Единственное показание на сей счет дал Ричард Робертович Гроссман, как и Злотников, квартировавший у Солодова:
«Месяцев около трех тому назад Злотников брал однажды пишущую машинку у жившей в той же квартире гр. Некрасовой и пользовался этой машинкой два дня»{87}.
Некрасова уже выехала из Петрограда; разыскать ее пишущую машинку не удалось, но следователя Байковского вполне устроил вариант, по которому получалось, что Злотников отпечатал свое предписание еще в феврале 1918 года и только ждал, пока будет изготовлена печать, чтобы, проштамповав прокламации, разослать их по редакциям большевистских газет.
Интересно, что некоторые «исследователи» обратили внимание на эту неувязку следствия и по-своему решили заполнить пробел:
«Было установлено, что текст воззваний и предписаний “Каморры народной расправы” отпечатан на пишущей машинке, принадлежащей статистическому отделу продовольственной управы 2-го городского района, находящейся на Казанской улице, 50»{88}.
Не будем обращать внимания на множественное число, не слишком удачно употребленное авторами исследования. Из материалов дела явствует, что группой Злотникова было выпущено одно-единственное предписание и никаких иных «воззваний и предписаний» следствию обнаружить не удалось.
Не так уж важно и то, что предположение о перепечатке прокламации на машинке, принадлежащей продовольственной управе, никакими документами не подкреплено.
Существеннее другое…
Трудно придумать себе что-либо более нелепое, чем перепечатка листовки откровенно антисемитского содержания в учреждении, где большинство сотрудников были евреями.
Следствие утверждало, что отпечатанные прокламации Л.Т. Злотников разослал по редакциям, а несколько штук раздал знакомым. Одну прокламацию вручил Л.Н. Боброву, а другую — его спутнику, Г.И. Снежкову-Якубинскому.
«Возвращаясь с обеда в ресторане, куда я был приглашен Г. Снежковым, мы были остановлены возгласом Злотникова, который знал нас обоих: “Здравствуйте, товарищи!” По происшедшем разговоре Злотников дал нам по экземпляру прокламации о Каморре народной расправы, совпадающей по содержанию с теми, которые были в газетах» (показания Л.Н. Боброва).
Леонид Николаевич Бобров, судя по тому, как держался он на допросах, производит впечатление исключительно честного и благородного человека. И его свидетельство, на наш взгляд, изобличало бы причастность Л.Т. Злотникова к прокламации гораздо убедительнее, чем выбитые на допросах признания самого Злотникова.
Но Леонид Николаевич действительно очень порядочный человек, и, будучи вынужденным дать показания, он делает это со свойственной ему щепетильностью. Он добавляет, что взял прокламацию, «не желая сконфузить» Злотникова.
«Я не раскрыл даже и не посмотрел данный экземпляр. Такой же экземпляр получил мой спутник Г.И. Снежков-Якубинский, который пересказал его содержание»{89}.
Читателю может показаться, что я совершаю ошибку — торможу повествование, задерживаясь на несущественных деталях.
Это не так.
Детали, о которых мы говорим сейчас, — единственные улики против Злотникова. И оценить их достоверность необходимо…
Итак, из показаний Л.Н. Боброва мы узнаем, что в воскресенье, 19 мая 1918 года (в день 50-летия Николая II), Лука Тимофеевич Злотников вручил Боброву и его спутнику Г.И. Снежкову-Якубинскому какие-то прокламации. Бобров засунул свой экземпляр в карман, а затем, даже не ознакомившись с содержанием прокламации, выбросил ее. О содержании предписания он узнал от Снежкова-Якубинского.
Этот Снежков-Якубинский, как явствует из ряда показаний, был секретным сотрудником Петроградской ЧК. Кстати, об этом свидетельствует и тот факт, что, в отличие от Боброва, Снежков не только не был расстрелян, но его и не арестовали, и даже не допрашивали.
Значит, Леонид Николаевич Бобров узнал, что врученная ему прокламация является опубликованным во всех большевистских газетах предписанием «Каморры народной расправы», со слов сотрудника ЧК. И узнал тогда, когда уже выбросил прокламацию и не мог сверить тексты… Вот об этом, и ни о чем ином, припертый «признанием» самого Злотникова, и сообщил Бобров следователю Байковскому на допросе.
Отметим также, что чрезвычайно странен сам факт распространения антисемитской и антибольшевистской прокламации таким — из рук в руки! — образом. Особенно странно то, что Злотников совершает это явно самоубийственное деяние 19 мая, когда прокламация эта уже была напечатана в газетах «Петроградская правда» и «Вечер Петрограда».
«Вечер Петрограда» опубликовал прокламацию под заголовком «Каморра народной расправы» подготавливает еврейский погром»:
«За последние дни в связи с усилившейся антисемитской агитацией в Петрограде председателям домовых комитетов рассылаются особые предписания Главного штаба “Каморры народной расправы”… Под этим предписанием имеется круглая печать с надписью “Каморра народной расправы”. В центре — большой семиконечный крест (выделено нами. — Н.К.).
К предписанию приложен особый листок следующего содержания:
“От Главного штаба Каморры народной расправы. Презренный сын Иуды, дни твои сочтены. За квартирой твоей нами ведется неустанное наблюдение. Каждый твой шаг известен нам. Прислуга твоя, дворники и швейцары дома, в котором ты живешь, состоят членами Каморры народной расправы и поэтому все, что бы ты ни делал, известно нам. Все твои знакомые и родственники, у которых ты бываешь или которые у тебя бывают и с которыми ты разговариваешь по телефону, известны нам, и их постигнет такая же участь, какая постигнет и тебя, т.е. они будут безжалостно уничтожены.
Презренный сын Иуды, дни твои сочтены и скоро грязная душа твоя вылетит из смрадного своего обиталища. Беги без оглядки, пока не поздно, и не оскверняй воздух своим дыханием. Дни твои сочтены”».
Точно такой же текст «Петроградская правда» поместила под заголовком «Черная сотня за работой»…
Вот и возникает вопрос: зачем нужно было Злотникову распространять уже опубликованные прокламации?
И, наконец, последняя улика — печать «Каморры народной расправы», которую при втором обыске нашли в комнате Л.Т. Злотникова… Печати, естественно, в архиве нет, нет и контрольных оттисков с нее. Сохранилось изображение печати лишь на единственном, подшитом к делу тексте предписания…
Но это попутные замечания.
Главное заключается в том, что печать нашли в комнате Злотникова не при аресте его, хотя тогда и производился обыск комнаты, а неделю спустя, когда в комнате Злотникова успело побывать несколько секретных и несекретных сотрудников Петроградской ЧК, которые, как нам представляется, и подложили ее…
Вот и все улики, на которых строилось доказательство вины Л.Т. Злотникова. Улики, которые в любом суде были бы сразу поставлены под сомнение…
Мы с вами, дорогие читатели, не судьи, и послать «дело» Злотникова на доследование у нас нет возможности. Тем не менее, хотя по-прежнему тяготеет над Лукой Тимофеевичем Злотниковым, и после расстрела, это обвинение, мы должны признать, что доказанным оно считаться не может.
Вернувшись с совещания в Смольном, Моисей Соломонович Урицкий в три часа дня выдал Иосифу Наумовичу Шейкману (Стодолину) ордер на обыск в письменном столе статистика Казанской продовольственной управы Леонида Николаевича Боброва.
Одновременно Шейкман должен был и арестовать Боброва.
Леонида Николаевича на работе не оказалось, и обыск сделали без него.
Точной описи изъятого Шейкман не составлял.
Среди бумаг, найденных у Боброва, — письма, программа беспартийного «Союза спасения Родины», стихи…
«Я кончил!» — «Правильно! Согласны». —
«Позвольте, все ль единогласно?» —
«Все! Все!» — «Тогда вопрос второй…
Где находиться епутатам?
И надоть ли ходить им в строй?
В окопы то ись? Или жить по хатам?
Прошу по очереди врать». —
«Позвольте мне тогда сказать…
Ребята! Что нам делать в ротах?
Аль там без нас народу нет?
Совсем не в наших то расчетах,
Довольно мы терпели бед!
Коль ты не выбран, ну и пухни
В окопах с вшами и цингой.
А мы туда уж не ногой,
Ведь наше жительство — при кухне!» —
«Ура! Качай его, ребята,
Сыцывалиста-епутата!»{90}
Так и видишь, как по-доброму щурился Моисей Соломонович Урицкий, перечитывая эти стихи, — он не ошибся в выборе организатора погромщиков.
Передав бумаги Леонида Николаевича следователю Владиславу Александровичу Байковскому — двадцатитрехлетнему поляку, накануне, 20 мая, принятому в Петроградскую ЧК, Моисей Соломонович с легким сердцем и «добрыми глазами» подписал ордер на арест «всех мужчин» в квартире Солодова и в конторе по продаже недвижимости, где также подрабатывал Бобров.
