Кроме школы и книги важным средством для образования служит театр, разумеется театр хороший, где человек изучает душу человека, которую выказывает перед ним искусный актер, или где выставляются на смех такие дела, такие недостатки, слабости, которые желательно искоренять в обществе и которые скорее всего искореняются насмешкою, представлением их в смешном виде. Петр завел в Москве первый театр, куда доступ был открыт всем. И школа, и книги, и ведомости, и театр, давая благородное, высокое занятие человеку, должны были служить для смягчения нравов. Разумеется, это смягчение могло произойти не вдруг, очень медленно, потому что средства к нему были еще только в зародыше, а грубость нравов затвердела; пьянство было сильное, в пьянстве брань, драка, резались ножами до смерти. Петр запретил носить ножи. Но было еще средство заставить мужчин вести себя приличнее, не буйствовать. До тех пор люди позначительнее и позажиточнее держали своих жен и дочерей взаперти; мужчины и женщины не бывали вместе; при вступлении в брак жених не имел понятия о своей невесте, невеста о женихе, все дело улаживали родные. Жаловались и до Петра на это, указывали, что такие браки вредят семейному благополучию, но не знали, как исправить зло. Петр прекратил затворничество женщин, приказав приглашать их в общественные собрания; велел прежде свадьбы быть обручению за шесть недель, чтоб дать время жениху и невесте познакомиться, и если они в это время не понравятся друг другу, то могли отказываться от брака.
Но все средства, распространяющие образование, людскость, тогда только могут действовать благодетельно, когда народ предан вере, когда духовенство, по своему образованию, способно учить народ, поддерживать и укреплять веру. Мы видели, что русское духовенство до Петра оказывалось неспособным к этому по недостатку образования; когда нужно было исправить книги церковные, оно не умело этого сделать, и надобно было призывать ученых греков и малороссиян, не умело и удержать людей от раскола. Опасности были большие для русской церкви: с одной стороны, мутили ее раскольники, а с другой — русские люди сблизились с иностранцами иноверными, католиками, лютеранами; надобно было русским людям быть твердыми в своей вере православной, чтобы не прельститься чужими учениями, и кто мог утвердить их в православной вере, если духовенство, по своей неучености, само не было в ней твердо? Мы видели, что когда в Западной России надобно было защищать православную веру от католиков, иезуитов, то первым делом было завести училища, иметь священников-ученых, которые бы могли оспаривать ученых-иезуитов, писать против них книги и этим утверждать свой народ в православной вере: теперь то же самое нужно было сделать и в Восточной России.
Петр говорил патриарху Адриану: «Священники ставятся неграмотными; надобно их прежде учить, а потом уже ставить в священники; надобно позаботиться, чтоб и православные христиане, и иноверцы познали Бога и закон его: послать бы для этого хотя несколько десятков человек в Киевскую школу. И здесь в Москве есть школа, можно бы и здесь было об этом позаботиться; но мало учатся, потому что никто не смотрит за школою как надобно. Многие желают детей своих учить и отдают их здесь иноземцам; другие в домах своих держат учителей иностранных, которые малых детей ересям своим учат, тогда как в нашей школе, при искусном обучении, всякому добру учились бы». Патриарх Адриан не мог исполнить царского желания, потому что по необразованности своей не мог смотреть за школою; других великороссийских образованных архиереев также не было, и потому, когда в 1700 году патриарх Адриан умер, другого патриарха не поставили, а управление церковными делами Петр поручил Рязанскому митрополиту Стефану Яворскому. Стефан Яворский был человек ученый и славился своими проповедями, потому что был малороссиянин, учился в Киеве и за границею. Кроме него Петр вызвал много других ученых монахов из Малороссии, которые посвящены были в архиереи на разные епархии и старались об устройстве школ и образования духовенства; больше других знаменит был не ученостью только, но и святостью жизни Димитрий, митрополит Ростовский. Когда к святому Димитрию приходили священнические сыновья ставиться на отцовские места и он их спрашивал, давно ли причащались, то получал в ответ, что и не помнят, когда причащались. Причину такого печального состояния духовенства святой Димитрий находил в невежестве. «Что человека вразумляет, как не учение?» — писал он. Святой Димитрий завел школу при своем доме, но сам должен был исправлять должность учителя, ибо сначала где было взять учителей? Раскол, пользуясь невежеством духовенства, распространялся сильно. «С трудом, — говорит святой Димитрий, — можно было найти истинного сына церкви; почти в каждом городе изобретается особая вера, простые мужики и бабы учат о вере». Чтобы успешно бороться с расколом, надобно было знать, что такое раскол, надобно было знать эти особые веры, которые изобретались в каждом городе, и святой Димитрий описал раскольничьи толки в книге своей «Розыск о раскольничьей вере». Кроме этой книги после него осталось много сочинений: кто из русских не знает его «Четьи-Минеи»?
Церковь причла Димитрия Ростовского к лику святых. Но в лике святых Димитрий не один из архиереев, живших при Петре. Церковь прославила также епископа Воронежского Митрофана, знаменитого святостью жизни и усердным радением об отечестве. Митрофан прославлял намерение Петра завести флот и убеждал народ всеми силами помогать царю в великом деле. Но одними словами он не ограничился: он привез Петру последние, оставшиеся в архиерейской казне 6 тысяч рублей на войну против неверных, турок, и постоянно потом отсылал накоплявшиеся у него деньги к государю с надписью: «На ратных». Петр сильно тужил о кончине святого старца.
Много было сделано, но много еще оставалось сделать; много было только начато, надобно было окончить, закрепить. Война, тяжелая, долгая война мешала Петру заняться внутренними делами. Он и сотрудники его надеялись, что после Полтавской битвы Швеция заключит мир; чтоб заставить ее мириться как можно скорее и чтоб мир был как можно выгоднее для России, Петр не складывал рук, а продолжал действовать: он прогнал из Польши короля, посаженного Карлом XII, Станислава Лещинского и возвратил польский престол старому союзнику своему, Августу II; Данию уговорил опять пристать к союзу против Швеции. В июне 1710 года взят был у шведов Выборг, в Финляндии; этот город Петр называл «крепкою подушкою Петербургу»; в июле месяце сдалась Рига, в сентябре — Ревель. Но между тем враги, не могши бороться с Россиею прямо, открыто, действовали другим образом: Карл XII, бежавший после Полтавы в Турцию, употреблял все старания, чтоб султан объявил войну России: если Турция, говорили шведы, позволит теперь русскому царю воспользоваться несчастьем Швеции, то он получит страшную силу, и первая от этого потерпит Турция, потому что царь, как только помирится со Швециею, так сейчас нападет на Турцию вместе с польским королем, своим союзником. Кроме шведов то же самое говорили в Константинополе французы, а на французов турки смотрели как на своих друзей, которые дурного им не посоветуют. Франция советовала туркам помочь Швеции и не дать России через меру усилиться, потому что считала Россию естественным врагом Турции, заступницею за православных христиан, славян и греков, живших под турецким игом, а Турция была нужна Франции, потому что Франция всегда ссорилась с Австрией и держалась за Турцию, которая также была врагом Австрии.
Султан послушался шведов и французов и объявил России войну в 1711 году. Легко себе представить, как это огорчило Петра: он спешил кончить шведскую войну на севере, чтоб дать отдохнуть народу и заняться на досуге внутренними делами, а тут новая война, совсем в другой стороне, на юге; надобно оставить север, растянуть силы; вместо покоя, которого ждал народ, на него должны пасть новые тягости, вместо одной две войны! В мрачном расположении духа, с печальными предчувствиями, больной, отправился Петр в турецкий поход. Большого войска собрать он не мог; поляки не помогали; пришли известия, что наши православные соплеменники, черногорцы, поднялись в пользу России, что и другие христианские народы только ждут русского войска, чтоб действовать с ним заодно, что Молдавия уже объявила себя за русских. По этим вестям, Петр вступил в турецкие владения и 9 июля у реки Прута окружен был турецким войском: у турок было 100 тысяч войска, у русских — около 40 тысяч. Турки, надеясь на свою многочисленность, вздумали было напасть на русских, но были отбиты и потеряли много народу. Но все же положение русского войска было отчаянное: оно было истомлено битвою и зноем, съестных припасов осталось очень немного, помощи ниоткуда. На другой день захваченные в плен турки объявили, что турецкий главнокомандующий, великий визирь, помирится, если ему будут предложены выгодные условия, потому что войско требует мира, не хотят опять нападать на русских, боясь потерпеть такой же урон, как и накануне. Тогда Петр послал к визирю с мирными предложениями, и мир был заключен на тех условиях, что туркам возвращается Азов, а Таганрог и другие построенные Петром крепости будут разорены.
