В-третьих, мои расчеты хлебного баланса строились на 10-летней основе, поэтому и все расчеты критика должны также строиться на десятилетних, а не 20 или 30-летних интервалах.
Таким образом, заключение А.О.: «динамика роста рекрутов не связана с “успехами” зернового производства» — результат манипуляций с данными.
Неправильные ссылки. Рецензент постоянно упрекает меня в том, что в моей книге ссылки на литературу и источники либо отсутствуют, либо сделаны неверно. Все его обвинения не имеют основания.
Например, он пишет: Б.Н. не привел ссылки на источники о сборах хлебов в первой половине XIX в., а ссылка на Зябловского не верна (А.О., с. 123). На самом деле все источники о сборах хлебов указаны в табл. VI.7 и сносках 7, 31 главы VI{262}. В частности, Зябловский привел данные о сборе хлебов за 1820-е гг., Кеппен, Протопопов и Тенгоборский — за 1830-е гг. Методика расчета объяснена{263}.
Рецензент не мог понять, откуда получены сведения для построения хлебного баланса за 1861–1900 гг. (А.О., с. 125). В действительности источники указаны в примечании к табл. VI.12.{264}
А.О. утверждает: нет источников о фактическом потреблении хлеба в дореволюционной России (А.О., с. 126). На самом деле есть. Они собраны в ходе бюджетных обследований в 1896–1916 гг. как для горожан, так и для крестьян и приведены в табл. IX. 10 и IX.16.{265}
Вот особенно примечательный пример тенденциозной критики. Критик утверждает, что в табл. VI. 12 ссылки на страницы из книги А.С. Нифонтова не точны: у меня указаны с. 143 и 211, а следовало — с. 155, 183, 225, 267 (А.О., с. 125). На самом деле ссылки верны, причем у меня указаны не две, а три страницы — 143, 211 и 310. Причем именно с. 310, которую А.О. «не заметил», — самая информативная: там приводится не только расчет хлебного баланса, но данные о валовых сборах по сведениям губернаторских отчетов. О таком пустяке не стоило бы и говорить. Однако вкупе с другими подтасовками и трюками, показанными выше, это, безусловно, свидетельствует о предвзятости рецензента.
5. Кто стоит за спиной Миронова?
А.О. полагает: «рецензируемая книга представляет собой социальный заказ, имеющий целью придать научную видимость представлениям, будто накануне 1917 г. в России все обстояло благополучно. И если бы не либералы, если бы не революционеры, свергнувшие монархию, все было бы еще лучше» (А.О., с. 138).
Как уже упоминалось, в последние 20 лет творческие усилия А.О. сконцентрированы на доказательстве того, что все важные события постсоветского периода в России направляла рука отечественных и зарубежных спецслужб{266}, в том числе именно они стояли за спиной А.И. Солженицына, А.Н. Сахарова, М.С. Горбачева и других деятелей перестройки{267}.
Так, А.О. пишет: «Кто осуществлял программу перестройки? Кто направлял огонь по штабам? Кто разрабатывал планы самоистребительной идеологической внутренней войны? Кто провоцировал национальные конфликты? Кто выводил диссидентское движение из подполья? Кто готовил и осуществлял “бархатные” революции? КГБ. Учреждение, которое должно было стоять на страже интересов советской империи, вольно или невольно стало одним из ее могильщиков»{268}.
Рецензенту всюду мерещатся тайные силы и социальные заказы, как у человека с манией преследования. Я не удивлюсь, если в следующий раз в качестве тайного заказчика моей книги он укажет на спецслужбы, масонов или Государственный департамент США.
Между прочим, именно так и случилось. Только сделал это не А.О., а его идейный союзник С.А. Нефедов в статье, опубликованной в «Вопросах истории» вслед за статьей А.О.: «В идейном отношении Миронов фактически принадлежит к “ревизионистской” школе (американской славистики. — Б.М.), он сотрудничал с ее крупнейшими представителями и долгое время работал в США по грантам “Института Кеннана”. <…> В 1967 г. один из апостолов “холодной войны”, Дж. Кеннан (по образованию историк-русист), призвал западных историков показать достижения царского самодержавия, успехи российской экономики и случайный характер революции. В 1974 г. был основан так называемый “Институт Кеннана” (Kennan Institute for advanced Russian studies), который организовал работы в соответствующем направлении»{269}.
6. Почему произошли русские революции?
Рецензент недоумевает, почему при столь «благостном», «процветающем» состоянии российской деревни произошли революции (А.О., с. 125, 137). Ему, по-видимому, кажется, что революции могут происходить только как следствие невыносимого положения трудящихся.
Я отнюдь не считаю состояние российской деревни в позднеимперской России процветающим. Это А.О. так оценивает мою точку зрения, вслед за Б.В. Ананьичем, используя даже его словечко «благостный»{270}. Это еще один способ недобросовестной полемики — исказить точку зрения оппонента, а потом ее критиковать. Я нигде не утверждаю, что Россия стала государством всеобщего благоденствия, деревня процветала, а крестьяне и рабочие довольны жизнью. Я говорю лишь о позитивной тенденции в развитии страны. Россияне, несмотря на прогресс, не стали богатыми к началу Первой мировой войны, о чем я прямо в книге заявил: «Во избежание недоразумений и неверных толкований этого вывода (о повышении уровня жизни. — Б.М.), подчеркну: из моих расчетов не следует, что широкие массы российского населения, прежде всего крестьянство, в пореформенное время благоденствовали или даже жили зажиточно. Они жили по-прежнему небогато, как, впрочем, и большинство населения других европейских стран, уступая лишь наиболее развитым из них. Но уровень их жизни, несмотря на циклические колебания, имел позитивную тенденцию — медленно, но верно увеличиваться, обусловливаясь общей благоприятной экономической ситуацией в стране»{271}. Высокий жизненный уровень и процветание — совсем не равнозначны тенденции повышения уровня жизни.
Следуя классикам теории модернизации{272}, в качестве главного критерия ее успешности я принимаю улучшение условий жизни. Поскольку российская модернизация привела к росту благосостояния населения, ее следует признать успешной, несмотря на все издержки. Почему же успешная в целом модернизация прервалась революцией? Как показали исследования, в модернизации, даже успешной, заключено множество подводных камней, проблем и опасностей для социума{273}. Россия не стала исключением. Модернизация протекала неравномерно, в различной степени охватывая экономические, социальные, этнические, территориальные сегменты общества, город больше, чем деревню, промышленность больше, чем сельское хозяйство. Наблюдались побочные разрушительные последствия в форме роста социальной напряженности, девиантности, насилия, преступности и т.д. На этой основе возникали серьезные противоречия и конфликты между отраслями производства, социальными слоями, территориальными и национальными сообществами. Рост экономики стал дестабилизирующим фактором даже в большей степени, чем стагнация, так как вызвал в ожиданиях, образцах потребления, социальных отношениях и политической культуре изменения, подрывавшие традиционные устои старого режима. Если бедность плодит голодных, то улучшения вызывают более высокие ожидания. Военные трудности после длительного периода повышения уровня жизни также послужили важным фактором революции.
Таким образом, именно высокие темпы и успехи модернизации создавали новые противоречия, порождали новые проблемы, вызывали временные и локальные кризисы, которые при неблагоприятных обстоятельствах перерастали в большие, а при благоприятных могли бы благополучно разрешиться. Революции на фоне бесспорных успехов модернизации — один из главных и принципиальных выводов книги. Он подтверждает адекватность теории модернизации при объяснении как истории России в период империи, так и происхождения русских революций. Общество, находящееся в процессе трансформации от традиционализма к современности, является хрупкой структурой вследствие болезненности перестройки и роста напряженности и конфликтности. Серьезные испытания переносятся с трудом, и при перенапряжении сил возможна революция как откат в прошлое или как прыжок в будущее. Таким невыносимым испытанием и стала Первая мировая война — к этому все более склоняются как российские, так и зарубежные ученые.
7. «Слона-то я и не приметил»
Рецензент утверждает: «Нет в книге “новых источников”, позволяющих пересмотреть сложившиеся представления о материальном положении основной массы населения дореволюционной России» (А.О., с. 137).
