Городская самоуправляющаяся община предполагает наличность нескольких данных, как-то: выделившихся своими промышленными или вообще специальными городскими профессиями равноправных граждан, управляющих самостоятельно, в качестве хозяев, всем хозяйством общины и вообще заведующих всеми его материальными и духовными нуждами. Если обратиться к истории царствования Екатерины II и всего последующего времени господства крепостного права, то ясно увидим, что в эту эпоху централизации и безраздельного господства бюрократического произвола, крайнего, резкого сословного антагонизма и расчленения общества, с его неизбежным делением на привилегированных и «подлых», податных и неподатных, изъятых и неизъятых от телесных наказаний, почва была непригодна для зарождения самоуправляющихся на началах равноправности горожан, городских общин и вообще развитой городской жизни.
Мерилом развития городской жизни в некоторой степени могут служить городские финансы, а наглядное понятие о них могут дать следующие факты. Через 12 лет после дарования городам жалованной грамоты доходы столичного города С.-Петербурга не превышали 36000 р.[192] В бюджете богатой Москвы в 1806 г. доходы показаны в 811910 р., но из этой суммы на обязательные расходы (полиция, войска и проч.) тратилось 650000 р., а на все остальные нужды остаток 161900 р. (в том числе на содержание школ и благотворительных заведений —37800 р.)[193]. А о губернских и уездных городах и говорить нечего. Еще в половине 60-х годов немало было городов с мизерными бюджетами. Из общего числа 595 городов доходы простирались:
27 городов имели населения менее 1000 душ, 74 —от 1000 до 2000 и т. д.[194]
А город с населением менее 1000 душ и бюджетом в 1000 и даже в 250 р. разве по условной официальной, «казенной» терминологии может быть величаем «городом»?
Как известно из истории русских городов, большинство из них обязано своим происхождением «бюрократическому» творчеству. На Западе города создавались потребностями жизни, как оплот против феодального поземельного дворянства, как место разделения труда сельского и городского и место средоточия зачинавшейся в «бургах» промышленной, торговой и умственной городской жизни[195]. Русские «казенные» или «штатные» города вызваны к жизни административным гением, его потребностями и удобствами, его соображениями о необходимости известного положенного «по штату» числа городов, создавшихся не то для симметрии, не то для оживления тоскливого однообразия сплошной белизны карты России. Екатерина II не без гордости указывала на то, что ею создано по Учреждению о губерниях 1775 г. ни мало ни много 216 городов! Можно бы поистине дивиться этому сверхъестественному государственному зиждительству, если бы на поверку результаты этого законодательного «fiat», «да бысть», не оказывались крайне скромными, если не ничтожными. Когда пред изданием Городового Положения 1870 г. правительство приступило к изучению быта городов[196], то в результате его получились следующие любопытные, но несколько неожиданные данные. Из 595 городских поселений Европейской России только 1/6 часть их могла быть признана по занятиям жителей чисто промышленными пунктами, 1/3 полупромышленными, полуземледельческими, остальные города, т. е. половина, чисто земледельческими или занимающимися отхожими промыслами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Более подробные сведения о судебной реформе и последних новеллах см. в книге моей «Основы судебной реформы». М., 1891. См. также предисловие к 5-му изданию этой книги.
См. в н. к. моей: Опись этого дела.
Cm.II том «Дела о преобразовании судебной части в России». Общ. объясн. записки к пр. уст. гр. суд.
См. «Дело о преобр. суд. части». Т. II; Общ. объясн. записка в уст. гражд. судопр. С. 4, 5,8.
См.Русский Вестник, 1860. № 2. С. 304–311.
См. Лероа-Болье. «L’empire des Tzars», II, 291, 292.
За весь 30-тилетний период (1832–1862) гр. Панин, низведший до нуля значение сената и, прикрываясь именем Государя, хозяйничавший бесконтрольно, при содействии своего директора и l’homme pour tout faire Топильского (см. выше главу I, § 1), в судебном ведомстве, как в своей вотчиной конторе, – не провел ни одной значительной реформы по судебному ведомству. – Все почти мероприятия гр. Панина касались канцелярского распорядка и сокращения письменной работы, но они были так целесообразны, что скорее увеличивали, чем уменьшали переписку. Чтобы справиться как-нибудь с непосильной работою, канцелярии (даже в сенате) должны были нанимать писцов на стороне и собирать контрибуцию с публики. – Некоторые же «реформы» отличались таким нелепым характером опереточной буффонады, что после первого удовлетворения каприза гр. Панина, отменялись, как неисполнимые. – Так, по обнаружении подлога в одном аттестате, гр. Панин приказал не иначе принимать на службу, как по предварительной поверке подлинности аттестата, а для этого иной раз в течение целого года нужно было вести переписку. – Сведав откуда-то, что в московском сенате бумага обходится дорого, граф приказал делать заготовки в Петербурге, для чего бумага должна была сначала доставляться из Москвы в Петербург, а потом из Петербурга обратно в Москву. – Желая воспретить чиновникам ведение чужих дел в своих судах, он исходатайствовал Высочайшее повеление, коим чиновникам воспрещалось, без разрешения начальства, ведение их собственных дел во всех судах. – Признав необходимым, чтобы в записках иностранные документы печатались в подлиннике, гр. Панин поставил в безвыходное положение сенатскую типографию. Для удовлетворения причуды гр. Панина, – а все его приказы были святы, как законы или, вернее, как должны быть святы законы, – пришлось за набор английского текста заплатить 1000 р. из казны и т. д. (См .Голоса из России. Вып. VII).
– Будучи сам противником всяких «новшеств», гр. Панин и на других новаторов смотрел подозрительно, зная хорошо, что всякая серьезная реформа, а особенно введение гласности, должны положить конец его бесцеремонному топтанию ногами закона. – При Николае I существовала в 1850 г. комиссия для принятия радикальных мер к упрощению производства и, между прочим, предлагалось освободить суд от наблюдения за исполнением решений. – Catilina ante portam, примерещилось гр. Панину ввиду этой «ужасной» реформы. Сначала он старался повлиять на членов комиссии, но, потерпев фиаско, он сделал императору Николаю I доклад, в котором доказывал, что тут кроется революционное начало. Этого было довольно: комиссия прекратила свое существование. – Когда в сентябре 1857 г. Русский Вестник впервые заговорил о гласности судопроизводства, то гр. Панину показалось, что приближается конец мира. Вследствие его всеподданнейшего доклада состоялось повеление не пропускать таких возмутительных статей. – Гр. Панин не ошибся: статья катковского журнала предвещала конец, но не мира, а самовластного попирания самодуром гр. Паниным законов. – Впоследствии также не раз он требовал примерного наказания цензоров за пропуск таких статей. Однажды на замечание попечителя округа, что нужно, прежде чем наказать цензора, потребовать от него объяснения, у министра юстиции гр. Панина повернулся язык высказать такую чудовищную сентенцию: «Сначала наказать, потом потребовать объяснения». (Никитенко, II, 120). Калмыков, бывший сослуживец гр. Панина, вопреки общеизвестным историческим данным, старался реабилитировать своего принципала, выставляя его даже сторонником освобождения крестьян. (Русс. Стар., 1887. № 10 и след.).
Чтобы лишний раз доказать, до чего доходил тупой консерватизм гр. Панина, приведем данные о ревизии петербургского надворного суда суда 1843 г., при водимые в записках бар. Корфа. (Русск. Стар., 1899 г. № 10). Эссен долго стоял во главе петербургского управления, более двенадцати лет. Назначенный министром внутренних дел Перовский произвел в 1842 году ревизии губернских учреждений. В особенно ужасном состоянии оказался надворный суд. В нем скопилось огромное количество нерешенных дел. Для того, чтобы покончить с этими делами, повелено было назначить в надворный суд новый комплект членов и секретарей, поручив им все новые дела, а прежний состав был оставлен для разбора старых дел с тем, чтобы они покончили все в два года; если же этого они не исполнят, они будут лишены жалования. Но оказалось, что два года прошли, а дела все не были кончены, и, по-видимому, судьи находили для себя выгодным продолжать разбор дел даже и без жалованья. Подобная ревизия представила положение дела в ужасном виде. Не будем указывать здесь подробностей, но приведем общий отзыв, какой делается Корфом. Картина, вскрытая ревизией, «была тем ужаснее, что место действия происходило в столице, в цензуре управления, почти окно в окно с царским кабинетом и еще в энергическое управление императора Николая I, и после взгляда на нее, конечно, уже трудно было согласиться с теми, которые находили явившийся незадолго перед тем “Мертвые души” Гоголя одною лишь преувеличенною карикатурой. Сколько долговременный опыт ни закалил престарелых членов Государственного совета против всевозможных административных ужасов, однако, и они при докладе этого печального дела были сильно взволнованы и, так сказать, вне себя. Что же должна была ощущать тут юная, менее еще ознакомленная с человеческими жертвами душа цесаревича наследника! Слушая наш доклад с напряженным вниманием, он беспрестанно менялся в лице»… Государственный совет решил принять строгие меры к упорядочению делопроизводства в столичном надворном суде. На заседании присутствовал Эссен и все время молчал, и только после заседания говорил Корфу в свое оправдание, что и в других судах столицы такие же беспорядки, «а в управе благочиния, может статься, еще хуже». Продолжаем выписку из рассказа Корфа: «Журнал был написан мною со всем жаром того справедливого негодования, которое выражалось между членами, и я с горестным любопытством ожидал, когда и как сойдет мемория от Государя, скорбя вперед о впечатлении, которое она произведет на его сердце. Действительно, посвятить всю жизнь, все помыслы, всю энергию мощной души на благо державы и на искоренение злоупотреблений, неуклонно стремиться к тому в продолжение 17-ти лет; утешаться мыслью, что достигнут хотя какой-нибудь успех, и вдруг – вместо плода всех этих попечений, усилий целой жизни, жертв и забот – увидеть себя перед такою зияющею бездной всевозможных мерзостей, открывшеюся не сегодня, не вчера, а образовавшейся постепенно, через многие годы, неведомо ему, перед самым его дворцом – тут было от чего упасть рукам, лишиться всякой бодрости, всякого рвения, даже впасть в человеконенавидение… Это глубокое сокрушение и выразилось, хотя кратко, но со всем негодованием обманутых чаяний в собственноручной резолюции, с которою возвратилась наша мемория. «Неслыханный срам! – написал государь, – беспечность ближнего начальства неимоверна и ничем неизвинительна; мне стыдно и прискорбно, что подобный беспорядок существовать мог почти под глазами моими и мне оставаться неизвестным».
