Затем война 1812 года. Саблуков в действующей армии. Однако к весне 1813-го он снова в отставке. Живет то в Петербурге, то у родных жены в Англии. Здесь, в далекой Британии, он и записывает по просьбе своих близких рассказы о событиях, очевидцем и участником которых он был, а также об императоре Павле, которого доводилось ему видеть чуть ли не ежедневно. Эти рассказы были записаны им в несколько приемов и завершены незадолго до его неожиданной кончины (он ушел из жизни в Петербурге от холеры летом 1848 года).
Подлинник, писанный на английском языке (поскольку был предназначен для английской родни Саблукова), долго не выходил из круга семьи, пока, наконец, не появился на страницах уже упомянутого нами английского журнала.
Ниже мы будем неоднократно обращаться к воспоминаниям и впечатлениям Николая Саблукова об императоре Павле I (которому он был, кстати говоря, до конца предан и которому никогда не изменял). Вот, например, его впечатления от Петербурга к моменту кончины Екатерины и воцарения Павла I и от того, что стало с городом буквально в считанные дни:
«…По внешнему блеску, роскоши и хорошему вкусу в частной жизни ничто не могло превзойти Петербурга 1796 года; таково было, по крайней мере, мнение иностранцев, посещавших во множестве Россию и затягивавших месяц за месяцем свое пребывание в ней, чтобы пользоваться веселием, гостеприимством и удобствами, которые Екатерина имела искусство распространить по всей империи.
Почти невероятна внезапная перемена, совершившаяся по прошествии нескольких дней (с 6 ноября 1796 г.) во внешности города. Благодаря вышеупомянутым полицейским мероприятиям, приводившимся в исполнение с крайнею суровостью, метаморфоза совершилась весьма быстро. Петербург перестал быть похожим на современный город и принял скучный вид немецкого города за два или за три столетия тому назад. К несчастию, перемена заключалась не в одной внешности; изменились не только экипажи, одежда, шляпы, сапоги, но изменился также дух жителей.
Деспотизм, обрушившийся на все и коснувшийся самых незначащих сторон обыденной жизни, дал почувствовать себя тем более болезненно, что он проявился после целого периода полной личной свободы».
А вот каким увидел павловский Петербург князь Федор Голицын уже 7 ноября 1796 года:
«Все чрез сутки приняло совсем новый вид: перемена мундиров в полках гвардии, вахтпарады, новые правила в военном учении; одним словом, кто бы за неделю до того уехал, по возвращении ничего бы не узнал. Дворец как будто обратился весь в казармы: внутренние бекеты, беспрестанно входящие и выходящие офицеры с повелениями, с приказами, особливо по утру.
Стук их сапогов, шпор и тростей, все сие представляло совсем новую картину, к которой мы не привыкли. Тут уже тотчас было приметно, сколь государь страстно любил все военное, а особливо точность и аккуратность в движениях, следуя отчасти правилам Фредерика, короля прусского… Сей быстрый переход из кроткого и милосердного в столь строгое правление привел россиян в ужас и негодование. Для меня непонятным сделалось, отчего государь возымел к своему народу такую недоверчивость… Приписывают, однако ж, бедственной судьбе, постигшей Людовика XVI и его семейство, строгие поступки государя с его подданными»{69}.
Шеф и полковник всех гвардии полков
Нам и по сей день памятны такие слова, как «шлагбаум», «полосатые версты», «полосатые будки», «плац», «марш», «фельдъегерь», «ботфорты» и другие, связанные, как правило, с военной службой. Появились они много ранее конца XVIII века (например, слово «шлагбаум» — при Петре I, в 1716 году), но вот закрепились в нашей памяти только со времен Павла Петровича. И как будто навсегда. А с легкой руки, точнее, с легкого пера Пушкина вошли и в стихотворные тексты:
Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид…
Или:
Ни огня, ни черной хаты,
Глушь и снег… Навстречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне…
Как рассказывал впоследствии князь Петр Михайлович Волконский{70}, уже вечером того знаменательного дня 6 ноября, а точнее, в ночь на седьмое он встретил у ворот Зимнего дворца Павла I, который в сопровождении Аракчеева, Капцевича и Апрелева расставлял новые пестрые будки и часовых. Начиналась эпоха «плацев», «шлагбаумов», «ботфортов» и «фельдъегерей».
Занятия, как говорил сам Павел, строились теперь «по-нашему, по-гатчински». Уже на следующее утро, то есть 7 ноября, император начинает обычное гатчинское времяпрепровождение. С той лишь разницей, что теперь все это происходит не в Гатчине, а в Петербурге. Очень рано, уже в девятом часу, Павел Петрович совершает свой первый верховой выезд по городу. Сопровождает его Александр Павлович, который, по его собственным словам, вынужден терять свое время на исполнение обязанностей простого унтер-офицера.
В одиннадцатом часу монарх присутствует при первом вахтпараде. Интересно, что с этого дня вахтпарад приобретает важное, прямо-таки государственное значение. И затем, уже на долгие годы, становится непременным ежедневным занятием будущих русских самодержцев.
Вот как описывал свое первое впечатление от начальных дней царствования Павла уже знакомый нам Николай Саблуков:
«Явились новые лица, новые сановники. И как они были одеты, о Боже! Несмотря на все наше горе по случаю кончины императрицы, мы от смеха держались за бока при виде этого маскарада. Великие князья Александр и Константин явились в своих новых мундирах; они напоминали собою старые портреты немецких офицеров, вышедших из своих рамок».
Уже с первого дня царствования государь ежедневно отдает «при пароле» приказы наследнику. Они подписываются цесаревичем и скрепляются Аракчеевым. И такой порядок продолжается более 4-х месяцев, вплоть до отъезда двора на коронацию в марте следующего 1797 года.
Острый на язык Ростопчин дал императору обидное прозвище «гатчинский капрал». И вот этот самый «капрал» уже с первых дней берется смирять высокомерие екатерининских вельмож, в том числе и военных, причем без разбору, поголовно. Начинает с развода.
Ну а что же творится на разводе? Русская гвардия еще не знает, как поведет себя новый император. И услышав из его уст поощрение, выраженное в сомнительно-приветственном тоне, в грубой и грозной форме: «Что же вы, ракалии, не маршируете? Вперед, марш!», — гвардейцы не знают, как реагировать. Недоразумение происходит от ожидаемой команды «ступай!». Но, оказывается, согласно «Гатчинскому уставу», команда эта там, у них в Гатчине давно была заменена иностранным словом «марш». И естественно, что эта команда, пока что чуждая слуху екатерининских солдат, вызвала минутную заминку.
Неприятное впечатление от павловских новаций усиливает и бестактно-грубоватый Аракчеев. Например, при инспектировании им, по поручению императора, Екатеринославского полка Аракчеев называет прославленные знамена этого соединения «екатерининскими юбками». Так что нетрудно себе представить, с каким негодованием слушают его оскорбительные изречения екатерининские офицеры.
Первый высочайший приказ, отданный «при пароле» его Императорскому Высочеству Александру Павловичу уже 7 ноября, состоял из следующих десяти статей:
«1-е. Пароль Полтава.
2-е. Его императорское величество император Павел принимает на себя шефа и полковника всех гвардии полков.
3-е. Его императорское высочество великий князь Александр Павлович в Семеновский полк полковником.
4-е. Его императорское высочество великий князь Константин Павлович в Измайловский полк полковником.
5-е. Его императорское высочество великий князь Николай Павлович в Конную гвардию полковником.
6-е. Полковник Аракчеев комендантом в городе.
7-е. Адъютанты при его императорском величестве императоре Павле Петровиче назначаются: генерал-майор Плещеев, генерал-майор Шувалов, бригадир Ростопчин, полковник Кушелев, майор Котлубицкой и камер-паж Нелидов, который и жалуется в майоры.
8-е. Полковник Аракчеев в Преображенский полк штабом.
9-е. Подполковнику Кологривову быть в эскадроне гусар, как в лейб, так и в его полку и казаками, что и будет составлять полк, прочее ж поступать по уставу.
10-е. Господам генералам другого мундира не носить, кроме того корпуса, которому принадлежат; вообще, чтоб офицеры не носили ни в каком случае иного одеяния, как мундиры».
На том и завершается первый высочайший приказ. На следующий день, 8 января, одних «омундиренных» ждет нечаянная радость, а вот других… В приказе граф Н. И. Салтыков пожалован фельдмаршалом. Бригадир Ростопчин, полковники Кушелев, Аракчеев и Обольянинов — в генерал-майоры. Подполковник Кологривов — в полковники.
