Дальше обрисовывается весьма странная ситуация. Авторство все приписывали Наполеону. И после текста в качестве приложения были помещены вопросы, которые также сделаны якобы самим первым консулом, — факт, позднее домысленный отечественными историками. Все это весьма сомнительно и как-то не сходятся концы с концами. Посудите сами. Разработчик проекта (Н. Бонапарт), дав его для ознакомления возможному партнеру, мало того, будучи крайне заинтересованным в том, чтобы его идею восприняли и приняли, вместо дополнительных и убедительных доводов, вдруг неожиданно стал задавать конкретные вопросы («objections» — в первом переводе правильно названы «возражениями»), которые, честно говоря, ставят под сомнение его авторство. Не будет же создатель проекта задавать вопросы сам себе? А вот ответы на них якобы дал сам Павел I (указаний на это в тексте также не имеется), его предполагаемый партнер. Причем в ответах предложенную идею защищал как раз российский император, он явно пытался развеять у другой стороны всяческие сомнения в реальности осуществления проекта. В данном случае, исходя из элементарной логики и отбросив утверждения историков, необходимо поменять местами разработчика и партера: то есть предположить, что разработчиком идеи был Павел I, а вот потенциальным партнером — Н. Бонапарт. Тогда с точки зрения логики все становится на свои места. А поскольку нет полной уверенности в точном авторстве (думаю, Павел I не мог самолично написать проект, не царское это дело), имена первых лиц государств следует заменить и условно именовать русской и французской стороной. Тогда проект, а также помещенные к нему вопросы и ответы будут иметь хоть какое-то закономерное обоснование. Русская сторона предложила идею, — французская задала вопросы, — русская сторона попыталась развеять все сомнения партнера.
Приведем в кратком изложении вопросы-возражения, которые были заданы французской стороной. Наполеон Бонапарт не мог ни отдавать себе отчета в том, что на пути претворения в жизнь этого грандиозного замысла встретится немало непредвиденных трудностей, и это обстоятельство его беспокоило. Поскольку пребывание французских войск на русской территории (центральная часть проекта) было расписано подробно и в радужных тонах, первого консула в первую очередь волновали вопросы начальной и заключительной стадий экспедиции. Всего с французской стороны было поставлено пять вопросов (возражений). Хватит ли судов для перевозки по Дунаю французского корпуса? Пропустят ли турки французов к устью Дуная? Хватит ли русских судов для перевозки войск по Черному морю? Не атакуют ли русские суда в Черном море английский флот? Прямо задавался вопрос о том, каким образом русско-французская армия «может пройти до Индуса, по странам диким и лишенным средств, армия, которой придется пройти расстояние, составляющее около 1500 верст от Астрабада до границ Индостана?».
Как не парадоксально, но российский император постарался рассеять его опасения, выразив большой оптимизм и уверенность в успехе предполагаемой акции. Для наглядности приведем полностью ответ на последний вопрос: «Эти страны вовсе не дики и не бесплодны; дорога эта открыта и посещается с давних времен; караваны обыкновенно приходят в тридцать пять или сорок дней с берегов Индуса в Астрабад. Земля вовсе не покрыта, как в Аравии и Ливии, сыпучими песками: она, напротив, почти на каждом шагу орошается реками; фуража в тех странах довольно; рис в изобилии и составляет главнейшую пищу обитателей тех стран; быки, овцы и дичь там обыкновенная вещь; фрукты разнообразны и бесподобны. Одно основательное возражение можно сделать: это продолжительность похода; но из-за этого не должно отвергать проекта; армия, русская и французская, жаждут славы; они храбры, терпеливы, неутомимы; их храбрость, и благоразумие и настойчивость начальников победят все, какие бы ни было, препятствия. Одно историческое происшествие подкрепляет это положение. В 1739-м и 1740-м годах Надир-Шах, или Тамасс-Кули-Хан:[136], выступил из Дели с многочисленною армиею для произведения экспедиции в Персию и к берегам Каспийского моря; он прошел через Кандагар, Феррах, Герат и Мешид, и прибыл в Астрабад; в то время все эти города были значительны; хотя теперь они много потеряли прежнего блеска, но все же сохранили большую часть его. Что сделала в 1739 и 1740 годах армия вполне азиатская (этим выражается в точности ее значение — так в оригинале — В. Б.) то, без сомнения, могут исполнить теперь армия русская и французская. Вышеупомянутые города составят главные пункты сообщения между Индостаном, Россиею и Франциею; для этого необходимо устроить военную почту и употребить для нее Козаков, наиболее способных к таковому роду службы»{167}. Отсюда следует (отчетливо видно из текста), что русская сторона снимала все возникшие сомнения французов, рьяно защищала проект, конкретизировала и дополняла его, демонстрируя компетентность и отличную проработку в отдельных деталях. Вряд ли на такую хорошую осведомленность могли претендовать какие-либо французские специалисты.
В пользу нашего предположения говорит и анализ содержания самого проекта. Приведем текст из первого абзаца, где говорилось о цели экспедиции: «Изгнать безвозвратно англичан из Индустана, освободить эти прекрасные и богатые страны от британского ига, открыть промышленности и торговле образованных европейских наций, и в особенности Франции, новые пути: такова цель экспедиции, достойной увековечить первый год XIX столетия и правителей, замысливших это полезное и славное предприятие». Бросается сразу в глаза, что в это время во Франции летоисчисление велось не от Рожества Христова, а по годам республики (хотя французы могли и перевести на общеевропейскую датировку). Кроме того, вряд ли французская сторона уже в начале текста проекта стала бы подчеркивать, что достижение поставленной задачи будет выгодно «в особенности Франции». Это могло оттолкнуть потенциального партнера. А вот такой тезис для убедительности могла выдвинуть лишь русские. Далее в проекте лишь мимоходом (в двух полных фразах) говорится о том, как французский корпус достигнет устья Дуная, дальнейший путь, особенно по русской территории описывался очень подробно, причем автор проявил поразительную осведомленность и отличное знание российских географических, хозяйственных и торговых реалий. Приведем некоторые подробности. В проекте предлагалось французским войскам следовать в Россию налегке, без лошадей, повозок, тяжелой артиллерии и запасов, так как все это можно было приобрести на русской территории. Вряд ли французская сторона стала бы сделать подобное предложение русским. Автор текста предполагал, что французскими комиссарами «лошади могут быть куплены между Доном и Волгою, у Козаков и калмыков; там находятся в бесчисленном множестве лошади, самые способные для службы в тех краях.., и цена их гораздо дешевле, чем где либо»; военные запасы «могут быть взяты из арсеналов астраханского, казанского и саратовского, которые снабжены ими в изобилии». Очень любопытный пассаж автора о закупке французами «принадлежностей лагерного расположения войск» и комиссариатских вещей: «Все эти предметы находятся в большом изобилии в России и дешевле, чем в других частях Европы. Французское правительство может договариваться о них с директорами сарептской колонии, лежащей верстах в тридцати от Царицина, на правом берегу Волги. Главное правление этой евангелической колонии, слывущей самою богатою, самою промышленной) и самою точной в исполнении принятых условий, находится в Саксонии; там должно выхлопотать приказание о том, чтобы сарепская колония взяла на себя поставку разных потребностей для армии». Также предлагалось поступить и с аптекой: «Она может быть поставлена сарептскою колониею, в которой с давнего времени существует аптека, соперничествующая с императорскою московскою аптекою в разнообразии и качестве медикаментов»{168}. Вряд ли французские дипломаты и даже разведчики (а надобности в них тогда у Франции не было на территории России) располагали столь исчерпывающими сведениями. Если бы автором был француз, то он не стал бы так характеризовать арсеналы (откуда он узнал об «изобилии»?), распространяться о дешевых ценах на лошадей и военные вещи, указывать русским, где находится Сарепта, сравнивать ее аптеку с московской, давать совет французскому правительству заключить договор с Главным евангелистическим правлением в Саксонии. Таких чисто русских сюжетов и пассажей можно найти в тексте множество. Укажем лишь еще одну подробность о месте переправы через Дон у станицы Пятиизбянской. Автор указал, что река «в этом месте немного шире, чем Сена под Парижем»{169}. Такие тонкости, если предположить, что автором являлся француз, вряд ли бы стали указываться русской стороне (это было бы странно). Но если сочинитель — русский, побывавший в Париже, то тогда понятно, что он делал сравнение с известными всем французам величинами. Вообще сам текст написан и выдержан в духе «рыцарских» фантазий и одновременно мелочности Павловского царствования.
