Теперь путь для главного свершения понтификата Каликста был чист; и в начале 1122 года прибыли послы от императора. Генрих, сообщили они, готов к новому раунду переговоров — действительно, он назначил комитет из двенадцати германских князей, чтобы представлять его. Каликст отправил трех виднейших кардиналов (в их числе будущего папу Гонория II, 1124-1130), чтобы встретить князей в Вормсе; именно здесь после трех недель напряженных переговоров состоялось подписание знаменитого конкордата, которое произошло 23 сентября. Он основывался на модели, впервые опробованной в захваченной нормандцами Англии. Императору надлежало отказаться от притязаний на инвеституру вновь избранных епископов путем вручения им кольца и пастырского посоха, являвшихся символами их духовной власти. Однако он должен был даровать им их земли прикосновением скипетра, который олицетворял светскую власть. Он также обязан гарантировать высшему клиру его независимость при выборах и введении в сан. В свою очередь, Каликст обещал, что канонические выборы германских епископов и аббатов будут проходить в присутствии императора, а при спорных ситуациях на выборах император обретает власть арбитра.
Вормсский конкордат означал окончание важнейшей главы в долгой борьбе между церковью и империей. Папа пошел на уступки, которые, как он понимал, вызовут недовольство менее гибких представителей паствы. Однако понтифик неустанно подчеркивал, что в принципе нет необходимости принимать эти уступки. Все, о чем он просит, — это терпимо относиться к ним какое-то время в интересах соблюдения мира. Сам Каликст не испытывал сожаления — напротив, он не чувствовал ничего, кроме гордости за достигнутое, что он и увековечил в серии фресок, которыми украсил Латеранский дворец.
Но мир между папством и империей, увы, не означал мира в самом Риме. Времена Кресценциев и графов Тускулумских ушли в прошлое; их место теперь заняли два враждовавших друг с другом могущественных семейства — родовитая фамилия Франджипани и более богатые, но относительно незнатные Пьерлеони, которые, несмотря на свое еврейское происхождение, находились в тесном сотрудничестве со многими папами, начиная со Льва IX и Григория VII. Постоянная вражда между этими двумя семьями оказала крайне отрицательное воздействие на выборы пап, проходившие несколько лет спустя. После смерти Каликста в 1124 году Франджипани легко взяли верх. Кандидата, угодного Пьерлеони, уже объявили папой под именем Целестина II (1124), однако во время службы, проводившейся при введении нового папы в сан, Роберто Франджипани и его сторонники ворвались в собрание с обнаженными мечами и стали требовать немедленного провозглашения папой кардинала Ламберто из Остии. Последовала ожесточенная схватка, во время которой Целестин получил очень серьезное ранение и тотчас выбыл из игры. Теперь путь для Ламберто был расчищен, и его надлежащим образом интронизировали под именем Гонория II (1124-1130).
Соперничество Пьерлеони и Франджипани нашло отражение и в расколе внутри самой курии. На одной стороне (и они составляли большинство) стояли григорианцы старой школы, пользовавшиеся поддержкой Пьерлеони; на другой — группа более молодых клириков, возглавлявшихся папским канцлером кардиналом Аймериком, который почти наверняка участвовал в перевороте, устроенном Роберто Франджипани. Гонорий, разумеется, принадлежал ко второй из названных фракций. Он был одним из кардиналов, сопровождавших Геласия во Францию, и видным участником переговоров в Вормсе. Решительный и убежденный сторонник реформ, он немало потрудился над укреплением позиций церкви в разных странах, особенно в Германии. Однако в январе 1130 года он серьезно заболел, и Аймерик начал быстро действовать. Канцлер был прекрасно осведомлен о том, что преемником Гонория, вне сомнения, должен стать кардинал Пьетро Пьерлеони, который после обучения в Париже вместе с великим Пьером Абеляром провел несколько лет в качестве монаха Клюнийского монастыря, прежде чем его назначили папским легатом сначала во Франции, а затем в Англии. Благодаря искреннему благочестию и безупречной клюнийской выучке он стал горячим поборником реформы[110]; Пьерлеони помимо прочего отличался способностями, силой воли и немалым честолюбием. Однако он принадлежал к семейству Пьерлеони, и для Аймерика и его партии этого было достаточно. Они схватили умирающего понтифика и вывезли его в монастырь Святого Андрея, располагавшийся в самом сердце квартала Франджипани, где смерть папы можно было скрывать до тех пор, пока не будут обеспечены подходящие условия на будущее. Затем 11 февраля Аймерик собрал в монастыре тех кардиналов, которым, как он считал, можно доверять, и начал подготовку к новым выборам.
Столь откровенно бессовестные действия вызвали немедленную реакцию у остальных членов курии. Посылая проклятия на головы «всех тех, кто затеет выборы до погребения Гонория», они назначили комиссию из восьми электоров, которой предстояло заседать в церкви Святого Адриана. Выбор этого ничем не примечательного храма, естественно, был обусловлен нежеланием отдавать себя на милость Франджипани. Однако когда они пришли в церковь Святого Адриана, то обнаружили, что люди Аймерика уже завладели ею и укрепились там на случай борьбы с ними. Разъяренные электоры ретировались и устроили собрание в старой церкви Святого Марка и стали ожидать дальнейшего развития событий.
13 февраля по Риму пронесся слух о том, что папа наконец умер и что сведения об этом сознательно замалчиваются. Возмущенная толпа собралась вокруг церкви Святого Адриана и разошлась только после того, как несчастный Гонорий, измученный и дрожащий, сам появился перед нею на балконе. Это было его последнее появление на публике; к ночи он скончался. По правилам его тело полагалось три дня держать нетронутым. Однако поскольку выборы нового папы не могли состояться прежде похорон прежнего, Аймерик не имел времени на подобную щепетильность. Не успело остыть его тело, как его поместили во временную могилу во внутреннем дворе монастыря, и ранним утром следующего дня канцлер и его сторонники избрали папой Григорио Папарески, кардинала-диакона Сант-Анджело. Сей последний поспешил в Латеранский собор и официально, хотя и немного поспешно, принял сан понтифика под именем Иннокентия II (1130-1143). Затем он удалился в церковь Санта-Мария-ин-Палладио (ныне Сансебастьяно-ин-Паллариа), где Франджипани могли уберечь его от неприятностей.
Тем временем толпа в церкви Святого Марка постоянно росла. Теперь в ней уже находилось примерно две дюжины кардиналов, а также большая часть знатных людей и множество простого народа — все, кто смог протиснуться в двери. Когда утром дня Святого Валентина они услышали весть об избрании Иннокентия II, тотчас начались волнения. С общего согласия кардиналов решения, принятые в церкви Святого Андрея и Латеранском соборе, сочли не соответствующими каноническим правилам, а кардинала Пьерлеони объявили законным папой. Он немедленно принял имя Анаклета II. На рассвете этого дня в Риме не было папы. В полдень их стало двое.
* * *
Иннокентий или Анаклет — нелегко сказать, претензии какого из кандидатов имели под собой большее основание. Анаклет, вне всякого сомнения, мог похвастаться куда более широкой поддержкой как среди кардиналов, так и среди клириков вообще. С другой стороны, те, кто голосовал за Иннокентия (пусть их было и немного), составляли большинство в электоральной комиссии восьми, которую учредила Священная коллегия. То, как они исполняли свои обязанности, по меньшей мере вызывало вопросы, однако, с другой стороны, и избрание Анаклета едва ли можно признать соответствующим всем правилам. Более того, его избрали и ввели в сан уже после другого папы.
Одно было ясно. В самом Риме после того, как Пьерлеони в течение ряда лет умасливали население, Анаклет пользовался ошеломляющей популярностью. К 15 февраля 1130 года он и его партия взяли под контроль Латеранский дворец, а 16-го они захватили собор Святого Петра. Здесь, неделей позже, Анаклет прошел церемонию инаугурации, в то время как Иннокентий удовольствовался более скромной церемонией в церкви Санта-Марияновелла. С каждым днем Анаклет укреплял свое положение, а его агенты все более щедро раздавали деньги, пока наконец золото папы — добытое, если верить врагам последнего, путем тотального ограбления главных храмов Рима, — не перенесли в крепость Франджипани. У покинутого последними сторонниками Иннокентия не оставалось иного выбора кроме бегства. Уже в начале апреля мы видим его письма, составленные в Трастевере. Месяц спустя он тайно зафрахтовал две галеры, на которых в сопровождении всех верных ему кардиналов, за исключением одного, спустился вниз по Тибру.
Это бегство стало его спасением. Анаклет сумел завладеть Римом с помощью подкупа, однако в других местах Италии чувства населения были, безусловно, на стороне Иннокентия. Его восторженно приветствовали в Пизе, то же произошло и в Генуе. Там он сел на корабль для путешествия во Францию, и к тому времени, когда Иннокентий приплыл в маленькую бухту Сен-Жиль в Провансе, к нему почти вернулась прежняя уверенность. Для этого были основания. Когда ему повстречалась ожидавшая его в Сен-Жиле депутация из Клюни, с шестьюдесятью лошадьми и мулами в обозе, готовая сопровождать Иннокентия в двухсотмильном путешествии к этому монастырю, он наверняка почувствовал, что, по крайней мере, насколько это касалось Франции, свою битву, можно считать, выиграл. Если наиболее влиятельное из французских аббатств было готово оказать поддержку ему — одному из своих чад, то он мог не особенно опасаться других. И когда городской собор в Этампе собрался в конце лета, чтобы вынести окончательное решение, официально высказался в его пользу, то тем самым лишь подтвердил свершившийся факт.
