- Хоть дома переночуй, - уговаривала ее Мария Карповна.
- Нет, мамулька, поеду. Надо всходы на бахчах посмотреть.
- Да что им за одну ночь сделается, твоим всходам?
- Галки склюют или блоха навалится. Мало ли что! - ответила Ульяна и вздохнула, не зная, куда сунуть письмо, присланное на имя Агафона из Москвы. Она задумала вручить ему сама, с тайным намерением выяснить корреспондента.
После случая с теми письмами Ульяна явно избегала Гошку. Чувствуя себя виноватым перед нею, он тоже старался реже попадаться ей на глаза. Отчаянно мучаясь, все свободное время "убивал" на чтение серьезной литературы по программе заочного института. Написал родителям покаянное письмо, перевел им почти все деньги, какие у него были, и ни единым словом не обмолвился о родившейся девочке. Думая о ней, содрогался в душе, что он отец ребенка, к которому не питал абсолютно никаких отцовских чувств, обвинял свою персону в черствости, в жесточайшем эгоизме, ненавидел самого себя, а еще пуще Зинаиду Павловну. Вспоминал о ней с горечью, особенно возмущался ее нарочито веселым письмом, потому и не ответил на него.
По дороге на ферму Ульяна опустила поводья и несколько раз доставала из кармана письмо, где, по ее мнению, умышленно не был указан обратный адрес. Она пыталась рассмотреть его на свет, но конверт оказался настолько плотным, что не было видно ни единой буковки. Однако адрес, как она думала, явно был написан все тем же знакомым, круглым женским почерком. Ульяне очень бы хотелось знать, о чем теперь пишет ему эта женщина. Сама она, например, хорошо знала, как нужно бороться с вредителями, сорняками, научилась драться за план, умела воевать с бракоделами и ставить им чипчики, бороться за лучшую бригаду и звено, беспощадно воевала с матерщинниками, пьяницами, самогонщиками, и вообще у нее было предостаточно всяких борений. Но вот как бороться за свою любовь, она совсем не знала, а книжные рецепты для нее не годились. Да и есть ли в жизни такие рецепты? Было бы великим для нее счастьем оторвать от сердца этого Гошку и обрести прежний покой, но это ей не удавалось. Мало того, что думала о нем часто, но даже и ревновать начала. Срам, да и только!
Помахав перед носом письмом, чтобы больше не соблазняться им, она затолкала его в переметную суму, куда наложены были матерью домашние харчи. Ульяна с грустью смотрела на поле, где виднелся бахчевой загон, который помогал тогда перепахивать Гошка. Там уже взошли на бороздках, потянулись к солнцу ранние арбузы и дыни, выбросив третий, более сильный, шершавенький листок. Сорняков на бахче было мало. На концах длинных загонов и посредине пашни торчали чучела, сооруженные Архипом Матвеевичем. Ему предстояло караулить обширное бахчевое поле, восседая с ружьем в руках на высоченном, крытом соломой шалаше, стоявшем на ближайшем шихане.
Белоногий конь, не понукаемый всадницей, шел спокойным, размеренным шагом. День был тихий и нежаркий. В синеватой дрожащей дымке над полями с криком пролетали стаи грачей, галок и одиноких ворон. Вороватые птицы боязливо, стороной, обходили высоко торчащие на загонах шесты с висевшими на них убитыми сороками и воронами, уничтоженными за хищный разбой в степных и горных колках, где они выпивали яйца перепелов, куропаток, тетеревов, а позже пожирали только что народившихся птенцов.
Привязав коня, Ульяна вошла и встретила Гошку в конторе.
- Тебе письмо, - после того как поздоровались, сказала она и протянула растерянному Агафону конверт, видя и чувствуя, что он больше всего обрадовался не письму, а ее внезапному приезду. Ульяне была приятна такая встреча, но она сделала вид, что ничего не заметила.
Он поблагодарил, но конверта не взял. Как она ни старалась, его трудно было обмануть. Агафон сразу же, с первого взгляда, понял, что ей непременно хочется знать, кем послано письмо и что там написано. Уж кто-кто, а он-то хорошо знал свою давнюю подружку.
- Ты можешь распечатать и можешь прочитать, - не спуская с нее глаз, просительно и робко проговорил он.
- Вот еще! С какой стати, однако, я буду читать чужие письма? возмущенно спросила она. - Неизвестно от кого...
- Вот именно неизвестно, даже почерк незнакомый.
- И ты сам не знаешь? - усомнилась она.
- Понятия не имею и читать боюсь. Я теперь всего боюсь, - поспешно добавил он.
- Подумаешь, какой стал боязливый, однако, - уколола она его и тут же, сжалившись, аккуратненько вскрыла конверт и расправила отпечатанные на машинке листы. Прочитав первые строки, улыбнулась. Какой-то, видимо, очень веселый и хорошо знающий Гошку человек писал следующее:
"Агафону Чертыковцеву, несостоявшемуся дипломату.
Послушайте, любезный! Куда это занесла вас нелегкая? Сдается мне, что, провалившись с треском на зачетах, вы решили стать блудным сыном, поехали куда глаза глядят и, наконец, заделались козодоем. Вы оригинал, милейший мой! Едва успели увидеть круторогого козлика и тотчас же исторгнули некий вопль, от которого даже у меня, старого козла, зачесалась борода. Но весь гвоздь вопроса не только в этом. Мало того, что вы разоряли там, на Волге, мои коробочки с рыболовными крючками, ломали первосортные бамбуковые удочки, калечили мой лодочный мотор, вы безбожно меня обокрали, перехватили материал, настрочили очерк и мне же прислали, чтобы я его протолкнул. Ну-с, каков злодей!"
- Ты очерк кому-нибудь посылал? - подняв от письма голову, спросила Ульяна.
- Посылал, - смущенно и в то же время обрадованно признался Агафон.
- Тому самому писателю, да?
- Да, да! Ты, может быть... - Гошке не терпелось взять письмо и прочесть самому, но Ульяна, даже не взглянув на него, углубилась в чтение этого необычного послания. Он же, заглядывая через ее плечо, пристроился сбоку, не пропуская ни одного слова.
"Скажу откровенно, что у вас есть то острое шильце, которым можно колоть то самое место, где растет у толстокожих людей чешуя. Вы сочинили славную штучку, ей-ей! Итак, ваша милость, выходит, что я вынужден бросить все свои дела и очертя голову бежать в редакцию, чтобы пристроить сей литературный опус, предварительно вымарав все ваши беспощадные словечки. Не пугайтесь! Все сделано, только, как говорится, слегка, и вы вполне можете узнать свой труд... Если станете злиться, испачкаю еще хуже... Может быть, вы предполагаете, что мне очень приятно запрягаться в этот литературный тарантас и тянуть за кого-то редакторскую упряжку? Ошибаетесь, приятель! А вы думаете, что газетчики такой добрый народ, так сразу и поверили вам на все миллионы рублей убытков. Вы, наверное, голубчик, уверены, что от ваших исковерканных машин, от дорогого козьего шашлыка и свиных отбивных у работников Министерства сельского хозяйства лица расцвели улыбками, а "твердокаменные" сердца, как вы изволите выражаться, затрепетали от восторга. Дудки! Наши редакционные щуки сами наведались к высокому сельхозначальству, затем позвонили своему областному собственному корреспонденту и попросили досконально проверить ваш материал на месте. Если наврали, то крышка вам. Мы прихлопнем автора, как муху!.. Но не пугайтесь. Я-то знаю, что вы все написали честно и добросовестно, а самое главное - смело и убедительно. Мне лично такой материал известен раньше вашего; я поел там в прошлом году козлятины, арбузов, половил рыбешку, а очерка так и не сделал. Зато вы отлично постарались. Но имейте в виду, когда ваш опус будет напечатан, начнется переполох. Как автора, вас будут склонять по всем видам. Придется столько чихать, что не успеешь говорить "будь проклят" вместо "будь здоров"... Поэтому мой дружеский совет: берегите свой носище и не суйте куда не следует, а то быстро оттяпают...
За то, что убежали из института и огорчили своих родителей, вы тоже порядочная свинья, голубчик! Как-то по просьбе Андрияна Агафоновича я навестил институт международных отношений. Но, увы, там мне заявили, что сей несостоявшийся дипломат убегши. Ну, раз так вышло, почешем нос и замолкнем... Что сделано, то сделано. Не теряйте связи. Если придется трудно расхлебывать, черкните. Поможем чем бог послал. Желаю успеха
П. И.".
Окончив чтение, Ульяна, стараясь не улыбаться, возвратила письмо Гошке, наблюдая за его радостным лицом, спросила:
- Как называется твой очерк?
- "Тревожный уровень".
- Сухо и трафаретно, - категорически осудила она.
- Так условно назвал.
- Ладно. До свидания.
- Ты уже уходишь? - тихо спросил Агафон.
- Ухожу. Ну и что?
- Ничего. Я так. Поговорить хотел...
- А я не хочу...
Ульяна вдруг ощутила во всем теле непреодолимую усталость, смяла ломкий, хрустящий в руке конверт, сунула его Агафону и медленно пошла из конторы. Он шагнул было за ней, но она, обернувшись, просительно сказала:
- Не надо, Гоша, - и ушла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
После "вторжения" столовой управляющий Пальцев заходил в контору лишь на несколько минут, с сумрачным видом подписывал необходимые документы, а потом на весь день уезжал в поле. С Агафоном он почти не разговаривал, пренебрежительно косился на его склонившуюся над столом фигуру и чего-то ждал. Чтобы не давать повода для нареканий, Агафон подогнал учет до полного ажура и аккуратно составлял сводки; Для одного человека этой работы было больше чем достаточно.
