Теперь наступает время подводить итоги, и Лев Рудольфович, захлебываясь от рыданий и судорожно шаря вокруг себя рукой в поисках валерьянки, сообщает нам потрясающие вещи: «Пять тысяч русов, по словам Масуди, вырвались из кровавой ловушки, в которую превратился для них Итиль. Тридцать тысяч трупов осталось лежать на речном берегу, и головы их свалили на городской площади. Вырвавшиеся, бросив суда, попытались прорваться из каганата сушей…
Но уже гудела степная земля под конскими копытами, уже мчались науськанные каган-беком орды кочевников-буртасов, вассалов кагана…
Мало кто из ушедших в Хвалынское море вернулся в родной дом».
Оставим на совести писателя откровение про «орды кочевников-буртасов», которые даже об этом не подозревали, спокойно проживая на западном берегу Волги и занимаясь в основном скотоводством, земледелием и бортничеством. Обратим внимание на то, что Прозоров в этот раз безоговорочно принимает на веру цифру в 30 000 убитых, которую сообщает Аль-Масуди, хотя сам же до этого и сомневался в их достоверности. «Думаю, не надо объяснять, что цифры эти, скажем так, приблизительны», – вот что заявляет Лев Рудольфович, когда рассуждает о численности русских дружин, которую сообщает арабский ученый. А здесь сразу же все принимает на веру!
Просто для пущего нагнетания атмосферы и желания пробудить у читателей ненависть к клятвопреступникам-хазарам и убийцам-мусульманам автор включает двойные стандарты. Что хорошо в одном месте, то плохо в другом, главное, чтобы соответствовало нестандартным теориям автора. И как можно больше пафосу, эмоций и душещипательных сентенций. Впрочем, у Льва Рудольфовича это стало своеобразной визитной карточкой всего творчества. Тенденция, однако!
В целом же можно смело констатировать, что вооруженный конфликт, произошедший между русами и хазарами во время набега на Каспий в 913-914 годах, никаким образом не повлиял на взаимоотношения между двумя государствами. Большой войны не произошло, каждый остался при своем. О причинах, почему это произошло, мы говорили выше.
После Олега власть в свои руки взял Игорь. Однако это оказалось совсем не так просто. В отличие от Вещего, нового князя признали далеко не сразу, и по всем границам Киевского государства началась смута великая. Недавно покоренные славянские племена, все, как один, разом подняли восстания, либо пытаясь отделиться от нового славянского рая, вернув свою независимость, либо вновь уйти под крыло Хазарского каганата. Началась смута, да такая, что у Игоря земля загорелась под ногами. Допустить, чтобы его государство уменьшилось в разы, он не мог, поскольку такая роскошь никому из правителей не позволительна. А потому он на пару со своим любимым воеводой Свенельдом и носился по окраинам и рубежам своих земель, огнем и мечом убеждая упрямых братьев по крови и вере вернуться обратно, успокоиться и исправно платить налоги. На это потребовался не один год. Участвовал ли каким-нибудь боком в этих делах Божественный каган, мы не узнаем, но вполне возможно, что он поддерживал страстные желания славянских племен к свободе и независимости. Во-первых, ему это было выгодно. Он уже чувствовал, что киевские князья постепенно добираются и до его владений, а их взгляд, которым они оглядывают его земли, становится все пристальнее и пристальнее. Новый опасный враг ему сейчас был совсем не нужен. Пусть уж лучше русы занимаются своими домашними проблемами, и чем дольше они ими будут заняты, тем хазарам будет спокойнее.
Во-вторых, совсем недавно мусульманская гвардия кагана предательски напала и в капусту изрубила русов, которые возвращались домой после удачного набега на берега Каспийского моря. А ведь за подобный беспредел можно было и ответить. Вольно или невольно, но именно Божественный стал причиной гибели большого числа русов. Как ни поверни, но и на его руках была пролитая ал-ларисией кровь. А для киевского князя это могло послужить хорошим поводом к началу масштабных военных действий. Кровь его собратьев вопиет об отмщении.
В-третьих, большая часть славянских племен, поднявших бунт против нового вождя, совсем еще недавно была обычной составляющей многонационального интернационала, имя коему Хазарский каганат, и при этом спокойно и исправно платила налоги, пополняя казну этого государства. Так что при удачном исходе была возможность вернуть их обратно и возобновить поток в Итиль беличьих шкурок.
В-четвертых, опыт такого рода действий у хазар уже был выработан. Прямых доказательств финансирования подрывной работы в среде славянских племен не сохранилось, да и не могло сохраниться. Но то, что возможности, интерес и опыт в таком виде деятельности у хазарской верхушки присутствовали, отрицать нельзя.
Так что все, что происходило сейчас на Руси, касалось Хазарии напрямую. Поэтому неудивительно, что хазары вполне могли поучаствовать и финансово, и морально в борьбе славянских племен против Игоря и его династии.
Однако сил, терпения и настойчивости у нового князя и его воеводы хватило на то, чтобы стабилизировать ситуацию и вернуть хотя бы большую часть из почти что утерянного.
«И затворились от Игоря древляне по смерти Олега, не желая ни дань, ни войска давать.
В год 6422 (914). Пошел Игорь на древлян и, победив их, возложил на них дань больше Олеговой».
Самое интересное здесь, что после своей победы Игорь заставил древлян раскошелиться и помимо дани оплатить еще и моральный ущерб. Воспользовавшись ситуацией, князь взвалил на них дань еще более Олеговой, припомнив тем самым все свои обиды, и стали теперь древляне самым налогооблагаемым славянским племенем. Вот так киевская власть заботилась о славянской независимости и благоденствии. Но этот шаг Игорю еще аукнется. А пока древлянам приходилось терпеть, но даже терпенью машины приходит предел. Ведь Игорь, в отличие от тех же хазар, рассчитывал только на силу, а не на хитрость, и эту силу он использовал при возможности в дело и не в дело.
«Игорь, собрав довольное войско, послал с оным на угличей воеводу своего, именем Свинелд. Он же, пойдя, покорил их и дань возложил, но один град Пересечень не покорился, который держал в осаде три лета и едва взял, ибо угличи сидели вниз по Днепру. И взял Свинелд дань с них древлянскую по черной кунице с дыма и раздал войску, бывшему с ним» (Татищев).
И с угличами, несмотря на все их мужество и упорство, все же справиться удалось. Только вот налог на свободу и имущество для них увеличился сразу же в разы. Теперь и эта славянская земля могла на своей шкуре испытать всю тяжесть экономической зависимости, какую до этого на своих плечах несли только древляне. Игорь сразу же стал повышать ставки, благо и повод для этого был, ведь требовалось же проучить неразумных подданных за непокорство и своеволие.
Тут все славянские народы поняли, что вести себя с освободителями надо как-то поаккуратнее, и, судя по всему, ознакомились с прейскурантом, по которому Игорь и Свенельд готовы были осуществлять работы, связанные с этим самым освобождением. Возможно, что, сравнив киевский прейскурант и условия, в которых они жили под хазарами, многие славянские племена задумались о том, а что же все-таки лучше – хазарское иго или славянское братство. Особенно в том случае, если независимость вообще может лечь непосильной ношей на их плечи.
По большому счету, Игорь фигура вообще не шибко политически гибкая, он больше подвержен влиянию своей собственной дружины, которая частенько диктует правителю свою волю. Молодой князь неоднократно идет у нее на поводу, что в конечном счете его и погубит.
Попытки Л.Р. Прозорова сделать Игоря фигурой блестящей, яркой и эпохальной по большей части смешны и нелепы. Тасуя исторические факты, как карточную колоду, писатель вытаскивает на свет только те из них, которые подтверждают его открытия. А те, которые не укладываются в теории Льва Рудольфовича, так и остаются у него в рукаве. Зато когда «ведущему историку» фактов просто не хватает, он пускает в ход свое секретное оружие – обвиняет во всем недоброжелателей Игоря из числа чернецов-монахов, которые вымарывали его подвиги во имя славянского счастья из летописей.
А итог такого творчества и своеобразного подхода к отечественной истории довольно печален. Сын Сокола, как на манер североамериканских индейцев величает Игоря Прозоров, чаще всего в его исполнении выглядит инфантильным дебилом с налитой мускулатурой, напичканным кучей патриотических лозунгов. Вместо реального князя, человека со своими достоинствами и недостатками, который совершал ошибки и сам же их исправлял, мы получаем некий абстрактный образ рыцаря без страха и упрека. Но с этим нам еще предстоит столкнуться.
Пока Игорь разбирался дома по хозяйству, снова и снова собирая расползающиеся от государства куски, в Хазарии тоже происходили изменения. Кагана Вениамина на его посту сменил Аарон II.
