Аврелиан также принадлежал к всадническому сословию и происходил из Иллирии; он принял непосредственное участие в заговоре против Галлиена. Решительный и опытный командующий, за пять лет Аврелиан восстановил единство империи. Вначале он был занят делами в приграничных районах, затем — беспорядками в восточных провинциях и, наконец, в 274 году атаковал Галльскую империю. Тетрик, преемник Викторина, по-видимому, не слишком желал бороться; к тому же у него возникли серьезные проблемы в отношении лояльности ему собственных войск. Утверждают даже, что он предал их, отправив сражаться с Аврелианом туда, где их позиция оказалась безнадежна. Сам Тетрик сдался. Вопреки обычной практике победитель пощадил его и даже назначил на административный пост в Италии. Равным образом многие люди, занимавшие должности в армии и гражданской администрации Галльской империи, и после ее падения продолжали карьеру. Никто из галльских императоров не подвергся официальному осуждению; их имена остались не вычеркнуты из списков императоров{149}.
Вероятно, в III столетии на некоторых участках имперской границы усилилась угроза со стороны народов, живших за ее пределами. Само существование империи, как и римская дипломатия, способствовало появлению могущественных племенных вождей. Могли быть также и другие факторы. Как показывают археологические данные, население, обитавшее за Рейном и Дунаем, по-видимому, выросло. Не исключено также, что существовали проблемы, вызванные переменами климата и высыханием почв в результате сельскохозяйственной эксплуатации, хотя у нас недостаточно сведений, чтобы представить происходившее в деталях. Уровень воды на ряде участков Северного моря, судя по всему, поднялся, так что часть побережья оказалась затопленной, а в других местах почва настолько засолилась, что стала непригодной для обработки{150}.
Степень угрозы на границах постоянно варьировала, однако наибольшая разница между интересующим нас периодом и более ранними временами состояла в обилии гражданских войн внутри самой империи. Вновь и вновь войска отзывались с границ для оказания поддержки своим командующим в осуществлении их честолюбивых замыслов. Частые перемены в высшем эшелоне армии, за которыми, по-видимому, следовали перемещения на более низком уровне, могли сказаться на подготовке войск только отрицательным образом. Тем самым оборона границ ослаблялась. Провести удачный набег становилось легче, а каждый новый успех лишь вдохновлял на новые нападения. Любопытно, что и императоры, и узурпаторы, безусловно, воспринимали внешнюю угрозу как меньшее зло по сравнению с внутренними соперниками. Вновь и вновь они приходили к соглашению с иноземными интервентами, включая персов, или даровали им мир на выгодных условиях и тем самым получали возможность продолжать борьбу за трон.
У гражданской войны была еще одна сторона. Когда в бою сходилась одна римская армия с другой, то не приходилось рассчитывать на превосходство в дисциплине, тактике и снаряжении. В таких условиях решающим фактором становилась численность, однако нелегко было быстро набрать и обучить новых солдат. Частые боевые действия уменьшали численность регулярных войск и препятствовали нормальному рекрутированию и тренировкам. Принятие на службу варварских вождей с их людьми представлялось заманчивым выходом из положения, который и предпочитали многие римские лидеры. Этим воинам могло недоставать дисциплины, существовавшей в римской армии, но они оказывались куда более эффективной силой, чем спешно призванные новобранцы или добровольцы. Однако когда их римские наниматели терпели поражение или погибали, этим отрядам не стоило рассчитывать на благосклонный прием со стороны следующего императора и службу у него. Более чем вероятно, что такие группы, прежде чем начинали мародерствовать в провинциях, поначалу получали приглашение прибыть в империю. Решение римских лидеров приобретать воинов подобным путем представляло собой еще один фактор, способствовавший усилению могущества вождей. Эти люди зависели от продолжения войны даже больше, чем обычные предводители племен. Если они не находили римлян, готовых платить, то им только и оставалось, что воевать с другими племенами или нападать на империю. Даже для обычно мирных сельских общин по причине сильного ослабления торговли из-за гражданских войн набеги становились привлекательной альтернативой. Другие же, очевидно, подвергались атакам со стороны императоров, жаждавших быстрой и незапятнанной славы, добытой в борьбе с иноземным врагом, а не с другими римлянами.
Вряд ли жертв мародеров всерьез интересовало, что именно подталкивало последних продолжать воевать. Последствия набегов на местах оказывались ужасающими, особенно если им предшествовали нападения в прежние годы. Не лучше было оказаться втянутыми в гражданскую войну, поскольку даже оборонительные сооружения не всегда могли остановить римскую армию. Гражданские войны и вторжения варваров наносили страшный удар по общинам и обращали в прах их достояние, множа толпы отчаявшихся и потерявших надежду. Варвары, пересекавшие Черное море, как говорят, научились делать суда и уплывали на них от тех, кто уцелел в разоренных ими городах. Ясно, что многие дезертиры и беглые рабы присоединялись к участникам набегов, в то время как другие разбойничали сами. За Маркоманнскими войнами последовала так называемая «война дезертиров» в Галлии, и в III столетии имели место подобные вспышки насилия{151}.
Некоторые районы — частично Северная Африка, а также Южная Италия, Сицилия, большая часть территории Испании — избежали разорения в эти смутные десятилетия; другие области оказались лишь слегка задеты нашествиями. Галлия Бельгика, находившаяся рядом с Рейном, очень серьезно пострадала, несмотря на все усилия правителей Галльской империи. Римляне покинули основную часть своих застав на противоположном берегу реки и таким образом утратили Декуматские поля — пространство между Рейном и Дунаем. Несколько фортов вдоль границы в этих краях сохранили следы насильственного разрушения. Во вспомогательной крепости в Пфюнце (в Реции), во внутренней части ее юго-восточной башни обнаружены три челюстные кости. Археологи XIX века предположили, что это останки часовых. Все выглядело так, как если бы солдат застигли врасплох, поскольку у них не было щитов, следы обшивки которых нашли снаружи. Находка в форте в Нидербидере (Верхняя Германия), пожалуй, даже еще более впечатляюща. В ставке обнаружили скелет воина в армейской обуви, подбитой гвоздями.
Такие находки демонстрируют трудность толкования ряда археологических свидетельств, относящихся к этому периоду, — в особенности если их добыли во времена первых раскопок с помощью незамысловатой технологии. Очевидно, что эти военные базы были разрушены в результате действий неприятеля, однако идентифицировать этого неприятеля весьма нелегко. По результатам первых раскопок высказывалось предположение, что нападавшими являлись германские племена. Позднее выдвинули гипотезу, что это были другие римские воины, потому-то атака в Пфюнце и стала столь неожиданной. В Нидербидере, в руинах помещения ставки, обнаружили сломанную бляшку, украшенную изображением головы молодого императора. Молодого цезаря идентифицировали с сыном Галлиена, который был убит в начале восстания Постума. Гарнизон мог подвергнуться нападению потому, что сохранял преданность прежнему режиму. Такая трактовка событий привлекательна, однако она остается лишь предположительной. В результате мы не знаем, кто разрушил эти крепости. Не исключено, это были римские солдаты или варвары; варвары же равным образом могли действовать и сами по себе, и как наемники и союзники, принятые на службу одной из сторон для участия в гражданской войне.
Археология не позволяет судить о том, были ли изгнаны римляне из этих приграничных районов в результате яростной атаки со стороны варваров. По прошествии времени последние поселились здесь, но этот процесс, судя по всему, протекал медленно и постепенно. После первоначальной борьбы Декуматские поля фактически оказались в пограничной области между территориями, контролировавшимися Галлиеном, и землями, чьи жители сохраняли лояльность галльским императорам. Возможно, каждой из сторон имело смысл в случае вражеской атаки отступить за Рейн и Дунай соответственно. Однако какими бы причинами ни обусловливалось оставление границы и территории, располагавшейся за нею, ясно, что римляне либо оказались не способны, либо не захотели заново оккупировать эти земли после того, как галльские императоры потерпели поражение и в империи восстановилась некоторая стабильность{152}.
