В 2003 г. при охранных раскопках[43] в Пскове, на родине княгини Ольги, был открыт неизвестный ранее могильник Х в. с камерными погребениями. Некоторые из погребальных камер были полностью или частично разграблены еще в древности, некоторые сохранились в целости и дали удивительные находки. С тех пор археологические открытия, связанные с ранним периодом истории Руси, делаются в Пскове каждый год.
И вот при раскопках одного из захоронений была обнаружена геральдическая привеска хорошо знакомой трапециевидной формы и с хорошо известным двузубым знаком. Однако знак имел дополнение: на том месте, где у позднего варианта привески изображен средний зубец трезубца, был выгравирован ключ!
Этот ключ о многом рассказал ученым-археологам – он сразу же выдал князя, знаком которого была привеска. Из «Повести временных лет» мы знаем, что младший сын Святослава Игоревича, Владимир, был не вполне законным – его матерью была ключница княгини Ольги по имени Малуша. Отцом Малуши и ее брата Добрыни был некий Малк Любечанин, кто он такой, из летописи неясно, можно только заключить, что родом он был из города Любеча. Дядя Владимира, Добрыня (возможно, один из прототипов былинного богатыря Добрыни Никитича), в свое время уговорил новгородскую делегацию, явившуюся к Святославу просить себе князя, пригласить в Новгород именно Владимира. Вероятно, привеска с ключиком относится именно ко времени княжения Владимира в Новгороде.
Лишь один раз факт рождения Владимира от ключницы помешал незаконному сыну Святослава в жизни – в эпизоде сватовства к дочери полоцкого князя.
Полоцк стоял на Двинском торговом пути, менее известном, чем путь «из варяг в греки», но тоже важном и богатом. Правил в Полоцке князь по имени Рогволод (Регнвальд), глава независимой скандинавской династии. «Бе бо Рогволод пришел из заморья», – писал летописец. Дочь его звали Рогнеда (т. е. Рагнейд, или Рагнхильд). «Хочю пояти дщерь твою собе женою», – обратился Владимир к Рогволоду устами своих посланцев.
«Хочеши ли за Владимира?» – спросил у Рогнеды отец. Такой вопрос применительно к династическим бракам, да и вообще к практике традиционного общества выглядит весьма странным: когда знатные (да и не только знатные) родители договаривались о свадьбе детей, самих детей не спрашивали. Но в обществе древних скандинавов ситуация была иной. Женщина пользовалась определенными правами и могла, например, по собственному желанию развестись с мужем. Случаи, когда отец спрашивает у дочери, по душе ли ей предлагаемый брак, не редкость в «сагах об исландцах».
Впрочем, и русские княжеские уставы предусматривали ответственность родителей, в том случае если выданная замуж против ее воли дочь «что учинит над собою».
«Не хочю разути[44] робичича (сына рабыни. – М.С.), – заявила княжна, – но Ярополка хочю…»
Более страшного оскорбления в то время нельзя было и представить. Владимиру не просто отказали. Ему демонстративно предпочли его брата, с которым он в тот момент враждовал, и, что хуже всего, его публично назвали сыном рабыни. Поход северорусского войска (с участием скандинавов-варягов, славянских и чудских ополченцев) на Полоцк последовал незамедлительно.
Дело о свадьбе Ярополка и Рогнеды было совсем уже решено («В се же время хотяху Рогнеду вести за Ярополка»), но тут нагрянул Владимир. Он убил Рогволода и двух его сыновей, а строптивую княжну взял в жены насильно.
В изложении «Повести временных лет» история Владимира и Рогнеды изложена скупо: пришел, убил Рогволода и сыновей, взял Рогнеду в жены. Единственное эффектное место в этой истории – язвительный ответ полоцкой княжны. Но позже, в XII столетии, уже за пределами «Повести», этот эпизод на страницах Лаврентьевской летописи оброс мрачными подробностями и превратился в яркую романтическую легенду, ключевым персонажем которой оказался уже даже не Владимир, а его дядя Добрыня.
Как известно еще по «Повести временных лет», Рогнеда родила Владимиру четырех сыновей (Изяслава, Мстислава, Ярослава и Всеволода) и двух дочерей. Между потомками Изяслава (они княжили в Полоцке) и потомками Ярослава (киевскими князьями) не раз случались войны. И под 1128 г. летописец поместил приукрашенную новыми деталями легенду о Владимире и Рогнеде с такой моралью – «и оттоле мечь взимают Рогволожи внуци противу Ярославлих внуков». В новом варианте инициатором сватовства выступал дядя Владимира Добрыня, «воевода и храбор и наряден муж» – так описал Добрыню летописец. Мотив мести за унижение получил дальнейшее развитие. Когда Полоцк был взят, Добрыня «повеле Владимиру быти с нею (Рогнедой. – М.С.) пред отцом ея и матерью», а когда Рогнеда сделалась женой Владимира, ей переменили имя на Гориславу…
Вот какие истории могут скрываться за крошечным ключиком, прочерченным на кусочке латуни! Можно предполагать, что именно от этого ключика и произошел третий зубец в знаке Рюриковичей. Когда Владимир стал единовластным правителем Руси, подчеркивать свое происхождение ему показалось излишним…
В русле старых гипотез о балтийских славянах и соколе лежит и совсем экзотическая теория – о Рюрике-солеваре. Ее придумал и даже опубликовал на страницах серьезного научного журнала Г.И. Анохин. Слово «варяг» он выводил от слова «варить», а слово «русь» – от названия города Руса на озере Ильмень. Руса отделена от Новгорода озером, т. е. для новгородцев она как бы «за морем» (помните – «Имаху дань варязи из заморья…»?). В окрестностях Русы есть соляные источники, стало быть, именно соль и варили на продажу летописные варяги. Вот этих-то энергичных солеваров и солеторговцев из Русы пригласили на княжение в 862 г. славянские и финские племена…
Сколько-нибудь серьезно воспринимать эту теорию (помимо того, что она основана на той самой любительской лингвистике, на случайном сходстве слов) мешает уже тот факт, что автор ее не прочитал «Повесть временных лет» полностью, ведь в начале нашей летописи есть описание Варяжского моря, которое тянется на запад до «земли Агняньски», то есть до Англии. Кроме того, составителю «Повести» хорошо известно «озеро великое Нево» – Ладожское озеро, которое гораздо больше «моря» солеваров, но при этом морем не называется…
* * *
В общем, ни одна из «славянских» теорий убедительного ответа на вопрос о происхождении слова «варяг» не дает – то ли перед нами вагры, то ли варщики соли. Общим местом этих теорий (кроме того, что они основаны на той самой любительской лингвистике) является то, что их авторы смотрят только на один небольшой фрагмент нашей летописи – на «легенду о призвании». Между тем в «Повести временных лет» варяги встречаются отнюдь не только во времена Рюрика. Так что если уж изучать термин, то надо брать все без исключения случаи его использования. Иначе картина получится неполная, и любые теории остаются упражнениями в остроумии, не более того.
Итак, что нам известно о варягах за пределами «норманнской легенды»? Они участвуют в походе Олега на юг в 882 г., затем в рейде на Царьград в 907 г. В обоих случаях варяги просто перечислены в списках участников походов. Следующее явление варягов относится уже ко времени Игоря. Здесь картина куда интереснее. Как известно, князь Игорь совершил два похода на Константинополь – в 941 и в 944 гг., причем первый поход (а именно его хорошо знают византийские и западноевропейские источники) оказался неудачным: флот русов понес большие потери в бою с греческими «огненосными судами». Но неудача похода ничуть не обескуражила Игоря, и он, вернувшись в Киев, немедленно послал гонцов за море, к варягам, приглашая тех в новую экспедицию на Византию. В первом же походе, по словам летописца, участвовала только русь.
Варяги Игоря (в списке участников второго похода они четко отделены и от руси, и от славянских племен) выглядят уже как приглашенное наемное войско. Впрочем, насколько это войско наемное, сказать сложно, никаких разговоров о плате или договоре Игорь с варягами не ведет. В этнической принадлежности этих заморских воинов сомневаться не приходится, но сделаем вид, что нам ничего не известно о мощной волне скандинавских древностей в археологии Руси этого времени. Итак, при Игоре варяги – это уже не русь.
Во времена Ольги и Святослава варяги на страницах летописи не появляются. Во всех внешних войнах Святослава действует только русь – то самое сложившееся надэтничное дружинно-торговое сообщество. Наконец, подходит эпоха Владимира.
Начинается эта эпоха с династической войны. Князь Ярополк, подущаемый старым воеводой Свенельдом, нападает на своего брата Олега (несколько ранее Олег убил сына Свенельда по имени Лют, который имел неосторожность охотиться в его владениях). Испугавшись за свою жизнь, Владимир – а он в то время княжил в Новгороде – бросился бежать «за море». Неизвестно, куда именно отправился Владимир, но назад он вернулся с войском варягов.
