все проблемы являлись результатом колониализма. В, возможно, первой исторической пьесе на узбекском языке – «Туркестанское ханство, или Плоды любви» («Туркистон хонлиги, ёхуд муҳаббат натижаси») некий А. Рамиз рисует прошлое Туркестана в неприглядном виде. Парень влюбляется в дочь
тўксабо, который не одобряет этого союза и отдает ее в подарок хану. Девушка противится, и ее бросают в темницу, где тюремщик пытается изнасиловать ее. Пьеса заканчивается трагически: обоих влюбленных убивают, когда парень пытается вызволить свою избранницу из тюрьмы. Мирмулла Шермухаммад в своей рецензии на эту пьесу нашел много поводов для критики слабого сюжета, однако приветствовал стремление автора познакомить публику с «неправедными и не дозволенными шариатом [ғайри машруъ] поступками… наших деспотичных ханов и их невежественных военачальников [жоҳил қўрбошилар]» [175].
При этом новый строй расширил доступ к публичной деятельности, и к джадидам присоединился другой вид активистов – люди, пришедшие в общественную жизнь не через участие в культурной реформе, а непосредственно из политики. Их интеллектуальные пути существенно отличались от джадидских. Некоторые занялись общественной деятельностью вследствие радикализации мусульманского городского населения из-за голода и новой политической ситуации. Другие выделились из общей массы в результате политической борьбы, связанной с вопросами снабжения продовольствием и насилия над мусульманскими крестьянами и кочевниками, и активизировались благодаря «заботе о пухнущей от голода бедноте» [176]. Многие из этих новоиспеченных коммунистов получили образование в так называемых русско-туземных школах (которые, по иронии судьбы, были учреждены с целью подготовки представителей местного населения, хорошо говорящих по-русски и способных выступать в качестве опоры русского правления в Туркестане). Таким образом, эти люди свободно владели русским языком, который стал необходим для участия в новой политической жизни, зародившейся благодаря Февральской революции. Лишь немногие из них были причастны к проекту исламской реформы, определявшему смысл джадидизма вплоть до революции.
Именно одному из таких людей, Т. Р. Рыскулову (1894–1938), предстояло в течение следующих нескольких лет стать наиболее видным деятелем мусульманской политики в Туркестане. Родившийся в Семиречье в казахской семье со скромным достатком, но высоким статусом, Рыскулов посещал русско-туземную школу, где довольно хорошо выучил русский язык; его познаний хватило, чтобы получить работу у русского юриста, а затем поступить в сельскохозяйственную школу в Пишпеке. В октябре 1916 года он был зачислен в Ташкентское реальное училище, где его и застала Февральская революция. До этого времени никаких свидетельств участия Рыскулова в общественной жизни и контактов с казахской интеллигенцией в Семиречье не имеется; по-видимому, не занимался он общественной деятельностью и в Ташкенте. Рыскулов шел не джадидским путем. В марте
1917 года он вернулся в родной город Мерке, где предположительно основал Революционный союз казахской молодежи. Хотя документальные доказательства существования этой организации отсутствуют, нам известно, что зимой 1917/18 годов Рыскулов активно трудился в исполкоме города Аулие-Ата. Он быстро сделал карьеру в советских ведомствах и вернулся в Ташкент в середине 1918 года. К осени Рыскулов стал туркестанским народным комиссаром здравоохранения [177], а в 1919 году ему было суждено подняться еще выше.
Старогородские советы могли формулировать и защищать от переселенцев интересы населения старых городов, но также они воплощали собой перераспределение политической власти в старых городах. Летом 1918 года старогородские советы Ташкента, Самарканда и Маргилана выдали мусульманам-коммунистам немало разрешений на ношение оружия для «защиты от контрреволюционеров» [178]. Власть старых элит улемов и элликбоши (старост, избираемых собственниками) была узурпирована группой людей (как правило, очень молодых), обосновавшихся в советских учреждениях. Смена власти вызывала ожесточенное сопротивление и возмущение. 19 января 1919 года, когда туркестанский военный комиссар К. П. Осипов организовал неудачный мятеж (в ходе которого расстрелял 14 своих коллег-комиссаров), старый город находился под контролем восставших почти весь день, в течение которого улемы вновь заявили о себе как о политической силе. Пока в течение нескольких часов восстанавливался прежний порядок, улемы и их соратники-консерваторы преследовали как джадидов, так и коммунистов [179].
Что значил большевизм для джадидов и новоиспеченных коммунистов-мусульман Туркестана? Само их появление удивительно и достойно пояснения, поскольку до 1917 года в Средней Азии не существовало не только местного мусульманского рабочего класса, но и языка, на котором можно было бы сформулировать определение политики как классового конфликта. Хотя некоторые интеллектуалы, получившие русское образование, имели контакты с социалистическими партиями, в целом у мусульман было слабое представление о социализме, не говоря уже о сочувствии ему. После захвата власти Ташкентским советом различные мусульманские деятели пытались использовать классовую риторику, но лишь для того, чтобы освоить ее. Автономное правительство в Коканде ощутило настоятельную необходимость обеспечить себе «пролетарскую» легитимность и в январе 1918 года созвало в Коканде Конференцию мусульманских рабочих. В это же время в Ташкенте активисты учредили совет мусульманских рабочих, хотя единственным признаком его существования являлся печатный орган – «национальный, политический, экономический, исторический, научный и социальный журнал» «Ишчилар дунёси» («Мир рабочих»). Несмотря на название, журнал был призван улучшать «материальную и духовную жизнь нашего бедного народа, еле сводящего концы с концами», основываясь на «шариате Пророка», помогать рабочим организовываться и «поддерживать тюрко-исламскую политику [турк-ислом сиёсати]» [180]. Он резко критиковал действия и политические меры большевиков и стремился просвещать мусульманских рабочих относительно опасности большевизма. Спустя два месяца, после ликвидации кокандского правительства, в Ташкенте появилась «Мусульманская трудовая партия». Ее учредительный устав гласил:
…Так как наш шариат был против капитализма и спекуляции… на сегодняшний день в нашем Туркестанском крае отсутствуют капитализм и буржуазия [буржуйлик], подобные европейским. Конечно же, теперь партия будет стоять против внедрения в Туркестане буржуазии и капитализма европейского типа [181].
Со своей стороны, С.-А. Лапин вернулся после разгрома Кокандской автономии и написал от имени «Улема Джамияти» замечательное письмо в Ташкентский совет, в котором утверждал, что корни социализма лежат в исламе, учение которого о социальной справедливости предвосхитило марксистскую критику капитализма, а, следовательно, истинной революционной силой в мусульманском обществе и естественными соратниками советской власти являются улемы как носители ислама (в отличие от «так называемых прогрессистов», которые хотели лишь европеизировать мусульманское общество и тем самым проложить дорогу капитализму) [182].
Тем не менее социализм оставался загадкой для большинства мусульман, и его сущность и происхождение продолжали обсуждаться в местной советской прессе, как только она возникла в июне 1918 года. Тогда как одни авторы предлагали вводное ознакомление с понятием [183], другие пытались найти какое-то подкрепление или прецедент в истории ислама. И отыскали его в учении шейха Бедреддина Симави (1358–1416), бекташи-суфий-ского деятеля с Балкан, возглавившего восстание против османского правления
