Вавилонская троица состояла из Творца Ану, бога солнца Сина и богини луны Иштар, венчавшейся полумесяцем. Поскольку ее планета в общем смысле всегда считалась оказывающей влияние на плодородие, мы располагаем общей причиной неких особенных жертвоприношений, связанных с почитанием этой богини во многих ее проявлениях, начиная от мрачной Иштар и кончая более мягкой, хотя и нередко жестокой, Афродитой. Определенный намек на подобные обстоятельства нам предоставляют амазонки Кавказа, которые, в соответствии с рассказом Страбона, каждую весну проводили два месяца в соседних горах. Горы образовывали границу между их собственной территорией и территорией гаргарян, также поднимавшихся на гору, чтобы во исполнение древнего обычая принести положенные жертвоприношения. Они встречались "в тайне и тьме", чего и следовало ожидать от поклонников Астарты. Свидетельства о существовании прочих форм саможертвоприношения, похоже, сохранились в легендах об американских амазонках, тех, которым для обретения талисманов плодородия приходилось ранить собственные тела и предлагать свою кровь; и тех, которые целым племенем исчезли в земле следом за броненосцем. Кроме того, о том же свидетельствует повесть о младенце, помещенном в тугую сумку, что придало его телу новую и прекрасную форму. Как показал де Губернатис, мешок имеет два символических толкования: это ночь или укрывающие солнце облака, а потому смерть; и это акт пожирания, также представляющего собой форму смерти. Однако ночь и смерть, хотя и находящиеся в конфликте с солнцем и светом, являются средством обновления жизни. Американская Амазонка приносит в жертву своего сына для того, чтобы он испытал прекрасное возрождение, а, как нам известно, посвященный богам молодой человек проходит вторую форму жертвоприношения, когда его бросают в озеро и превращают в рыбу, — другой из символов дающей жизнь силы, которой поклоняются женщины, после чего подвергается окончательному убиению. На сей раз, следует вспомнить, жертвоприношение совершается с помощью сети, сплетенной из женских волос. Учтем, что во многих местах поклонение лунной богине требовало предоставления женщиной своего тела в темном храме богини всякому встречному, или более мягкой жертвы в виде собственных волос.
Махабхарата рассказывает, что Шантану, потомок почитавшегося в Северной Индии великого лунного бога Чандры, женился на воплощении Ганга. Эта благая речная богиня приняла человеческий облик в качестве покаяния, вероятно для того, чтобы обрести большую силу, и на своем земном пути встретила семерых младших богов, рассказавших ей горестную повесть. По несчастной случайности все семеро оказались между индуистским отшельником и жертвоприношением, и тот, обладая колоссальной силой, накопленной долгой аскезой, поразил их страшным проклятием: "Родитесь среди людей". Пожалевшая их Ганга вышла за Шантану, и семь родившихся у царственной и божественной пары сыновей были этими семью богами. Родившись, каждый из них уже земным существом, и Ганга бросала его в полноводный поток, откуда тот отправлялся прямо на небеса.
Здесь мы, очевидно, имеем дело со вполне определенным человеческим жертвоприношением животворящей богине-реке, вполне согласующимся с великими обрядами, справлявшимися в древности египтянами на Ниле во время его разлива. В существенно модифицированной форме мы встречаемся с тем же обрядом в обручении венецианского дожа и Адриатического моря, коша дож бросал в волны символическое кольцо. Оно должно было принести ему власть над ними. А также в благословении вод, освящаемых в Средиземноморье или царем на реке Неве[20]. Или в осуществляемых рыбаками скромных приношениях морю: в виде серебряной монетки, вложенной йоркширским рыбаком в поплавки собственной сети, или бросании Адониса в волны, совершаемом сицилийцами и другими народами. Все эти жертвы имеют своей целью возместить реке или морю полученные людьми дары — пищу и процветание. Жертвоприношения Гангу приняли впоследствии более мягкий обычай бросания тела или пепла усопшего в его священные воды, с тем чтобы люди эти могли впоследствии воплотиться в более высокой сфере, в то время как жертвоприношения Нилу вместо девушек стали осуществляться цветами.
Геродот рассказывает любопытную историю о ливийском племени аусеан, обитавших на берегу озера Тритонида. Девы этого племени раз в год отмечали праздник Афины. Богиня могла в данном случае носить имя Нейт, или Нит, — то есть Ночь — которую египтяне почитали как одну из трех первичных богов, в качестве Матери Природы или даже в известном смысле Перводвигателя, и изображали в виде нагой, согнутой дугой, черной женской фигуры, опирающейся на кончики пальцев рук и ног, и усыпанной звездами, символизирующими свод небес. В ходе этого праздника девушки "разделялись на два отряда и дрались шестами и дубинками". Самую красивую из них облекали в панцирь греческого образца, что вызывало недоумение по поводу того, каким же защитным вооружением пользовались здесь до того, как местные жители вошли в соприкосновение с эллинами.
Убитых в таком сражении девушек объявляли "ложными девами". Далее Геродот говорит, что аусеане считали свою Афину (Нейт) дочерью Посейдона и Тритониды, удочеренной Зевсом. Сама идея подобного религиозного празднества свидетельствует о конфликте двух элементов власти, добра и зла, при желании заслужить выгоду жертвоприношением. Происхождение Нейт у аусеан свидетельствует о противоборстве влияний, некоем жизненном явлении, наблюдающемся при смешении соленой и пресной воды под лучами солнца. Вполне уместно, однако, что обряды, связанные с рождением суровой и примитивной Нейт, должны были осуществляться отрядами вооруженных дев и связываться с борьбой между светом и тьмой, триумфом верных последователей и убийством ложных.
Уже в другом регионе отец Ламберти сообщает, что племя, обитающее в северных областях Кавказа, в высокогорных селениях, не хоронит своих мертвецов, но помещает их в дупла деревьев, а одежду покойных развешивает на ветвях. Дело здесь в том, что и азиатский адонис и египетский Осирис первоначально являлись древесными богами, и потому принесенных в жертву людей вешали на деревьях. На память о том же обычае мы наталкиваемся в Махабхарате, где говорится, что конь Ашвамедхи привел раджу Арджуну в страну, где мужчины и женщины вырастали на деревьях, свисая с ветвей, жили всего один день, а потом умирали. То же самое говорится в отношении острова женщин Эль-Вак-Вака, где плоды на деревьях, созревая, выкрикивали "Вак-вак", а потом умирали. Бартон видел в этих деревьях калебасовые, "гротескные растения, истинных слонов растительного мира, плоды которых, иногда более крупные, чем голова человека, висят на тоненьком волоске". Плод калебасового дерева, или баобаба, "обезьяний хлеб", содержит кислую мякоть, играющую заметную роль в качестве продукта питания; поэтому здесь, как и в случае сосны Адониса, пальмы Осириса и, возможно, кавказского дуба, дающих съедобные плоды, мы имеем объяснение древесным повешениям как таковым. Оно служит основанием всей философии широко распространенного почитания Древа Жизни, а нередко и Дерева Смерти, смерти, предшествующей обновлению жизни. Иногда о необходимости жертвоприношений можно узнать из древних наблюдений за религиозными обычаями Индии, о чем нам напоминают замечания, сделанные нами по поводу изваяния Арддханаришвары, находящемуся в пещерах Элефанты. И Шива, и Парвати рождены в горах и связаны с человеческими жертвоприношениями, он в активной, она в пассивной форме. Шива, "от которого прибавление" называется "Господином Гор", седалищем его служит гора Кайласа. Он нередко пребывает в Гималаях, мрачные хребты которых древние авторы считали восточными отрогами Кавказа, породивших его супругу Парвати или "Дочь Гор". Шива представляет собой скорректированную инкарнацию древнего ведийского Рудры, "Бога Бурь", и хотя эмблемами его являются растущий полумесяц и оплодотворяющий грозовой Перун в виде трезубца, он носит на себе смертоносную кобру и украшает себя ожерельями из змей и человеческих черепов. Пережитки человеческих жертвоприношений до сих пор встречаются в уединенных уголках Гималаев и других горных хребтов Индии. Например, у тода, населяющего Нилгири, где производится освященный отгон скота с одной фермы на другую, сопровождающего стадо калтмука, мальчишку подпаска или ученика жреца, щедро кормят сытной пищей после прихода на новую ферму. Это соответствует правам, предоставляющимся тибетскому лонгон гъялпо и прочим будущим козлам отпущения. Потом хозяин-жрец отводит его в сторону и осыпает проклятиями, так чтобы все неудачи, предназначенные для скота, фермы или жрецов, перешли на плечи пастушонка. После этого голову мальчика поливают очищенным со многими обрядами маслом и оставляют в одиночестве. Жрец возвращается на ферму, мальчик тоже, но не сразу, еще он должен провести часть ночи вне хижины, пробраться внутрь нее только после того, как все уснут, и выскользнуть наружу еще до рассвета. Никто не обращает на него внимания, пока не будут закончены утренние работы, поскольку он как бы не существует; потом жрец производит ритуал снятия проклятий, и калтмук может вновь приступить к выполнению собственных обязанностей.
