Ко второму вывел группу точно.
— Шире шаг!
Не сказал солдатам, что здесь был колодец. Был. А сейчас они прошли низиной, лишь яма, даже троп не осталось.
Дозорные — сержант Кононенко, ефрейтор Фомин. Азимут... Вперед.
«Пить... Только не думать об этом. Сам учил солдат переключать внимание на рабочую волну. Можно на домашнюю. Значит, так. Отец. Чудной ты у меня, отец, и самый чудный. Когда меня приняли в Ташкентское высшее общевойсковое командное, ты приехал и сказал: «Вот, Игорь, и дождался я своего часа. Двадцать восемь лет в армии. Теперь со спокойной душой пишу рапорт. И укажу, что передал свое дело сыну. Прямо так и напишу. Ты понял?»
Понял, конечно, отец. И пути себе не искал легкого. Сам попросился в Воздушно-десантные войска. С Юрой Цыгановым, ты помнишь его. Тоже сейчас командиром роты у нас. Соперничаем. Меня одним с ним указом наградили орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени. Сегодня нам трудновато, отец, но не так, как бывало тебе. За твоими плечами война. Мы потом были с тобой на Кавказе, Там горы в снегах и горные реки... Стоп. О воде не думать».
— Дозорные, проверить азимут...
Новая звезда. Звезд — как шагов в пустыне.
«По времени два очередных колодца мы проскочили. Или не заметили, или их вообще занесла пустыня песками. Остался дальний, пятый. Это, кажется тот, о котором Юрий Цыганов говорил, что действует. Лишь бы так. Жажда душит ребят. Но идут шаг в шаг. Вот уж знаю, ни одни не ляжет. Камни или это желваки их скул перекатываются? Эти камни пустыни в солдатский музей бы. А что, чем не мысль — ротный музей мужества? Туда бы фото и, предположим, солдатские тетради сержанта Владимира Гуреева, что-нибудь из спортпринадлежностей самбиста-перворазрядника. В память о том, как не дрогнул, услышав выстрел в товарища, увидев в трех метрах направленный в лицо ствол оружия в руках преступника. Вступил в борьбу и скрутил. И поместить фото коммуниста сержанта Валерия Дурова.,. И Юрку привести в этот музей. Вот ведь как в жизни получается. Отец перед фронтом учился в Ташкенте на курсах. Потом Ташкентское училище закончил он, Игорь. А теперь курсантом этого же училища стал брат Юрий. Ни много ни мало, но сообща свыше сорока лет Стодеревские в армейском строю. Странно представить отца в сорок первом в Ташкенте таким, как Юрка. Но не ржавеет душой отец, хоть Стоп. О воде — не думать».
— Дозор...
«Все. Разучились говорить. Так и в прошлый раз было. И теперь это прочно, до первых глотков воды... о воде — не думать, Скоро конец пути».
Дозорные подали знак: «Внимание!» Капитан Стодеревский, остановив группу, спешит к ним. Уже с полпути слышит слабый дальний гул — словно назойливый жук в вышине. Кольнули тьму лучики приглушенных светомаскировкой фар. Колонна. Кажется, рукой подать, с три километра. На деле же все пятнадцать,— так всегда здесь, в пустыне.
Шум смолкает. Так и есть: «противник» выбрал эту вторую точку. Подошли к «противнику» — тихо. И будто нет за спиной этой трудной ночи. Нашли! Взяли все-таки «противника» на поводок! Уточнили точку стояния, силы, все, что надо. Вышли на связь.
Теперь — к колодцу. Говорят, самые трудные километры — последние. Нет. Трудны они, если задача не выполнена.
Вот и тропы к колодцу. Свежие. Не засыпанные песком.
Вот истоптанный овцами круг. Твердый круг.
Вот и сам колодец, как колпак из бетона. И сверху бетон. Быть воде.
Сбоку желоб...
С водой.
Это могло показаться странным. Никто не пил.
Это могло показаться странным тому, кто не шел без воды пустыней. А сейчас им нужно было научиться пить. Набрать в рот немного воды и сидеть, подняв голову. Терпеливо сидеть три минуты и пять минут...
Шел седьмой час утра. Поднимающееся солнце вскоре снова прикипит к зениту и раскалит добела пески.
Пора в путь. По рации десантники получили новый квадрат поиска. Трудно уходить от пятого колодца туда, где может к не быть шестого.
Надо.
Последние мои учения, перед Афганом, на которых я выступал в роли командира группы, это были ученья наших коллег, бригады осназ. Бригада особого назначения обеспечивала спецрадиосвязью разведуправление округа. Ученья совершено ни чем, ни примечательные, таких бывает несколько в году. Сложность только в том, что пехота никогда ни чего не предпринимала против нас, вроде бы нас вообще нет. А осназовцы знали, что мы будем против них работать, и принимали противодиверсионные меры.
Проходили ученья в сентябре 1978 года. От бригады выделили одну группу. Я пошёл командиром, взяв ребят со своей роты. Задача была простая. Надо было набросать точную схему расположения бригады на местности, она вышла в поле. И не давать им спокойно жить пока они не уйдут в пункт постоянной дислокации. Прибыв в район и найдя бригаду, мы дали радиограмму в центр, и организовали днёвку.
Располагались на окраине фруктового сада. Это и натолкнуло нас на мысль отправить в расположение бригады разведчиков под видом продавцов фруктов. Двое из наших ребят были узбеки по национальности. Вот они и пошли, переодевшись в гражданскую форму. Мы всегда имели её с собой. Где-то нашли старое ведро, нарвали сливы и вперёд, как это сейчас говорят, делать бизнес. Всё было нормально. Ребята часа два крутились у расположения бригады и уже собирались уходить, когда к ним подошёл офицер. На нашу беду это был особист. Он поинтересовался кто они и откуда. Но здесь всё было нормально. Ребята, изображая плохое знание русского языка, показали в сторону ближайшего кишлака. Офицер уже было, собрался уйти, но обратил внимание на кеды одного из торговцев. Правильно говорят, что в разведке мелочей нет. На носках кед были, шариковой ручкой, жирно выведены три буквы — ВДВ. Это был провал, но всё же одному из разведчиков удалось убежать.
Теперь вся наша задача заключалась в одном, освободить задержанного. Когда стемнело я, взяв с собой одного из солдат, пошёл в лагерь «противника». Охрана была слабенькая, и мы забрались, чуть ли не в центр расположения бригады. Я знал, что нас наверняка ждут. Ведь мы были из одной системы, и они знали, что мы своего человека не бросим. Но всё шло гладко. Одно было сложно, определить, где находиться палатка особого отдела. Ведь наверняка солдат там. Проверяя палатку за палаткой, двигались по лагерю. На это уходило много времени. Ведь, естественно, что в палатку мы не заглядывали, а ложились рядом, и слушали, о чём говорят. Часовых обходили. Но один из них, нас всё-таки заметил, я это понял по его поведению. Парень оказался не дурак. Он настороженно посмотрел в нашу сторону, но, видимо поняв, что мы чужие, не окликнул, как это положено. А сделал вид, что нас не видит. Не спеша, подошёл к капониру, в котором стояла радийная машина, и зашёл внутрь. Я понял, что надо срочно уходить. Мы встали и пошли, ускоренным шагом, не таясь. Бежать было нельзя, мы привлекли бы к себе внимание. Но видимо часовой уже позвонил дежурному, и к нам с трёх сторон бежали люди. Однако путь отхода был открыт, и до выхода из лагеря оставалось всего метров 200, а в поле нас не догнать. Мы резко сорвались с места. Я бежал впереди, левея меня и чуть сзади, бежал мой солдат. И тут я со всего маху зацепился ногой за растяжку от антенны, в темноте её не было видно. Земля, высохшая за лето, была как бетон. Я разбил себе локти и колени, но это была ерунда по сравнению с тем, что вокруг меня уже стояли преследователи с автоматами на изготовку и примкнутыми штыками. Солдат благополучно добрался до группы. Ближе пяти метров они ко мне не подходили. Я поднялся. Подошедший офицер попросил не оказывать сопротивления. А я и не собирался этого делать. В боевой обстановке это было бы практически не возможно, их было человек пятнадцать. Это только в Голливудских фильмах один воюет с целой армией и побеждает.
Должен сказать, что задержание разведчика спецназа, редчайший случай. Во всяком случаи я такого не помню. А сам влип. Состояние души было отвратительное. Но, видимо щадя моё самолюбие, ни один офицер в части даже не сделал попутку меня подколоть. А при подведении итогов в части за неделю, командир бригады даже не упомянул об этих учениях. Спасибо им всем за это.
Но эти учения, а точнее моё падение, года полтора сказывалось на моей службе. Спустя недели две после них у меня появились боли в низу живота. В госпитале сказали, что я заработал себе двухстороннюю паховую грыжу. Когда на бегу зацепился за растяжку, порвал себе мышцы живота в двух местах. После этого две операции, в течение шести месяцев. А главное я не мог не прыгать с парашютом, ни заниматься спортом. После этого периода, я долго приводил себя к нормальной физической форме.
