сентября, и он решил посетить эти торжества. Часть афинян, которые должны были принимать особенно близкое участие в торжествах, еще весною, во время весеннего Элевсинского праздника, принимали особое посвящение. Теперь они облекались в траурные одежды и держали строгий пост; шумные процессии ходили шесть дней по городу с пением под жалобные звуки флейты и повсюду совершали очистительные жертвы. На 6‑й день Каллистрат пораньше забрался на агору. Тут уже толпились тысячи людей. Вот открылись двери Элевсина, раздались звуки флейт, широкими волнами разнеслось в воздухе стройное пение – то священный гимн вознесся к небесам. В миртовых венках, в пурпуровых плащах шли впереди жрецы, перед которыми гнали стадо жертвенных свиней, украшенных зеленым плюшем. С жрецами в праздничных белых плащах, окаймленных синими и красными полосами, шли все важные сановники города: здесь были заслуженные архонты, седоволосые ареопагиты с суровыми лицами; здесь шли и ехали на колесницах представители разных посольств; здесь шли и доблестные воины с загорелыми лицами. За почетными лицами следовали колесницы, запряженные прекрасными лошадьми.
Толпа нарядных гражданок в легких белых тканях, украшенных зеленью плюща и мирта, с пучками колосьев в руках, шла, блистая своею молодостью и красотою. Дальше шли граждане, тоже все в венках, с золотистыми пучками колосьев и зажженными факелами в руках. Среди них в колеснице, наполненной целыми снопами золотистой пшеницы, все в зелени мирта и виноградных листьев со спелыми гроздьями винограда, выглядывало изображение Диониса.
Процессия длинной лентой потянулась через Керамик. Печальные напевы хора иногда замолкали, тысячи голосов начинали повторять имя бога, и при этом бурное веселье охватывало толпу, многие начинали танцевать, взывая к богу вина и веселья; это был какой-то двигающийся вихрь звуков, красок и человеческих тел, охваченных одними помыслами и чувствами. Выйдя за город, процессия повернула немного на восток и дошла до соленых речек; здесь произошло омовение в священных водах; затем процессия свернула к серебряной ленте Кефиса, к тому месту, где через него был переброшен так называемый мост клеветы. Здесь толпа поселян нетерпеливо поджидала процессию; они были особенно веселы, чувствуя себя, как люди земли, наиболее важными участниками торжества: все они были принаряжены, с граблями, цепами и сеялками в руках, иные же с корзинами спелых виноградных гроздьев, гранатов и других фруктов; некоторые из них были наряжены разными лесными божествами, в звериных шкурах, с масками силенов, сатиров и панов, и увиты зеленью и цветами; женщины с распущенными волосами изображали веселых вакханок. Вся эта пестрая толпа головокружительно танцевала, смеялась и пела. Едва процессия поравнялась с ними, какой-то ураган веселья охватил всех – смешные, нередко едкие словечки перекрещивались в воздухе и вызывали бурные восторги; казалось, веселый бог Вакх уже опоил всех вином, и они были всецело во власти этого бога.
Поселяне сначала шумно отрезали процессии путь, потом с хохотом врезались в самую толпу и продолжали с ней путь по «священной дороге», одной из лучших аттических дорог. В Элевсин процессия прибыла, когда уже совсем стемнело. На темной бархатной синеве южного неба зажглись большие яркие звезды, а горящие факелы в ночной тьме бросали на все красноватый отблеск. Тьма еще сильнее возбудила толпу. Хор пел, народ в исступлении кричал; хохот переходил в стенание, а пляска походила на неистовство сумасшедших.
Эван, эвое! Дайте чаши!
Несите свежие венцы.
Невольники, где тирсы [29] наши?
Бежим на мирный бой, отважные бойцы.
Вот он, вот Вакх! О час страданий!
Державный тирс в его руках;
Венец желтеет виноградный
В чернокудрявых волосах…
Почет. Его младые тигры
С покорной яростью влекут;
Кругом летят эроты, игры —
И гимны в честь ему поют.
За ним теснится козлоногий
И фавнов, и сатиров рой;
Плющом опутаны их роги;
Бегут смятенною толпой
Вослед за быстрой колесницей,
Кто с тростниковою цевницей,
Кто с верной кружкою своей;
Тот, оступившись, упадает
И бархатный ковер полей
Вином багровым обливает
При диком хохоте друзей.
Там дале вижу дивный ход:
Звучат веселые тимпаны,
Младые нимфы и сильваны,
Составя шумный хоровод,
Несут недвижного Силена…
Вино струится, брызжет пена,
И розы сыплются кругом;
Несут за спящим стариком
И тирс, символ победы мирной,
И кубок тяжко-золотой,
Венчанный крышкою сапфирной.
Подарок Вакха дорогой.
Но воет берег отдаленный:
Власы раскинув по плечам,
Венчаны гроздьем, обнаженны,
Бегут вакханки по горам.
Тимпаны звонкие, кружась меж их перстами,
Гремят и вторят их ужасным голосам;
Промчалися, летят, свиваются
Волшебной пляской топчут луг.
И младость пылкая толпами руками,
Стекается вокруг [30].
Вокруг храма богини Деметры были устроены палатки; посвященные вошли в храм, который и строился, очевидно, с расчётом вместить много народу. Остальные разместились на ночь в палатках. В храме шли таинства, доступные только посвященным; они прикасались там к священным предметам и вкушали божественную пищу. Жрецы шептали им священные слова и называли таинственные имена богов. Затем шло целое представление в полном молчании и почти во тьме; на мгновение молчание прерывалось криками Деметры, зовущей дочь, а в ответ раздавались из глубины храма трубные звуки. Самым поразительным моментом в этой таинственной мистерии был резкий переход от мрака к свету – тот момент, когда мать находит потерянную дочь. Посвященные были уверены, что эти таинства приобщают их к загробной жизни; они чувствовали себя людьми очищенными и счастливыми. В конце представления посвященные получили в особых сосудах освященную воду.
При элевсинском храме посвященные проводили несколько дней, переходя от поста к вкушению божественной пищи и проводя время в обрядах, жертвах и созерцании таинств. Но Каллистрат не оставался там больше одного дня, так как в городе у него были дела.
V
Наконец присяжный Клеомен сообщил Каллистрату, что его дела назначены к разбору на следующий день. Рано поутру подходил Каллистрат к зданию суда; вместе с ним в двери спешно вошли несколько присяжных. Каллистрат заметил, что каждый из них получил по жестяному талону. На вопросительный взгляд Каллистрата Клеомен объяснил, что после суда они меняют эти талоны на 2 обола (8 коп.). «Мудрое дело совершил достойный Перикл; эта плата невелика за наш труд, ведь мы целые дни отдаем на исполнение наших обязанностей, и не из жадности берем эти деньги, а по необходимости». Перед Каллистратом предстала такая картина: на
