачи нашли свою жертву в садах Лукулла, тех самых, что стали причиной смерти Валерия Азиатика. Рядом с нею была мать — не общавшаяся с дочерью, когда та находилась на вершине власти, она пришла ее утешить на краю гибели.
Мать уговаривала дочь покончить с собой, не дожидаясь палача, но Мессалине ужасно не хотелось умирать. Она то плакала, то жаловалась, то впадала в истерику: «в душе, извращенной любострастием, не осталось ничего благородного».
Над Мессалиной стоял безмолвный трибун, а вольноотпущенник осыпал ее площадной руганью. И долго ждать они не имели желания. «Лишь тогда впервые осознала она неотвратимость своего конца и схватила кинжал; прикладывая его дрожащей рукой то к горлу, то к груди, она не решалась себя поразить, и трибун пронзает ее ударом меча. Тело ее было отдано матери» (Тацит).
Клавдий пировал, когда ему доложили о смерти Мессалины. Император даже не поинтересовался: умерла ли жена сама либо была убита. Он потребовал чашу с вином «и ни в чем не отклонился от застольных обычаев». Такое поразительное равнодушие можно объяснить лишь тем, что Клавдий уже не мог адекватно оценивать происходящее, ибо при жизни он безумно любил Мессалину.
Сенат, чтобы помочь императору забыть жену, постановил убрать ее имя и ее статуи из всех общественных мест и частных домов. А Клавдий продолжал удивлять людей своей «забывчивостью» и «бездумностью». Свето-ний пишет: «Так, после убийства Мессалины, садясь за стол, он спросил, почему же не приходит императрица».
Мессалина умерла в 23 года. Некоторые исследователи относят дату ее рождения к 19 году, но все равно она не дожила до 30 лет.
Чрезвычайно скандальная особа не совершила ничего великого и даже значимого, однако память о ней живет, несмотря на старания сената стереть ее имя и облик сразу после смерти. Подобно Герострату, сжегшему храм Артемиды, Мессалина попала в историю. И не только! Для ее имени нашлось место в медицинских справочниках, оно дало название болезни. Вот сведения из медицинской энциклопедии:
«Мессалинизм (по имени жены римского императора Клавдия — Мессалины, известной своим распутством, властолюбием и жестокостью), форма сексуального поведения женщины, испытывающей потребность в частой смене сексуального партнера. Различают несколько форм мессалинизма: фригидный (женщина, страдающая аноргазмией — полной первичной фригидностью, меняет партнеров в надежде испытать оргазм), нимфоманический (женщина испытывает потребность во все новых и новых оргазмах), спортивный, близкий к донжуанству (женщина отличается разнузданностью, аморальным поведением и старается установить своеобразный рекорд своим „победам“), меркантильный, который не отличается от проституции (женщина отдается любому за вознаграждение). Некоторые формы мессалинизма могут проходить после излечения их первопричины (например, фригидности или нимфомании)».
Агриппина младшая
(15–59 годы)
После гибели Мессалины Клавдий совершенно разочаровался в женщинах. Император даже поклялся на сходке преторианцев, по свидетельству Светония, «что так как все его супружества были несчастливы, то отныне он пребудет безбрачным, а если не устоит, то пусть они заколют его своими руками».
Увы! Страшная клятва была забыта раньше, чем закончился траур по развратной, но любимой жене. На рынке невест Рима разгорелось нешуточное соперничество: «каждая выставляла на вид свою знатность, красоту и богатство как достойное основание для такого замужества» (Тацит).
Женщин, на свою беду, Клавдий любил непременно красивых. Не понимал, что природа часто уравновешивает красоту дурными наклонностями. А если красотки к тому же неглупы, то обладают исключительным коварством и, добиваясь своих целей, не останавливаются ни перед чем. Такие женщины не любят находящегося рядом мужчину, но лишь пользуются им и выбрасывают, как отработанный материал, когда в нем отпадает нужда.
Клавдий начал понимать, что все его несчастья идут от свадеб, недаром он клялся преторианцам больше не совершать подобной глупости. Однако привычка жениться оказалась сильнее страхов за свою драгоценную жизнь.
Император начал в растерянности метаться между знакомыми женщинами; засуетились и властолюбивые вольноотпущенники, обычно управляющие Римом за Клавдия. Они взяли на себя заботу о том, чтобы остывшее после смерти Мессалины брачное ложе долго не пустовало. Ведь когда человек доволен жизнью, когда у него есть все желаемое — с ним легче договариваться.
Была и вторая причина (более важная), заставившая вольноотпущенников включиться в свадебную гонку. Клавдий, по словам Тацита, не выносивший безбрачного существования, попадал под власть каждой своей супруги. Исходя из этого обстоятельства, между вольноотпущенниками разгорелся серьезный спор: Каллист желал видеть женой Клавдия Лоллию Паулину — дочь консуляра, Нарцисс выдвигал Элию Петину — уже бывшую однажды женой принцепса, Паллант поддержал Агриппину — дочь Германика.
Во какое объяснение читаем мы у Тацита.
«Нарцисс говорил о том, что Петина уже была женой принцепса, что у них общая дочь (ибо Антония родилась от нее), и что с возвращением прежней супруги в дом не будет внесено ничего нового, ибо она не станет питать обычной для мачехи неприязни к Британику и Октавии, столь близким по крови ее собственным детям. Каллист возражал, что униженная длительным разводом Петина, будучи снова взята принцепсом в жены, неизбежно возгордится; гораздо разумнее поэтому ввести в семью Лоллию, которая никогда не имела детей и, свободная по этой причине от ревности и пристрастности, заменит пасынку и падчерице родную мать. А Паллант превозносил в Агриппине более всего то, что она приведет с собой внука Германика; вполне достойно императорского семейства присоединить этого отпрыска знатного рода к потомкам Юлиев и Клавдиев и тем самым не допустить, чтобы женщина испытанной плодовитости и еще молодая унесла в другой дом славу и величие цезарей».
Меньше всего шансов было у Агриппины, ибо она приходилась родной племянницей Клавдию. Подобного рода брачный союз считался кровосмесительным и запрещался римскими законами.
Умная беспринципная Агриппина обратила в свою пользу даже препятствие на пути к цели. Клавдий, по словам Светония, «обольщенный лукавствами Агриппины, которая была дочерью его брата Германика и пользовалась своим правом на поцелуи и родственные ласки… нашел людей, которые на ближайшем заседании предложили сенату обязать Клавдия жениться на Агриппине, якобы для высшего блага государства, и дозволить подобные браки для всех, хотя до той поры они считались кровосмесительными».
Брачный сговор торопила и подкрепляла молва о том, что близость Клавдия и Агриппины вышла за пределы дозволенного. 1 января 49 года состоялась свадьба: жениху было 59 лет, его невесте — 34 года. Так римляне, всегда отличавшиеся строгостью нравов, завели у себя обычай египетских царей из династии Птолемеев. «Впрочем, — замечает Тацит, — не нашлось никого, кто бы пожелал вступить в такое супружество, кроме единственного римского всадника Алледия Севера, о котором многие говорили, что его толкнуло на это желание угодить Агриппине». Рим не торопился опускаться до морального уровня своих императоров и императриц.
Агриппине многое пришлось перетерпеть в детстве и юности. Она родилась в Германии, в городке убиев, который в 50 году переименовали в Агриппинову колонию (ныне Кельн). Ее отец — Германик (15 год до н. э. — 19 год н. э.) — был одним из самых популярных членов императорской фамилии и талантливым военачальником.
