В фольклоре сохранился анекдот, блестящая микроновелла о заседании Президиума ЦК ВКП(б) на следующий день после убийства Кирова: «Вошел Сталин и с сильным грузинским акцентом невнятно пробормотал: „Вчера в Ленинграде убили Кирова“. Вздрогнув от неожиданности и ничего не поняв, Буденный переспросил: „Кого убили?“ – „Кирова“, – так же едва слышно повторил Сталин. „Кого, кого, Иосиф Виссарионович?“ – „Кого-кого, – передразнил вождь. – Кого надо, того и убили“». Фольклор уловил носившуюся в воздухе иезуитскую идею персонификации Москвы и Петербурга. Появившаяся вскоре частушка: «Ах, огурчики да помидорчики/Сталин Кирова убил в коридорчике» не допускала двух мнений на этот счет. Противопоставление «Киров – Сталин» было слишком очевидным. Последовавшие затем волны чудовищных репрессий против ленинградцев этот факт лишь подтвердили.
Москва мрачно торжествовала очередную победу над вольнолюбивым и независимым Питером. В какой-то степени дух ленинградцев был надломлен. Изменился менталитет. В летопись взаимоотношений двух городов фольклор вписывает одну из самых горьких и унизительных пословиц: «В Москве чихнут, в Ленинграде аспирин принимают».
В который раз стали, казалось, сбываться давние предсказания и старинные пророчества. На этот раз городу не угрожали природные катаклизмы. Более того, в Москве специально рассматривался вопрос о защите Ленинграда от наводнений. По инициативе С. М. Кирова в Институте коммунального хозяйства была составлена подробная записка в поддержку проекта гигантской дамбы поперек Финского залива. Согласно одной малоизвестной легенде, мудрый вождь и любимый друг всех ленинградцев поинтересовался, часто ли в Ленинграде бывают крупные наводнения. «Один раз в сто лет? – будто бы удивился Сталин. – Ну, у нас еще много времени».
Нет, стихийные бедствия социалистическому Ленинграду не угрожали. На этот раз ему была просто уготована судьба заштатного провинциального города.
Однако, как это часто бывает в истории, сказался мощный потенциал, заложенный в 1703 году. В этой связи уместно напомнить о примечательной акции, предпринятой Петром Великим в начале петербургской эпохи. На высоком шпиле Троицкого собора, превращенном в колокольню, укрепили единственные в России того времени куранты, снятые с Сухаревой башни в Москве. Это было глубоко символично. Время в стране отсчитывалось уже не по-московски.
В начале 1990-х годов забрезжила надежда. Петербургские газеты обратили внимание на то, что «едва ли не от каждой посещавшей нас зарубежной делегации» можно было услышать тезис, выраженный в подчеркнуто пословичной форме: «Петербург – еще не первый, но все-таки не второй в России». В радио- и телевизионных передачах все чаще озвучивалась формула: «Обе столицы». И наконец появился анекдот с очевидными признаками былого достоинства и самоуважения: «Внимание! Внимание! Передаем прогноз погоды. Завтра в Москве ожидается один градус, в Петербурге – совершенно другой».
Вместе с тем социологический опрос, результаты которого недавно были опубликованы в журнале «Мир Петербурга», выявил неожиданный результат. На вопрос «Хотели бы Вы или нет, чтобы Петербург стал столицей России?» абсолютное большинство петербуржцев ответило категоричным «нет». Причем, в очередной раз была предпринята вольная или невольная попытка реанимировать давний диалог «обеих столиц». В той же анкете был задан вопрос подросткам. Специфическая лексическая конструкция вопроса провоцировала адекватный ответ: «Считаете ли Вы, что Санкт-Петербург – это самый крутой город России?» – «Йес!!! – ответили подрастающие петербуржцы. – Ясно дело – Питер круче. И клёвее. И кайфовее. Москва – ботва».
Ну что ж. Москвичи, вероятно, думают иначе…
Мистические сюжеты в петербургском городском фольклоре
Традиционно сложившееся устойчивое представление о Петербурге как о городе прагматичном и рациональном, целесообразность каждого элемента которого заранее продумана и «исчислена», странным образом уживается с представлением о Петербурге как о мистическом и ирреальном городе, порожденном болезненным воображением одинокого фантазера. Этакое осознанное воплощение дуализма, в равной степени признающего и дух, и материю. С одной стороны, все в этом городе олицетворяет разумное начало, с другой – жизненная среда в Петербурге, по утверждению специалистов, является критической для существования человека. Крайнее напряжение человеческой психики способствует появлению так называемого «шаманского комплекса». Рубежные границы существования размываются настолько, что понять разницу между сном и бессонницей, бредом и сознанием, покоем и лихорадкой чаще всего столь же невозможно, как отличить оригинал от его двойника, отраженного в зеркальной глубине петербургских каналов.
Отсюда существование петербургских призраков и привидений, которых даже в конце рационального XIX века насчитывалось несколько. В Михайловском замке видели призрак несчастного императора Павла I, играющего на флажолете – старинном музыкальном инструменте, похожем на современную флейту. До сих пор обитатели Михайловского замка в ответ на случайный скрип паркета, неожиданный стук двери или внезапный шорох ветра суеверно произносят: «Добрый день, Ваше Величество». В первом кадетском корпусе, что на Васильевском острове, нет-нет, да является солдат в николаевском мундире и аршинном кивере. А на противоположном берегу Невы, напротив Николаевского, ныне Лейтенанта Шмидта, моста жил призрак женского пола, некая тощенькая Шишига в прюнелевых башмаках и черной пелеринке.
Среди студентов и преподавателей Академии художеств до сих пор бытует легенда об архитекторе Кокоринове, знаменитом строителе здания Академии и ее первом директоре, который был так издерган и затравлен, что однажды будто бы покончил жизнь самоубийством на чердаке Академии. По вечерам, когда сумерки заполняют гулкие коридоры и смолкают привычные дневные шумы, в чуткой тишине раздаются редкие и непонятные звуки. Легенда утверждает, что это призрак измученного архитектора бродит по пыльным чердакам и запутанным лестничным переходам. Еще один призрак, согласно другой распространенной легенде, является по ночам, во время подъема воды в Неве, к главным воротам Академии. На испуганный окрик швейцара: «Кто стучит?» слышится в ответ то ли грохот ветра, то ли рокот воды, то ли голос человеческий. Но если внимательно вслушаться, то можно различить по ту сторону ворот: «Я стучу, я – скульптор Козловский, со Смоленского кладбища, весь в могиле измок и обледенел… отвори».
Старые люди утверждают, что с тех самых пор, когда в 1777 году была будто бы «затоплена» наводнением таинственная и загадочная княжна Тараканова, в Петербурге начал появляться ее печальный призрак, а многие говорят, что и не «затоплена» она вовсе, а спаслась и ходит по городу и плачет будто бы по нерожденному своему ребенку.
3 марта 1881 года на эшафоте Семеновского плаца была казнена организатор и участница покушения на императора Александра II известная террористка Софья Перовская. В Петербурге рассказывали, что, поднимаясь на помост, она вдруг неожиданно выхватила откуда-то белый платочек и взмахнула им перед собравшейся толпой, как тогда, 1 марта, когда подала таким же белым платочком сигнал бомбометателям. Так и повисла в смертных судорогах на веревке с платочком в руке. С того дня живет в Петербурге легенда, что каждый год, в марте, когда город еще темен, а ветер с мокрым снегом бьет по редким прохожим, на крутом мостике Екатерининского канала появляется жуткий призрак одинокой женщины с белым платочком в руке.
Хорошо известна враждебность, существовавшая между единственным наследником престола Павлом Петровичем и его матерью – императрицей Екатериной II. Вначале Екатерина просто не любила сына, Павел платил ей тем же. После смещения с престола и убийства императора Петра III в 1762 году их обоюдная неприязнь обострилась. Павел, не без оснований, считал мать убийцей своего отца. Екатерина, естественно, понимала, что Павел прав. Фигурально выражаясь, зловещая тень убиенного императора Петра III долгие десятилетия стояла между ними. Однако фольклор без усилий трансформировал эту выразительную метафору в фантастическую реальность. На свадьбе Павла, в тот самый момент, когда Екатерина лицемерно поздравляла своего нелюбимого сына, вдруг появляется и садится за стол отец высокородного жениха, свергнутый, убитый и похороненный более десяти лет назад.
Примерно в это же время, согласно легенде, записанной известным историком М. К. Шильдером, Павел Петрович, прогуливаясь однажды с князем Куракиным по улицам Петербурга, повстречался со странным человеком, завернутым в широкий плащ. Причем, как утверждает легенда, если Павел ясно видел этого человека, то Куракин не только ничего не видел, но и пытался убедить в этом цесаревича. Вдруг молчавший до того призрак заговорил: «Павел, бедный Павел! Я тот, кто принимает в тебе участие». На пустынной площади у Сената незнакомец проговорил: «Прощай, Павел. Ты снова увидишь меня здесь». Уходя, он приподнял шляпу, и Павел с ужасом увидел лицо Петра I. Памятник основателю Петербурга установили действительно на месте, якобы указанном призраком самого Петра.
