На основании уставной грамоты 1391 года Царевоконстантинову монастырю можно сделать, на наш взгляд, наиболее важное наблюдение: в отношениях с феодалом с точки зрения организации хозяйственной связи община выступала in corpore. Огромная часть работ велась массой крестьян в целом, крестьянским коллективом, под руководством представителей крестьянского мира. Особенно четко это видно на пахоте (и всех видах работ, к ней примыкающих). У Г.Е. Кочина есть очень важная параллель уставной грамоты 1391 года с «рядной грамотой» крестьян Робичанской волости с новгородским Юрьевым монастырем 1460 года122. И в том, и в другом случае перед нами договорные отношения феодала с общиной о норме и характере крестьянских повинностей. Думается, что именно эти факты с наибольшей убедительностью выявляют главное препятствие для полного торжества феодального способа производства, которым была общинная организация крестьян. Этот фактор в первую очередь обусловил трудный, растянутый во времени путь генезиса полевой барщины крестьян, первым этапом которой были лишь переходные к собственно барщине формы, которые, по мнению Г.Е. Кочина, были еще гораздо более близки к традиционной крестьянской издольщине, т. е. хлебному натуральному оброку.
Думается, что в контексте данной работы не нужны особые усилия, чтобы доказать рано сформировавшееся стремление феодалов (в том числе и монастырей) к организации собственного земледельческого хозяйства. Напомним, что лишь концентрация сравнительно больших объемов труда на относительно небольших площадях в короткий сезон работ позволяла поднять агрикультуру и получать качественные продукты земледелия. Ведь веками, вплоть до XX столетия, крестьянин никогда не пропалывал всходы яровых или озимых, да и сами всходы (и урожай) частенько не были лучшими. Нет нужды и напоминать, что высококачественная продукция крупного земледельческого хозяйства в конечном счете составляла важную часть совокупного прибавочного продукта, многообразная трансформация которого в более отдаленной перспективе давала основу для удовлетворения разнообразных потребностей государства и ведущих компонентов государственного механизма.
Поскольку вопрос о характере господской запашки в XIV–XV веках имеет принципиальное значение, затронем источниковую базу исследователей и ознакомимся с типами источников, несущих необходимую нам информацию.
Сразу же надо сказать, что бесспорных фактических данных, на основе которых можно с уверенностью судить о существовании (главным образом во второй половине XV века) полевой крестьянской барщины в различного рода феодальных владениях, значительно меньше, чем полагают некоторые авторы.
Во многих актах XV века указания на крестьянскую барщину слишком неопределенны и могут быть оспорены. К ним прежде всего относятся свидетельства правых грамот различных монастырей (в первую очередь Троице-Сергиева и Симонова монастырей). Протоколы разбирательств земельных споров дают прежде всего материалы и факты по вопросу о принадлежности спорной земли (пашни или луга) монастырю или черным крестьянам («земля великого князя»). Поэтому язык правых грамот весьма специфичен в том смысле, что многие выражения в их текстах настолько «ориентированы» на проблему принадлежности, что их нельзя понимать буквально. Так, в частности, в группе грамот, отражающих земельные споры Троице-Сергиева монастыря123, фигурирует некий заказник (т. е. управитель) «старец» Афанасий. От его лица в правых грамотах идут формулировки: «а делал есмь на монастырь» (№ 586), «яз живу на том заказе семь лет и ту землю… пашу на монастырь» (№ 590). Или: «тот же Афонасей рек: ту землю… наперед мене ведал прикащик старец Касьян — пахал ее на монастырь, а земля монастырская» (№ 591). Перед нами формулировки слишком обобщенного характера. Когда «старец»-управитель (Касьян или Афанасий) говорят, что они «пашут», то это не значит, что они именно сами пахали. В грамоте № 594 заказник «старец» Афанасий сам же дает более ясные формулировки: «а наперед мене… было туго на заказе старец Касьян семь годов, а ту… землю пахали на монастырь крестьяне монастырские». Таким образом, если в грамоте № 591 «Касьян пахал ее на монастырь», то на самом деле землю пашут монастырские крестьяне. В правой грамоте Симонова монастыря (№ 368) «старец»-чернец Семен также говорит: «а были… переже мене приказники… а тее земли и пустоши пахали на монастырь изстарины, а нынеча… после их яз пашу тее земли и пустошь на монастырь лет за 20». В другой правой грамоте Симонова монастыря упоминается, что «посольские (т. е. тоже управители, — Л. М.) те земли пахали на монастырь» (№ 375).
В правых грамотах также речь идет и о том, что «пашут пашню» сами «старцы» монастырские. В правой грамоте Симонова монастыря о спорных землях селищ Куземкино и Дернково (Московского уезда) судья употребляет такие формулировки в вопросах следствия: «сколь паки той давно, как почали се пустоши старцы пахать?». В грамоте № 374 судья также спрашивает черных крестьян: «сколь пак[и] то дано, как учали вашу землю старцы пахати?» В ответах же употреблены такие выражения: «а нынеча пашут те старцы… из своего села Быловского» (№ 375), т. е. выясняется, что практически пашут крестьяне села Былова, принадлежащего монастырю. «Старцы», «заказники», «посельские» и приказчики «пашут землю» в текстах названных грамот только потому, что эти выражения служат формой доказательства принадлежности тех или иных территорий монастырям. Вместе с тем, казалось бы, и в этих выражениях тексты грамот передают самую суть: крестьяне пашут на монастырь, т. е. выполняют полевую барщину. Однако именно этот факт далеко не бесспорен, и здесь, думается, правые грамоты также дают очень условные формулировки, которые понимать буквально было бы слишком рискованно. В одной из правых грамот (№ 594) упомянутый нами заказник Афанасий заявляет следующее: «А яз… после Касьяна ту землю пашу семь же годов, да и деревню… на той земле монастырской поставил монастырской крестьянин, а уж тому шестой год». Казалось бы, условность личного участия Афанасия в пахоте на монастырь сводится к тому, что на этой земле появилась деревня монастырского крестьянина, и на самом деле именно данный крестьянин «пашет на монастырь». Однако в том же документе есть совсем иное свидетельство как раз этого крестьянина (Ивашки Михалева): «Яз… на той земле на монастырской на Шипулине деревню поставил, уж тому шестой год, а тянул… всеми пошлинами с монастырскими крестьяны». Таким образом, сам Ивашка Михалев, видимо, на монастырь не пашет тянет пошлинами).
Думается, что формулировки правых грамот о пахоте «на монастырь» можно понимать, по крайней мере, по-разному. Здесь возможна и полевая барщина, но гораздо более возможна традиционная издольщина. Судя по словам Ивашки Михалева, в разбираемой правой грамоте124 речь идет о ней, хотя в то же время есть общая исходная формула: «пахать на монастырь». Осторожность в оценке формул правых грамот необходима даже тогда, когда есть, казалось бы, прямые заявления о барщине крестьян («А Ивашко Васильев тако рек: яз… жил в монастырской земле в Подкосове, а ту… пустошь Шипулинскую яз косил и пахал на монастырь, а тому лет с 15»), так как они часто соседствуют с более неопределенными формулировками по тому же сюжету. Например, Фегнаст: «а делали и косили ту пустошь из монастырской земли Подкосова», т. е. пахали и косили ту пустошь крестьяне монастырского села Подкосова. Здесь даже не сказано «на монастырь»125.
Наиболее ярко и убедительно условность формулировок правых грамот, судных списков и иной подобного рода актовой документации, на наш взгляд, доказывает материал судного списка, датируемого около 1499–1502 гг., по поводу земельного спора черных крестьян Мишутинского стана Переяславского уезда с Троице-Сергиевым монастырем. На первый взгляд, в грамоте есть наиболее неоспоримые свидетельства существования особого монастырского господского поля, обрабатываемого барщинным трудом крестьян. Один из свидетелей (крестьян-старожильцев) прямо заявил: «Да жил… в той деревне (спорной деревне, — Л. М.) отец мой за монастырем 30 лет и десятины, господине, на монастырь в селе Бебякове пахал, а яз… после отца своего живу в той деревне 10 лет, да пахал есми… десятины на монастырь в селе Бебякове 8 лет»126. Потом дворский великого князя перевел его тяглом в Мишутинский стан и «на монастырь» пахать не велел, говорит старожилец, «и яз… от тех мест (т. е. с того момента, — Л. М.) и не пашу десятин» в течение двух лет. Можно предполагать, что, как черный крестьянин, он был льготчиком и не пахал «десятины» на великого князя, и 2 года назад его льгота кончилась. Во всяком случае, в ходе разбирательства выяснилось, что земля спорной деревни уже 60 лет пашется «на монастырь», будучи фактически великокняжеской территорией Мишутинского стана. Судья в естественном недоумении спрашивает черных крестьян, претендующих на спорную деревню: ваши старожильцы пахали «на монастырь» уже 60 лет назад, «и вы о чем монастырю за только лет молчали» (что в переводе означает: почему, если ваши, т. е. черные крестьяне-старожильцы Мишутинского стана, вот уже 60 лет пахали «черную землю» «на монастырь, не предъявляли иска монастырю):'
