Черчилль все же отправил это письмо, но, как он позднее понял, его шоковая тактика, с намеками на то, что Германия может овладеть кораблями Королевских ВМС и таким образом бросить вызов самим США, оказалась контрпродуктивной. В итоге вера Рузвельта в то, что Англия сможет в одиночку продолжить борьбу против Германии, сильно пошатнулась, и президент начал обсуждать со своими советниками возможность перевода английского флота в Канаду. Он даже связался с премьер-министром Канады Уильямом Макензи Кингом, чтобы обсудить такое развитие событий. Всего через несколько недель ошибка Черчилля приведет к трагическим последствиям.
Во второй половине дня 16 мая Черчилль прилетел в Париж. Он не знал о том, что Рейно незадолго до его прилета позвонил Гамелен, сообщив, что немцы могут быть в Париже уже к вечеру. Они подходили к городу Лан, находящемуся меньше чем в ста двадцати километрах от Парижа. Военный комендант Парижа советовал всему правительству покинуть город и как можно быстрее. Во дворах министерств развели костры и начали сжигать документы. Чиновники подбрасывали из окон все новые кипы бумаг.
«Порывы ветра, – писал Ролан де Маржери, – разносили пепел и обрывки бумаг, которые вскоре покрыли собой весь квартал». Он также упомянул и пораженчески настроенную любовницу Рейно, графиню де Порт, которая задала ядовитый вопрос: «Какой идиот отдал этот приказ?». Начальник канцелярии кабинета министров ответил, что это был сам господин Рейно: «C’est le President du Conseil, Madame». Но в самый последний момент Рейно все же решил, что правительство должно остаться в Париже. Было, однако, уже поздно, поскольку слухи разнеслись по всему городу. Население Парижа, находившееся до этого – в результате введения строжайшей цензуры – в полном неведении о надвигающейся катастрофе, охватила безумная паника. В городе началось La grande fuite – «великое бегство». Машины, груженые под завязку, даже с баулами на крыше, начали массами выезжать из города через Орлеанские и Итальянские ворота.
Черчилль в сопровождении генерала сэра Джона Дилла, нового начальника Имперского генерального штаба, и генерал-майора Гастингса Исмея, секретаря военного кабинета, приземлившись в Париже на своем самолете «Фламинго», обнаружил, что «положение намного хуже, нежели можно было даже вообразить». В здании министерства иностранных дел на Кэ д’Орсэ состоялась встреча между Черчиллем и его генералами с одной стороны, Рейно, Даладье и Гамеленом с другой. Атмосфера встречи была настолько тяжелой, что никто из присутствующих даже не присел. «У всех на лице было выражение полной подавленности», – писал впоследствии Черчилль. Гамелен стоял у большой карты, на которой был показан немецкий выступ у Седана, и пытался объяснить текущую обстановку на фронте.
«Где находятся стратегические резервы? – спросил Черчилль и затем повторил вопрос еще раз на своем специфическом французском: – «Ou est la masse de manoeuvre?»
Гамелен повернулся к нему и, «покачав головой, печально пожав плечами», ответил: «Aucune» – «Их нет». Краем глаза Черчилль увидел дым, поднимающийся за окнами. Выглянув в одно из них, он увидел сотрудников МИДа, снующих с тачками, заполненными документами, которые они бросали в большие костры, устроенные во дворе здания. Черчилля буквально потрясло то, что Гамелен не предусмотрел в своих военных планах крупных резервов на случай прорыва вражеских войск. Он также пребывал в состоянии крайнего шока, вызванного собственным непониманием размеров нависшей угрозы, и того, как невероятно плохо было поставлено взаимодействие между союзниками.
Когда Черчилль спросил Гамелена, готов ли тот нанести немцам контрудар, главнокомандующий французской армией только беспомощно пожал плечами. Французская армия была наголову разбита. Теперь французы надеялись только на англичан. Ролан де Маржери тихим голосом предупредил Черчилля, что в действительности ситуация еще хуже, чем в изложении Даладье и Гамелена. А когда он добавил, что французским войскам, возможно, придется отступить до реки Луары или даже продолжить войну из Касабланки в Северной Африке, то Черчилль посмотрел на него «avec stupeur», в состоянии ступора.
Рейно поинтересовался теми десятью эскадрильями истребителей, которые он просил ранее. Черчилль, у которого в памяти еще были свежи предупреждения Даудинга, объяснил, что если Англия лишится авиационного прикрытия, это может привести к катастрофе. Он напомнил о тех страшных потерях, которые понесли Королевские ВВС, пытаясь разбомбить переправы через реку Маас. Затем Черчилль сообщил о решении перебросить во Францию четыре эскадрильи, в то время как остальные английские истребители будут действовать над территорией Франции со своих баз в Британии. Эти новости еще больше расстроили французское руководство. Вечером того же дня Черчилль направил из британского посольства послание военному кабинету с просьбой прислать еще шесть эскадрилий. В целях безопасности, так как для передачи сообщения были вынуждены использовать открытую линию связи, послание было продиктовано генералом Исмэем на языке хинди, а перевел его на английский уже в Лондоне британский офицер, раньше служивший в Индии. Получив поздно вечером согласие военного кабинета на переброску английских истребителей во Францию, Черчилль тут же отправился сообщить об этом Рейно и Даладье, чтобы хоть как-то поднять их боевой дух. Рейно принял Черчилля в халате и тапочках.
Дополнительные истребители базировались на аэродромах в Англии и ежедневно совершали боевые вылеты во Францию, каждый раз пересекая Ла-Манш. При таком быстром продвижении немецкой армии на территории, все еще находящейся в руках союзников, оставалось слишком мало аэродромов, и к тому же на них не хватало мастерских по ремонту и обслуживанию самолетов. Почти 120 «харрикейнов», получивших повреждения в боях и базировавшихся на французских аэродромах, пришлось бросить во время отступления. Английские летчики полностью выбились из сил. Многие из них совершали до пять боевых вылетов в день: из-за того что французские истребители были намного хуже немецких «мессершмиттов» Ме-109, именно эскадрильи «харрикейнов» несли на себе основную тяжесть этой неравной воздушной войны.
Поступали все новые донесения о развале французской армии и падении дисциплины в войсках. Командование пыталось заставить солдат сражаться, расстреляв нескольких офицеров, дезертировавших из своих частей. Повсюду началась шпиономания. Многих солдат и офицеров застрелили свои же солдаты, испугавшись, что перед ними переодетые во французскую форму немцы. Чуть что, начиналась паника из-за абсолютно невероятных слухов о секретном немецком оружии или преувеличенных страхов перед «пятой колонной». Предательство – это, казалось, единственное, чем можно было объяснить такое сокрушительное и абсолютно неожиданное поражение. Повсюду раздавались крики: «Nous sommes trahis!» – «Нас предали!».
Хаос усиливался по мере того, как на дорогах северо-восточной Франции становилось все больше беженцев. Считая с бельгийцами и голландцами, около восьми миллионов человек покинули свои дома тем летом – голодные, усталые, изнемогающие от жажды, богатые на машинах, остальные кто как: кто на деревенских телегах, кто на велосипеде, кто толкал перед собой детские коляски, нагруженные доверху жалким скарбом. «Это душераздирающее зрелище, – писал генерал-лейтенант сэр Алан Брук, командир II армейского корпуса из состава британских экспедиционных сил во Франции в своем дневнике, – прихрамывающие из-за натертых в долгой дороге ног женщины, маленькие дети, смертельно уставшие, но крепко обнимающие своих кукол, множество стариков и калек, с трудом ковыляющих вместе с другими беженцами». Судьба Роттердама вселила страх во многих. Большая часть населения города Лилль покинула его по мере приближения немецкой армии. Хотя доказательств того, что командование люфтваффе отдало приказ своим летчикам-истребителям обстреливать с бреющего полета колонны беженцев, не существует, солдаты войск союзников говорят, что неоднократно были свидетелями таких случаев. Французская армия, которая целиком полагалась на стратегию позиционной обороны, была почти не в состоянии реагировать на неожиданные маневры немецкой армии, поскольку все дороги были забиты перепуганными беженцами.
Глава 7
Падение Франции
Май–июнь 1940 г.
Боевой дух немецких войск в это время был чрезвычайно высок. Экипажи немецких танков, одетые в черную форму, продвигаясь по внезапно опустевшей сельской местности в сторону Ла-Манша, с энтузиазмом приветствовали своих командиров при встрече. Они заправлялись горючим на брошенных бензозаправках и из топливохранилищ французской армии. Их собственные линии снабжения были совершенно не защищены. Единственное, что сдерживало стремительное продвижение немецких войск, так это разбитые французские грузовики и колонны беженцев на дорогах.
