Во время разговора Урманов и разочка не улыбнулся, лицо его было сосредоточенно-серьезным, даже хмурым, глаза глубоко затаились в глазницах. "Так и есть, сухарь сухарем", - огорченно подумал Свирь.
Дягилев представил Русакова подчиненным. Многих из них Павел Иванович хорошо знал, однако заметил в строю и незнакомые лица.
- Все указания инженер-капитана третьего ранга Русакова выполнять как мои собственные, - говорил Дягилев. - Учтите, что корабль он знает от киля до клотика, собственными руками его построил...
Павел Иванович слушал и думал о странном превращении, которое претерпел в его сознании "Горделивый". Ведь и в самом деле, почитай, каждая заклепка на корабле обогрета и обласкана теплом его рук, однако появилось в облике крейсера что-то новое, незнакомое...
Он стоял перед строем и ловил на себе любопытные взгляды старшин и макросов. Немудрено: слишком забавной выглядела его мешковатая фигура с расходящимися внизу полами кителя, в брюках, на которых видны были двойные складки. Гладить сам давно уже разучился, а проворная Шуренция была далеко.
Весь день палуба корабля напоминала растревоженный муравейник. Мотался туда-сюда старший помощник командира Саркисов, подбородок и щеки его были сизы от пробивающейся щетины, то и дело к трапу подкатывали грузовики и легковые машины, а возле правого борта робко жалась топливная баржа, обняв крейсер длинными руками шлангов.
Нашлось дело и Павлу Ивановичу. Дягилев уехал по инстанциям выбивать недокомплект ЗИПа, поручив своему дублеру проверить технические формуляры систем и устройств. Листая новехонькие журналы, он видел аккуратно заполненные графы и убеждался, что к походу готовились тщательно: каждый механизм проверен и опробован.
По случаю припомнилась ему одна из стажировок на флоте, лет этак десяток назад. Тогда он угодил на сторожевой корабль "Альбатрос" старенький маломощный паросиловик. Энергосистем там было раз, два и обчелся, но в формулярах Павел Иванович не обнаружил даже отпечатков пальцев.
"Некогда нам этой бухгалтерией заниматься, - отмахнулся сердитый и растрепанный корабельный мех, - чиниться не успеваем..."
"А вы все-таки займитесь, - посоветовал он механику, - может, и ломаться станете реже". За время своего пребывания на корабле Павлу Ивановичу удалось провести ревизию главных механизмов, и старая машина получила, что называется, второе дыхание.
"Ухоженная лошадь хозяину втрое служит, а некованая на все ноги припадает", - любила говаривать Дарья Перфильевна, в избе у которой они с матерью и Танюшкой жили в эвакуации. Изба стояла на самой окраине Тюмени в ту пору маленького провинциального городишка. Хозяйка ее кормилась от большого огорода, который обрабатывала совместно с квартирантами. А скромные деньжата, что получала по аттестату сына-фронтовика и от жильцов, складывала "на черный день".
Окраина была тихой и оживлялась лишь в зимнюю пору, когда овраги в пойме реки Туры облюбовывались ребятней. Лихо каталась пацанва с крутых склонов на салазках и лыжах-самоделках, набивая синяки и шишки и набираясь помаленьку сил в пору голодного лихолетья.
В этих самых оврагах и познакомился он о Шуренцией. Было это в сорок четвертом, когда немчуру поперли в три шеи с нашей земли и в далеком тылу жить стало повеселей. В одно из февральских воскресений Павлуха с дружками катались с высокого трамплина, швырявшего их метра на четыре, не меньше. Но самодельные лыжи с ременными креплениями не подводили. Правда, рисковых ездоков было немного, большинство резвились в сторонке на гладкой накатанной лыжне.
Павел был внизу, когда на горушке выше трамплина появилась худенькая девчонка в самовязаной шапке с длиннющими ушами. Оттолкнулась палками и покатила на трамплин. Махнуло ее сначала в одну сторону, потом в другую, шмякнуло о землю, перевернуло несколько раз...
Ребята сначала позлорадствовали: не суйся, раззява, куда не следует, только девчушка продолжала лежать на снегу. Тогда сбросили лыжи, увязая по колено в сугробах, побежали к ней.
"Жива? - спросил ее Павел. - Тоже мне рекордсменка! Едва на лыжах держишься, а туда же - на трамплин! Шею свернуть захотела?"
"Всего только ногу вывихнула", - приподняв голову, ответила она.
Павел отвязал с ее валенка обломок лыжи, взяли с дружком ее на руки и понесли наверх. Потом оказалось, что ступать на ногу она не может, пришлось у знакомых парней взять салазки и доставлять ее через половину города домой.
По дороге узнали, как ее зовут, где учится. От смущения она раскраснелась, стала еще пригожее, и Павел сразу потерял покой и сон, а недельки две спустя разыскал, пригласил в кино. Шел ему в ту пору шестнадцатый. Шура была годом моложе.
Замысловаты зигзаги людской судьбы. Следующей осенью Русаковы вернулись из эвакуации в Севастополь, поселились в наспех восстановленной развалке, а девчонка осталась в Тюмени. Тут и быть бы концу первого мальчишеского увлечения, но нет, не навсегда разошлись их пути, больше чем через полдесятка лет снова встретились, чтобы уже не расставаться.
Павел Иванович улыбнулся внезапно нахлынувшим воспоминаниям. В последнее время, бывая в командировках, он стал сердечнее думать о жене, тихо и ненавязчиво прожившей возле него до бронзовой свадьбы, родившей и воспитывающей двух сыновей. Никто из родных и знакомых не подозревает, на какое отчаянное самопожертвование способна эта худенькая, сохранившая девчоночью фигуру женщина. Потребуйся кому-либо из близких ее здоровье и помощь - отдаст не колеблясь. Да что здоровье - сердце свое вынет из груди и протянет на ладони. Ума тоже ей не занимать. Поделится порою с ней Павел Иванович мучающим его сомнением, Шуренция вздохнет легонько и скажет: "Плохой я советчик в твоих делах, Павлуша. Только будь я на твоем месте, попробовала бы поступить так-то и так-то..." Он сперва пропустит мимо ушей немудрящие ее слова, а позже придут они ему снова на ум, и осенит: а ведь дельный был совет!
Видимо, предстоящая долгая разлука с родными вызывает похожие мысли... Капитан медицинской службы Свирь тоже думал о семье. Его Настя была легка на подъем. Потому не имели они громоздкой мебели, чемоданы всегда держали наготове. Когда Свирь получал новое назначение, он приходил домой взбудораженный и нетерпеливый, командовал весело:
"Настя, Сергей, боевая тревога! На сборы - двое суток!"
Жена спрашивала в таких случаях лишь об одном:
"Самолетом летим или едем?"
Все трое отправлялись в дорогу разом, к неудовольствию старших начальников Свиря, в кабинетах которых настырная Настя устраивала порой временные новоселья. Правда, позже все улаживалось. Снимали комнату в городе, и жизнь входила в нормальное русло.
Особенно радостным было распределение на военный факультет. Еще бы из тюленьей губы да прямиком в столицу-матушку! Сережка поставил такое условие: с вокзала сразу на Красную площадь. Балованное дитя любви... Сын родился, когда отцу стукнуло двадцать один, а матери девятнадцать. Свирь женился рано, курсантом третьего года учебы, но никогда об этом не жалел.
Время в Москве пролетело как два перегона в метро. И по театрам особенно не походили, ведь билеты на хороший спектакль купить не легче, чем выиграть в лотерею, зато в первую же неделю взяли в прокате телевизор с большим экраном и смотрели спектакли с доставкой на дом. И вот теперь судьба милостиво подарила Насте еще почти полгода столичной жизни.
...Ночью Русакова-дядю и Свиря разбудили звонки корабельной сигнализации. Оба торопливо оделись и выбежали на верхнюю палубу. Команда крейсера уже была выстроена, на правом фланге стоял караульный взвод с автоматами на груди. В ночной тишине раздались негромкие гортанные команды старшего помощника:
- Оцеплению занять свои места! Ракетной погрузочной партии приготовиться к приему боекомплекта!
Через несколько минут к причалу, осторожно шурша шинами, подошли крытые брезентом длинные автопоезда.
Глава 2
В Находке под разгрузкой и бункеровкой простояли около трех недель. За это время почти весь комсостав и большая часть матросов сумели слетать домой, повидаться с близкими. Не представилось такой возможности лишь старпому Алмазову, механику Томпу и второму помощнику Рудякову. Последний, впрочем, не огорчался: при погрузке нужен свой хозяйский глаз.
Татьяна улетала из Владивостока вместе с первым помощником Воротынцевым и несколькими моряками. Среди них был рулевой Гешка Некрылов, веселый остроглазый паренек, с которым Татьяна за время долгого рейса через Атлантику, Средиземное море, Суэцкий канал и еще два огромных океана успела подружиться.
- Эхма, маловато времечка, а то бы, ей-бо, оженился! - балагурил Гешка. - Люська моя третий год ждет, все глаза проглядела, а до загса рукой подать!
- Давай приводи домой жену на радость соседу! - подначил рулевого один из приятелей.
