Стояли в обороне. Хуже нет стоять в обороне. Держаться — всегда трудней. И потери больше. У нас заранее были выкопаны могилы. Погибших клали рядами. Ряд засыпали землей и снова ложили ряд. А немец ракеты пускает и освещает все наши позиции. Потом стояли в Ленинграде, откуда пошли в наступление на Пулковские высоты. Это было в январе 1994 года. Ехали по большаку. Машины в три ряда, не видать ни начала, ни конца. Проезжали мимо города Пушкина, поехали в Царское Село. Дали задание: сесть десантом на танки, прибыть в Царское Село, захватить там плацдарм, а потом выбить немца.
В наступление шли с криками: «За Родину! За Сталина!» Много немцев взяли в плен. Целую зиму 1943–1944 годов мы не бывали в помещении. Жили в машинах, на улице. Снег разгребем, расстелем палатку, положим соломы и ляжем спать. Один охраняет. Ели на улице, брились, отдыхали. Закалились, не болели и воевали — бывало всякое. Однажды на Ленинградском фронте или на Рижском, не помню, случилось такое. Наша дальнобойная артиллерия била по немцу, прямой наводкой по немецкой пехоте шпарила. Выбила и пришла на их место. И вдруг снова бьют по нам. Это, оказывается, наши били, по ошибке, конечно. Жаль, но были убитые. Потом скомандовали отставить.
Единственное желание было во время войны — скорее домой, возвратиться к мирному труду, увидеть близких, родных.
«По трупам и наступали друг на друга»
Дранишников Алексей Васильевич, 1908 год, село Тохтино, учитель
В 1932 году я окончил Кировский педагогический институт, работал несколько лет директором Тохтинской семилетней школы. В 1939 году был взят в армию в Монголию. Находился на службе в монгольском городе Баян-Тюмени. Там же окончил курсы шоферов. В сентябре 1941 года вступил в партию. В 1942 году был назначен командиром взвода автомобильной роты (тридцать машин и тридцать пять человек) и наша 299-я бригада была направлена под Москву. Мы поехали до Тамбова, и тут немец стал бомбить наш эшелон. Однако обошлось. Все машины и пехота высадились в Тамбове, раненых никого не было. Командир бригады вызвал меня и приказал на 30 машин посадить пехоту и направляться на передовую. Указал, если пролетит самолет-разведчик, то с этого места немедленно уезжать в укрытие.
Когда мы заехали в одно село, над нами как раз пролетел этот самый самолет. Я приказал выехать обратно из села, укрыть машины и солдатам всем тоже укрыться. Сам же остался в селе у разбитого каменного здания. И минут через пятнадцать налетели немёцкие самолеты и начали бомбить село. В нем находилось несколько наших танков и кавалерийские лошади, привязанные к ограде. Часа два бомбили. Два раза меня заваливало землей. Один осколок упал совсем рядом. А напротив меня укрывался мой шофер. Его так оглушило, что он выбежал и забегал вокруг воронки, закричал: «Не буду больше воевать!» Я подбежал к нему, свалил в воронку. А немцы — как сбросят бомбы, стараются лететь ниже и стреляют из пулеметов. Так прошло два часа. Когда бомбежка окончилась, я шофера из воронки вытащил и мы пошли обратно к своим машинам. Во всем селе сплошные воронки. Дошли до своих машин — они все целы, и солдаты все живые. Я приехал к комбригу и доложил, что все в порядке, все живые, машины целы, задание выполнено, только я и мой шофер немного оглохли.
Дальше, чтобы немецкие самолеты не налетали на нас, пришлось всей бригадой, шесть тысяч человек, идти пешком и только ночью. Машины оставили. Пришли на передовую, заняли окопы. Солдаты, которые там оставались, а их было очень мало, отправились в тыл. Наша бригада их заменила. Утром на нас стал наступать враг. Мы находились на одной стороне оврага, а немецкие окопы на другой. Глубина оврага — около пятнадцать метров. В нашей бригаде было шесть тысяч человек, и нас хватило всего на шесть дней боев. Этот овраг был завален трупами русских и немецких солдат. Хорошо запомнилось, что у некоторых уже черви да воронье глаза выели. Так по трупам и наступали друг на друга. После шести дней боев нас, не раненых, осталось двести человек. Нашу бригаду заменила новая часть, а нас отправили на формирование в город Сердобск Рязанской области.
Через месяц была сформирована новая бригада из моряков. С ней мы освободили Воронеж. Потом перешли на Юго-Западный фронт. Впереди шел танковый корпус, наша бригада за ним. Прорвали румынский фронт. Румыны сдавались целыми батальонами. Вояки они никудышные. И мы соединились с южными войсками, окружив немцев под Сталинградом.
При наступлении на шевченковские хутора танковый корпус шел впереди, а мы за ним. Немцы наши танки пропустили, а пехоту задержали. Их была целая армия — 60 тысяч человек, а нас всего шесть тысяч. Вызвал меня командир бригады, приказал ехать в тыл к немцам и помочь командиру танкового корпуса генералу Танастишину. На тридцать вездеходов, закрытых брезентом, нагрузили по бочке дизельного топлива для танков, по станковому пулемету и по два ящика патронов и по три пулеметчика.
Вскоре добрались до села, в нем и находился этот генерал. Я доложил ему, что привез для танков дизельное топливо, тридцать станковых пулеметов и патроны к ним. Вокруг вырыли окопы, поставили пулеметы.
К нам прибежали колхозницы и кричат: «Почему вы не стреляете? Посмотрите, сколько немцев на наше село идут, нас всех перевешают». Действительно, немцы шли в восемь рядов, с автоматами в руках, но не стреляли. Когда они подошли так близко, что стали видны их лица, генерал выстрелил ракетой и все тридцать пулеметов открыли огонь. Немцы повалились и стали отступать. Но в двенадцать часов дня с немецкой стороны пошли танки. Мы думаем — все. Не сравнить, какие силы у Танастишина были, и какие у фашистов. Но тут по рации генерал запросил подмогу, и двадцать пять танков пришли к нам на помощь. Немцы побросали оружие и стали сдаваться в плен. Мы выскочили из окопов и стали выстраивать немецких солдат, чтобы вести в плен. Их оказалось 1500 человек. Около 500 человек было убито.
Только успели немцев выстроить, как налетело огромное количество немецких самолетов, стали кружить вокруг села. Один наш танкист увидел у убитого немецкого офицера ракетницу, вынул ее и выстрелил ракетой. И самолеты вместо бомб стали сбрасывать ящики с патронами для немецких автоматов, с продуктами питания. Все сбросили и полетели обратно. Вот так фрицев обманули. У меня было тридцать машин, мы еле сумели погрузить все в них. Когда вернулись с грузом к своим, на «виллисе» приехал генерал Чуйков. Он выстроил нас всех, поздоровался со всеми за руку и сказал: «Спасибо вам! Вы будете награждены». Он еще сказал, что своей 3-й армией окружил всю немецкую армию и через три дня возьмет ее в плен. И действительно, вскорости было взято в плен 48 тысяч немецких солдат и офицеров.
Дальше наша 229-я бригада пошла на юг. На Северном Донце остановились. По ту сторону реки стояли итальянские войска, командовали ими немецкие офицеры. Днем офицеры находились в окопах, а ночью уходили в деревню, стоящую за несколько километров от берега. Как только немцы уйдут, итальянцы выскакивают из окопов и кричат: «Рус солдат, выходи, мы стрелять не будем!» Мы могли свободно воду брать из реки, купаться. В одну ночь был сильный дождь, ветер. И в эту ночь 150 итальянских солдат переплыли через реку и ушли в лес на нашей территории. Наши солдаты, которые были в окопах, сообщили об этом командиру бригады. Командир этой же ночью посадил всех на машины и велел найти меня, чтобы я принял командование и взял итальянцев в плен.
Искать итальянцев долго не пришлось. Мы окружили лес и стали прочесывать его. Как только начали наши солдаты сходиться, видим, итальянцы стоят около деревьев, и автоматы рядом на земле. Они не сделали ни одного выстрела. Нам объяснили, что сбежали не для того, чтобы воевать, а чтобы сдаться в плен.
Дальше я командовал автовзводом Одесской автомобильной бригады. Машины были здесь уже американские. Америка дала 200 тысяч машин. «Шевроле», «студебеккеры», «джемси». Освобождал Молдавию, Румынию, Венгрию, Австрию. Трудные были бои за Будапешт. Он был окружен 3-м и 2-м Украинскими фронтами, но 120 тысяч немцев в Будапеште не сдавались. Гитлер сообщил по радио им, что, мол, пошлю 1000 танков, когда на Дунае пойдет лед, и оба фронта утоплю в реке. Я около месяца перевозил снаряды для нашей артиллерии. И тут произошел один трагический случай. Командир роты решил сам своими силами возить снаряды для «катюш» на тот берег Дуная. Я хорошо знал дорогу, ездил все время на первой машине, за мной ехали остальные одиннадцать. Говорю — не ездите без меня. Но комроты не согласился — некогда, мол. Жди тебя, пока ты освободишься. Сам поеду.
Дорога была заминирована немцами, разминировали только проезжую часть. Машины шли друг от друга на расстоянии 100 м, чтобы в случае взрыва одной другие не пострадали. Командир роты ехал на первой машине. Снег лежал не толсто, но все-таки мешал движению. И первая машина застряла, наверное, немного съехала с проезжей части. Командир стал звать шоферов на помощь. Когда люди пришли и стали толкать машину, произошел страшной силы взрыв. Ахнула не только мина, но и все снаряды в машине. Шофер последнего грузовика, который не слышал, как всех созывали, один остался жив, хотя после этого оглох и даже плохо говорил. Я услышал взрыв, хотя машины ушли уж километров на пять, и прибежал к комбату; говорю, беда, мол. Когда рассвело, приехали на место происшествия. Перед нами предстала страшная картина: весь снег был в крови и в клочьях одежды, и никого в живых, кроме того шофера. Между прочим, мы и сами чуть не подорвались: между колес пропустили мину. Если бы наехали колесом, и мы бы взорвались. После этого война закончилась через три месяца, а тут погибло столько солдат-шоферов и командир роты.
