Поскольку «ведьмовские травы», как правило, были ядовиты, то невежественные люди считали, что они от Сатаны, который использует эти средства для того, чтобы воздействовать на душу; с их помощью он даёт человеку забвение, любовь, грёзы, посылает любую страсть.
Самое удивительное, что лекарственные травы – или многие из них – ввели в обиход травниц сами монахи. Так, уже в раннее Средневековье разведение этих растений стало традицией, по крайней мере в бенедиктинских монастырях. Идеальным образцом целебного «огорода» стал «садик» («hortulus») монастыря Райхенау с пряными и лекарственными растениями, воспетый в VIII веке аббатом Валафридом Страбоном в его знаменитом одноимённом трактате, где приводится перечень растений. Большинство из них в начале IX века предписывал разводить в своих поместьях Карл Великий.
Но была и обратная связь: народные традиции в употреблении трав неизбежно оказывали влияние на монашескую медицину. Хильдегарда Бингенская (XI век) в своих трактатах рекомендует не только признанные авторитетными медиками древности растения, но и «местные» травы (72 вида). Алтей, например, хорош при кашле, одуванчик, как считалось, очищает кровь и улучшает пищеварение не хуже тмина, а снотворным эффектом обладают не только южные растения – мак, конопля, но и обыкновенная белена. Тюрингская ландграфиня Елизавета в 1231 году тоже лечила пациентов своего госпиталя в Марбурге преимущественно травами. В каменном декоре, по сей день украшающем её гробницу, можно распознать изображения многих считавшихся в те времена целебными местных растений – копытеня, лютика, плюща, переступени.
Ю. Е. Арнаутова пишет: «В народной медицине, магической по своей природе и сути, лечение травами основывается не только на их «естественных» целебных свойствах. Многие растения из тех, что применяются в народной медицине и вообще в магии, на самом деле не имеют или почти не имеют целебного эффекта. Так, на легендарном «лугу бессмертия» – Odains ackr, – который, по преданию, находится где-то в горах Исландии и даёт вечную жизнь и молодость всякому, кто туда попадает, росли тем не менее самые обычные травы – лютики, дикие ирисы, земляника.
Но лечение – всегда ритуал, и всякое средство в нём, даже самый простой отвар из трав, является тщательно разработанным ритуальным символом, о первоначальном, глубинном значении которого теперь можно строить только догадки. Роль растений в мифопоэтических представлениях и их использование в ритуальной практике в большей степени определяются наличием особого растительного («вегетативного») кода в культуре и принадлежностью к многочисленным системам классификации, нежели их «естественными» свойствами. К. Леви-Строс подчёркивал, что все растения и животные известны человеку не потому, что полезны, напротив, многие считаются полезными, так как уже известны, включены в единый глобальный классификационный комплекс, при помощи которого человек ориентируется в окружающем мире, а «причины, по которым общества выбирают для использования некоторые естественные продукты, что, в свою очередь, приводит к созданию особых обычаев, или же от них отказываются, зависят не только от присущих этим продуктам свойств, но также от придаваемого им символического значения».
Символическим значением или, иными словами, «магической силой» многие растения и другие предметы наделяются в культуре «автоматически», на уровне бессознательных коллективных представлений, в основе этого процесса лежат сложные семантические механизмы. К примеру, столь популярный в любовной магии и как средство от бесплодия корень мандрагоры имеет вид человеческой фигурки без головы. Нить, которой производили измерения больного, чтобы исцелить его таким образом, или которой связывали в пучки целебные растения – красного цвета, а красный цвет, как известно, в магической практике является субститутом крови. Чеснок, отгоняющий всякую нечисть, обладает резким запахом, так же как и рута, подобно многим ароматическим растениям нашедшая применение в культе мёртвых, – её сажали у могил, венки из неё возлагали покойникам на голову. Перед нами – простейшие формы семантизации, когда предмет наделяется символическим значением на основе его отдельных характеристик по форме, цвету, материалу. Каждая из этих характеристик в свою очередь может иметь дополнительный символический смысл (символика круга, креста, цвета) и может коррелировать с более общими классификаторами, характерными для мифологической модели мира, например, с основными семиотическими оппозициями: внутренний – внешний, живой – мёртвый, правый – левый, день – ночь и т.п.
П. Г. Богатырёв в своей работе о магических обрядах и верованиях в Закарпатье показал, что в большинстве случаев невозможно дойти до первоначального объяснения ритуала не только для доисторической индоевропейской эпохи, но даже для эпохи относительно недавней. Глубинная семантика ритуалов и их символов является достоянием коллективного бессознательного и недоступна носителям культуры, а те объяснения, которыми располагают их исполнители в исследуемый период, являются обычно вторичными и по прошествии времени меняются. Так, изменяющиеся условия жизни исподволь приводят и к изменениям мотиваций использования тех или иных лекарственных средств при определённых заболеваниях. В Средние века не последнюю роль в этих переменах сыграло распространение христианства.
Не только в «официальной» культуре – в иконографии, книжной миниатюре, архитектурной пластике, но и в фольклоре многие растения стали связывать с христианской символикой. Некоторые из них превратились в постоянный атрибут христианских персонажей (например, розы, лилии, вьюнки, маргаритки стали считаться цветами Девы Марии), а те, которым прежде молва приписывала связь с древними германскими богами, перешли под покровительство Христа, Богоматери, святых. По данным О. Говорки и А. Кронфельда, из 205 используемых в позднее Средневековье и в начале Нового времени растений названия по меньшей мере одиннадцати включали имена из христианского пантеона святых. Зверобой стал «травой св. Иоанна» (нем. Johanniskraut ), чабрец – «травой св. Марии» (нем. Marienkraut ), дудник или лесной дягиль (лат. Angelica silvestris ) – «ангельским корнем» (нем. Engelwurz ), а его ближайший родственник дягиль лекарственный (лат. Archangelica officinalis ) – даже «архангельским». Корень его издавна известен своими мочегонными и потогонными свойствами, а также как средство для улучшения пищеварения, с позднего Средневековья используется для ароматизации ликёров (бенедиктин, шартрез). Другое (народное) «христианское» название дягиля – «корень святого Бенедикта» (нем. Benediktuswurzel ).
Иногда практика использования какого-нибудь растения получала весьма пространное объяснение. Так, во времена чумных эпидемий середины XIV века распространилось убеждение, что колючник бесстебельный (Carlina acaulis ) – растение давно известное главным образом из-за своего корня, который вместе с сочным цветоложем образует довольно толстый стержень сладковатого миндального вкуса, обладающий потогонным, мочегонным и слабительным эффектом. Оно способно предохранить и от чумы, так как назначено для этого самим Господом. Как рассказывается в легенде, по-видимому тогда же и возникшей, однажды Карлу Великому (который жил за шесть столетий до эпидемии «чёрной смерти») во сне явился ангел и объявил, что Бог укажет ему средство против чумы: это будет то растение, в которое воткнётся выпущенная им поутру стрела. Проснувшись, великий император будто бы последовал указанию Провидения и, выйдя на крыльцо, пустил в воздух стрелу, которая и упала в куст колючника. «Отмеченное Богом» растение стали носить при себе для защиты от чумы и как средство против усталости, привязывали скоту, чтобы уберечь от мора, а также, как и прежде, готовили из него слабительный порошок для лошадей – putvis equorum.
Сбор трав и приготовление снадобий из них издревле сопровождались определённым ритуалом, предназначенным или наделить их магической силой, или активизировать уже имеющуюся. Едва ли существовало в Средние века хотя бы одно дикорастущее целебное растение, которое не собирали бы в строго определённое время, например, при убывающей луне, или до восхода солнца, или «пока не высохла роса», чистыми и пустыми руками, или, напротив, имея в руках что-нибудь железное, избегая прикасаться руками к земле, молча ли, с заклинанием или какой-нибудь иной церемонией. Мандрагору, например, чтобы лишить её изначальной вредоносной силы, долго мыли в проточной воде, которая ещё в дохристианской мифологии разных европейских народов считается очищающей и вообще благотворной во всех отношениях. Число стеблей, собранных в пучок, также не было произвольным: 3,7,9,72.
