Из этого сообщения можно заключить, что сами вожаки украинского церковного движения убедились наконец в полной его несостоятельности и ищут приличного выхода из создавшегося для них глупого положения. Им можно посоветовать единственный наилучший выход: сознать свое умственное и нравственное убожество, удалиться со сцены церковной жизни и перестать сеять «разделения и соблазны», против которых так вооружался апостол Павел.
В то время как В. К. Липковский и его единомышленники хотели приблизиться к «самостийности» Украины через автокефалию «украинской» православной церкви, С. В. Петлюра со своей сворой, потерпев в 1920 году жестокую неудачу в открытом, совместном с Пилсудским выступлении с целью образования федеративного украинско-польского государства, решил сделать попытку подойти к разрешению той же бессмысленной и ненужной самостийнической проблемы путем организации вооруженного восстания против «советской власти» «украинских» селян. Исполнителем своих планов он выбрал в качестве «начальника повстанческого штаба» одного из атаманов, прогремевших в 1919 году, — Юрка Тютюнника. Насколько известно, Георгий Тютюнник во время мировой войны был произведен в штабс-капитаны и при Керенском проходил какие-то сокращенные курсы Академии Генерального штаба. В украинских кругах, по своему идейному убожеству отталкивающих от себя сколько-нибудь даровитых людей, Тютюнник считался чуть ли не военным гением, каким-то будущим наполеончиком. Но один офицер, проведший два месяца в лагере Тютюнника летом 1919 года, рассказывал нам, что это человек малоспособный, лишенный каких бы то ни было идей и нравственных принципов, законченный тип лукавого и хитрого бандита, не останавливающегося ни перед чем для наживы, настоящий дикий «гайдамака» времен Уманской резни 1768 года. Если он вел удалую партизанскую борьбу с большевиками, то вовсе не из-за несогласия в идеях, а просто ради того, что ему было досадно и завидно смотреть, почему наживаются от грабежа еврейчики и комиссары из тюремных сидельцев и каторжан, а не он, Юрко Тютюнник. Украинцы теперь уверяют, будто бы Тютюнник, принимая из рук С. В. Петлюры должность «начальника повстанческого штаба», находился в то же время в теснейшей связи с украинскими большевиками Шуйским и Савицким и обменивался с ними письмами и сообщениями через некую Ирину Левицкую, сотрудницу культурно-просветительного отдела штаба 4-й Киевской дивизии (см. газету «Дзвин» от 1 декабря 1923 года, № 36). Тютюнник будто бы хотел обмануть одновременно и большевиков, и Петлюру, чтобы самому сделаться гетманом, диктатором Украины и потом на ее границе встретить Петлюру с его сторонниками пулеметным огнем («зустринути на кордони Украины пулеметамы», по его любимому выражению). Все это весьма возможно, как возможно и то, что Тютюнник вызвал так называемое «октябрьское» («жовтневе») восстание с намерением выдать этим способом в руки большевиков наиболее сознательных и деятельных представителей оставшейся в Большевии националистической интеллигенции. Такой беспринципный тип, как Тютюнник, из-за каких-либо личных выгод и соображений легко мог пойти и на роль провокатора. Во всяком случае, восстание осенью 1921 года не Дало никаких осязательных результатов и кончилось тем, что Тютюнник с важнейшими из своих «прибичников» удрал в Польшу, а последний отряд из его «армии» в начале декабря месяца был окружен и захвачен в плен красноармейцами около местечка Базар Овручского уезда на Волыни. Тут разыгралась одна из тех диких, потрясающих драм, какие возможны только в Большевии. По распоряжению киевской «чрезвычайки» пленники были заперты в церкви местечка Базар до прибытия на место председателя ее, иудея Лившица. Всех пленных оказалось 359 душ. Когда приехал знаменитый своей жестокостью Лившиц, немедленно сделано было распоряжение вырыть глубокую яму длиной 60 и шириной 30 аршин. Стоял лютый мороз. Расстояние от церкви до ямы было довольно значительное. Когда яма была готова, пленным в церкви приказывали донага раздеваться, а потом партиями по 25 человек водили их голыми по трескучему морозу до ямы, ставили рядком у края ее и расстреливали в затылок. Тела сваливались в яму. Лившиц у ямы наблюдал за порядком. Таким образом постепенно расстреляны были все пленные, и яма была засыпана землей. Так как при спешке расстрела не всякий пленный кончался сразу, то потом долго еще из ямы слышались стоны умиравших. Один недострелянный пленный, лежавший сверху, выбрался как-то из свеженасыпанной земли, убежал и спрятался в стоге сена. Сейчас же его поймали красноармейцы и пристрелили уже по-настоящему. Кроме того, в связи с восстанием в Киеве было расстреляно 189 наиболее выдающихся руководителей и организаторов украинского противобольшевистского движения. Множество увлекающейся украинской зеленой молодежи расстреляно было «чрезвычайками» в Лубнах, Умани, Звенигородке, Сквире, Каневе, Черкассах и в других провинциальных городах.
Тютюнник поселился под чужим именем во Львове и летом 1922 года якобы писал там свои мемуары. Однако во Львове он чувствовал себя не в своей тарелке, да, кажется, у него были нелады и с польскими властями. Вследствие этого, чтобы получить возможность вернуться на родину, он пытается реабилитировать себя перед харьковской «чрезвычайкой» (по-новому — ГПУ) и вступает через третьих лиц в переговоры с председателем ее, Балицким. Первым условием Балицкий ставит выдачу всего архива, какой накопился у Тютюнника за время бытности его партизаном и начальником повстанческого штаба. Разумеется, в этом архиве Балицкий рассчитывал найти сведения о подпольных украинских противобольшевистских организациях, ускользавших от взоров всезнающей «чеки». Архив был выдан Тютюнником, и с тех пор прекратилась всякая возможность планомерных восстаний на юге России, потому что с помощью документов этого архива были раскрыты и уничтожены все комитеты и штабы, которые могли управлять восстаниями. При этом подвергнуты были массовому расстрелу благополучно спасшиеся до этого военные руководители из бывших офицеров. Но и этого Балицкому показалось мало для пропуска бывшего партизана и повстанца в Большевик). Он потребовал, чтобы Тютюнник вперед прислал в залог свою семью. И на это согласился последний: его жена и дочь в сопровождении двух адъютантов выехали из Львова через Варшаву прямо в Харьков. Когда семья Тютюнника была уже в руках чека, тогда только он сам получил разрешение прибыть в Большевик» со своим штабом через румынскую границу (Дзвин. 1.12.1923. № 36)..
Так позорно закончил свою украинскую политическую деятельность главный сотрудник Симона Васильевича Петлюры.
Сам Петлюра тем временем пребывал в Варшаве, получил польское гражданство и, по уверению генерала Грекова и атамана Струка, состоял чиновником польского генерального штаба (см. подписанное ими «Открытое письмо Центрального украинского национального комитета Симону Петлюре, члену бывшей Украинской Директории» от 26 января 1923 г. из Копенгагена // Новое время. 20. 02.1923. № 545).
Эти же лица говорят, будто бы он затевает увлечь Польшу на новое выступление против большевиков с целью продолжительной оккупации Украины, включая Донецкий бассейн до линии Лиски — Лихая — Батайск, «с тем, что через пятнадцать лет Правобережная Украина, Херсонщина и Крым будут подвергнуты плебисциту, а левобережная ее часть оставлена оккупационной армией». Мы, конечно, не верим этим сказкам: во-первых, Петлюра достаточно дискредитировал себя в глазах польских политических деятелей, и вряд ли кто из них его послушает; во-вторых, опыт 1920 года чересчур дорого обошелся Польше, чтобы она захотела его повторить, не говоря уже о том, что люди, стоящие ныне у кормила правления Польшей, не склонны «бряцать сабельками», как Пилсудский, а предпочитают упорядочивать польские финансы и устраивать внутренний быт польского государства. Имея в своих пределах не менее шести миллионов иудеев, Польше нельзя рисковать открыто бороться с иудейской властью в России, если она не хочет поставить на карту самое свое существование. Весной 1924 года о Петлюре были газетные известия, будто бы он выехал из Варшавы с намерением посетить все европейские столицы, начиная с Бухареста и кончая Римом (в частности, Ватиканом), и попытаться сдвинуть с мертвой точки украинский вопрос. Можно предполагать, что его поездка была так же бесплодна, как двести с лишком лет тому назад не дали никаких результатов метания по тогдашним европейским дворам такого же авантюриста, как, Филиппа Орлика[141], после смерти Мазепы в Бендерах избранного в гетманы казацкой эмиграцией и тщетно старавшегося с помощью иностранных держав дать реальную оболочку своей призрачной гетманской власти.
Иудейская коммунистическая партия, которая вот уже семь лет правит Россией, всегда имела и имеет свой украинский отдел. Украинские большевики — Шумский, Савицкий, Затонский, Гринько, Касьяненко, Скрынник и другие — с самого начала играли в большевичестве некоторую роль. Но отношение к «украинству» центральной иудейской власти менялось в связи с обстоятельствами, не совсем для нас ясными. Сначала оно было благоприятным: большевики усвоили себе всю украинскую терминологию, Южную Россию называли «Украиной», малорусский народ — «украинским»; даже объявили Украину отдельной «Украинской Социалистической Радянской Республикой» (УСРР), в которой официальным языком признавалась «мова», и возглавили ее румынским болгарином Раковским.
