Весной 1934 года фундаментальный вопрос, ради ответа на который Зорге, собственно, и был послан в Японию, а именно: каковы японские намерения в отношении России — приобрел особое значение, поскольку в течение зимы японо-советские отношения заметно обострились. Никакого прогресса не наблюдалось и в переговорах между двумя странами о будущем контролируемой русскими Восточно-Китайской железной дороги, пересекавшей северную часть Маньчжурии. Было ясно, что японцам следует либо купить эту линию, либо попросту захватить ее. И если переговоры о продаже слишком затянутся или закончатся безрезультатно, всегда существовала возможность того, что японская Квантунская армия, подлинный правитель Маньчжоу-Го, просто захватит железную дорогу с одобрения или без оного со стороны Токио.
Большинство военных атташе в Токио были уверены, что японо-советский конфликт вполне вероятно разразится в 1935 году. Американский посол Джозеф Грю 9 марта 1934 года имел долгую беседу со своим русским коллегой Юреневым, в которой намекнул на общее мнение, распространенное среди дипломатов, что весной 1935 года можно ожидать японского нападения на советский Дальний Восток. Однако, как отметил в своем дневнике Грю, «посол ответил, что, пока никто не может предсказать точную дату нападения, он считает более вероятным, что подобное нападение случится этой весной».
Начало весны 1934 года вполне могло стать временем особых осложнений для Зорге, смягченных, возможно, лишь тем, что супруги Отт переехали в Токио. Одзаки должен был приступить к работе в мае, но, в конце концов, он был в Осаке, а не в столице, и в то время у него еще не было тесных контактов в кругах японского правительства и уж тем более среди высшего командования.
Зорге заставил Мияги выяснить все, что можно, о военных планах Японии, и в течение всей первой половины 1934 года — точная дата неизвестна — тот подготовил для Зорге отчет о позиции армии в отношении Советского Союза. В этом отчете утверждалось, что нападение на Россию, судя по высказываниям армейских служащих и характеру персональных назначений в армии, по-видимому, не за горами. Мияги также указал, что Квантунская армия была усилена и что некоторые офицеры при общении с прессой агитировали за нападение, a Sakurakai («Общество Сакура» — объединение, собравшее в свои ряды почти сотню политически активных капитанов, майоров и лейтенантов) стало намного более влиятельным и «способно ускорить принятие решения о нападении на Советский Союз».
В этом отчете, основанном в общем-то на слухах и сплетнях, а также на внимательном изучении газет и журналов, упоминание об «Обществе Сакуры» должно было представлять значительный интерес для Зорге. Это была именно того рода информация, которую он мог передать в конфиденциальном порядке и с большой выгодой для себя как в Москву, так и в германское посольство. Хотя к тому времени Сакура-каи не было по-настоящему тайным обществом, тем не менее о его существовании японские офицеры не спешили оповестить широкую публику и уж тем более иностранцев, и скорее всего, европейские посольства вряд ли что-либо слышали о нем.
Однако к середине мая страхи близкой войны слегка улеглись. Летом — возможно, в июле — Зорге сказал Мияги, что «Коминтерну» нужна информация о японской армии, основанная на военных публикациях в прессе. И Мияги стал регулярным подписчиком (через книжный магазин в районе Канда-Роуд) ежемесячного журнала «Gunji to Gijutsu» («Военное дело и технологии»). Начиная с августовского выпуска 1934 года, он делал выписки из множества статей с такими названиями, как «Новое советское оружие», «Анализ состояния Красной Армии» и «Новое вооружение французской, германской и британской армий».
Едва ли это можно было отнести к разряду разведывательных материалов высочайшего класса, и не удивительно, что через несколько месяцев Зорге сообщил Мияги, что сообщений из этого источника больше не требуется. Также не удивительно, что, когда Зорге был в Москве в 1935 году, ему сказали, что следует возобновить передачу выдержек из журнала «Военное дело и технологии»[63]. Так что Мияги пришлось вновь вернуться к этой задаче особой важности, которую он забросил предположительно, по указанию Зорге, еще весной 1936 года.
Однако калибр поставляемой Мияги информации все возрастал по мере того, как развивались его связи и ширились источники. Сюда можно было включить и небольшое число людей, которых можно было бы назвать субагентами организации Зорге. Мияги надеялся, как он говорил Зорге в 1934 году, создать национальную сеть доверенных информаторов в большинстве районов страны. Но этого он так никогда и не смог достичь «из-за недостатка подходящих людей». И тем не менее временами он мог положиться, подобно Одзаки, на информацию из самых неожиданных кругов, так же, как и на своих сознательных помощников. Но у Мияги уже был помощник, работавший на него, — знакомый по калифорнийскому периоду Акийяма Койи, приехавший в Японию за несколько месяцев до Мияги.
Миссис Китабаяси, квартирная хозяйка Мияги в Лос-Анджелесе, познакомила Мияги с Акийямой у себя дома еще в 1931 году. Акийяма тогда работал в газете, издававшейся на японском языке под названием «Nicht-Веі Shim-bun», и, похоже, оказывал немалую помощь и поддержку Мияги, рецензируя и рекламируя выставки его картин. Это был человек средних лет, родившийся в 1889 году.
Оказавшись в Токио, Акийяма, похоже, был далек от процветания, и Мияги, вскоре приехавший в Японию и, без сомнения, помнивший о хорошем отношении Акийя-мы к нему в Калифорнии, начал помогать другу, давая ему от двадцати до тридцати иен в неделю — скромную, но никоим образом не презренную сумму в те дни. Акийяма, вероятно, мог поинтересоваться у Мияги, не может ли он послужить ему каким-то образом. А может, предложение исходило от самого Мияги. Но, так или иначе, вскоре Акийяма уже делал письменные переводы для Мияги с японского на английский, получая почасовую плату.
Готовя отчеты для Зорге, написанные по-японски, Мияги старался пользоваться исключительно черными чернилами, поскольку отчеты потом перефотографировал Вукелич для дальнейшей передачи «Коминтерну» и для этих целей черные чернила подходили лучше, чем синие. Однако часто бывали такие отчеты, которые представляли непосредственный интерес для самого Зорге, и потому требовалось срочно и точно перевести их на английский. Переводчиком в большинстве случаев был Акийяма, пользовавшийся синими чернилами, и Мияги решил не говорить Акийяме, что бумаги подлежат фотографированию. Акийяма, закончивший коммерческий колледж в Калифорнии, без сомнения, лучше владел английским, чем Мияги, и потому, когда срочно требовался перевод, Акийяма садился за работу и работал по четыре часа без передыху, в зависимости от размеров и сложности содержания переводного материала. Он переводил на английский как написанное рукой Мияги, так и бесчисленные японские тексты, значительный поток военной, экономической и политической информации разведывательного характера.
Так продолжалось в течение восьми лет, в течение которых Акийяма получал пусть и небезопасный, но стабильный заработок. Большую часть времени, однако, он жил вместе с Мияги, не проявляя явного интереса ни к коммунизму, ни к подпольной деятельности приятеля. Он, конечно, знал, что их могут арестовать и что в этом случае сурово накажут за измену и шпионаж. И тем не менее этот любопытный человек, которого Уиллоби прямо называл «единственным наемным работником», похоже, был совершенно равнодушен к вопросам секретности. «Это был не тот человек, — признал Мияги, — который мог бы стать серьезным помощником в шпионской работе». На самом деле Акийяма был привязан к Мияги узами дружбы и сильной экономической зависимости, а идеологические симпатии играли в их общении минимальную роль. Это имело свои недостатки, и в 1939 году Мияги попытался найти другого опытного переводчика, но безуспешно, «и потому мы были вынуждены позволить Акийяме продолжать работу». Стоит, однако, упомянуть, что, несмотря на тревогу Зорге в отношении сотрудничества с Акийямой, с которым Зорге наверняка не встречался, Мияги убедительно заявлял, что этому человеку можно верить.
Фактически все разведданные, полученные Зорге в 1934 году и за шесть месяцев 1935 года, были отправлены в Россию с курьером, поскольку радиосвязь, которой ведал «Бернгард», практически не действовала. «Я мог отправить лишь самое короткое сообщение, — признавался Зорге, — и то очень редко».
Но отправка материалов с курьером требовала поездки в Шанхай. В мае 1934 года Зорге ездил сам, передав свой пакет незнакомцу, которого он принял за скандинава. («Я не знаю, чем он занимался и где, да я и не спрашивал».) Следующая поездка, вероятно, состоялась — хотя никакой даты не указано — в разгар лета, в конце июля, вскоре после отставки Кабинета министров, когда адмирал Окада сменил адмирала Саито на посту премьер-министра. Эмиссаром из Токио в данном случае была жена «Бернгарда», встретившаяся со связником (женщиной) в номере «Палас-отеля» в Шанхае. Состоялась и еще одна поездка в Шанхай в тот год, осенью, когда нервный «Бернгард» вез материалы из Японии. Договоренность об этой встрече стала темой одного из нечастых радиосеансов. А в начале 1935 года жена «Бернгарда» совершила еще одну поездку в Китай: похоже, что у нее была та сила характера, которой явно недоставало ее мужу.
