с вами и этим”. Царь протянул вперед руку с посохом, и немцы должны были по очереди подходить и целовать руку ему и его сыну.
Немцы обедают в царском дворце. После этого он приказал, чтобы все остались обедать за его царским столом.
Был принесен длинный стол и поставлен прямо перед царем и его сыном. Старейшие были посажены за стол так, что царь мог видеть их лица, а к остальным он сидел спиной. Прежде всего, на накрытый стол был подан отменный пшеничный хлеб и соль в серебряной посуде. Знатным боярам велено было прислуживать и подавать. В первую подачу этот большой, длинный стол был до того заставлен разными отменными яствами и кушаньями, что едва хватало места, куда каждый мог бы положить отрезанный ему кусок хлеба. Так подавали до вечера. Было большое изобилие всевозможных сортов иноземных вин, а также медов и пива и т. д. Первые кушанья царь велел поднести сначала себе, отведал их и сказал: “Любезные наши немцы, мы позвали вас на нашу царскую хлеб-соль и сами с вами вкушаем, берите и кушайте что бог послал”. Немцы встали, призвали благословение на его трапезу и сказали: “Дай, господи, нашему государю здоровья и долгой жизни”. Точно так же царь первым пригубил и, повелев сначала провозгласить имя каждого, сказал: “Мы пьем за всех вас. Примите нашу здравицу”. Бояре сильно понуждали немцев пить, но они соблюдали меру, поскольку им было известно от их приставов о воздержанности царя и о том, что он не любил пьяниц.
Милостивый царь заметил это и, засмеявшись, спросил, почему они не веселятся и не пьют вовсю за здоровье друг друга, как это принято у немцев. Они ответили, что здесь для этого неподходящее место, ибо здесь каждый должен вести себя учтиво, и что в присутствии царя нельзя не сохранять меры и т. д. Царь ответил: “Мы хотим вас угостить, раз мы вас пригласили, и что бы вы сегодня ни сделали, все будет хорошо. Пейте все за наше здоровье. Уже дано распоряжение, чтобы к вашим услугам были кареты и лошади, и каждого, когда придет время, доставят без всякой опасности домой”.
Серебряные бочонки. Сказав это, царь поднялся и приказал отвести себя к своей супруге. Он велел доставить в палату бочонки из чистого серебра с золотыми обручами, полные разных дорогих напитков, и приказал боярам так угостить немцев, чтобы им было невдомек, как они попали домой, что с большинством и случилось. [199]
18 декабря немцев повели в Разряд (Razareth). Дьяки (Canzler) разбили их на четыре группы. В первую выделили старейших и знатнейших и объявили им, что царь, их отец, по случаю их приезда жалует каждому сверх ежемесячных кормов по 50 рублей деньгами, по венгерскому кафтану из золотой парчи, по куску черного бархата и по сорок прекрасных соболей, чтобы они оделись в честь царя, и что столько же денег им положено на годовое жалованье, каждому поместье, а к нему 100 вполне обеспеченных крестьян. Все это было дано им в ближайшие дни.
Во вторую группу выделили тридцати- и сорокалетних мужчин. Им выдали по 30 рублей, по куску красной камки, по сорок соболей, по кафтану из серебряной парчи и каждому поместье с 50 обеспеченными крестьянами и 30 рублей годового жалованья.
В третью группу выделили молодых дворян и несколько наиболее опытных воинов. Им выдали по 20 рублей, по куску простого бархата, по куску красного шелка на кафтан, по сорок соболей, по 30 обеспеченных крестьян к поместью, и 20 рублей было их годовым жалованьем.
В четвертую группу определили молодых простолюдинов и тех, кто были слугами и мальчишками у дворян. Им дали по 15 рублей, по куску шарлахового сукна на камзол, по куску желтой камки, по сорок простых соболей и каждому поместье с 20 обеспеченными крестьянами во владение, их годовое содержание было 15 рублей.
Помимо того, всем было объявлено, что если царю они понадобятся против его врагов, то они должны быть всегда готовы; это им, конечно, и надлежало за такие прекрасные поместья и хорошее жалованье чистоганом. Таким образом, милостивый, добрый царь Борис Федорович многих бедняков сделал знатными, богатыми людьми и превратил их горе в радость, о чем везде и повсюду стали говорить. [200]
Год 1602
Послы из Любека. В Москву прибыли послы из города Любека: господин Конрад Гермерс — бургомистр, господин Генрих Керклинг — член совета города и Иоган Брамбах — секретарь, с большим сопровождением и ценными великолепными дарами и подношениями. Они ходатайствовали от имени всех членов Ганзы о праве свободно вести торговые дела, о возобновлении своих прежних привилегий в России, а также о восстановлении имевшихся тут раньше контор. Выслушав это ходатайство, царь заявил, что до членов Ганзы ему никакого дела нет, поскольку он о них ничего не знает, но городу Любеку, который ему знаком, он всегда милостиво склонен выказать дружбу и добрососедство. И действительно он предоставил и дал им большие привилегии для торговли в своей стране и милостиво позволил также вновь открыть и привести в прежнее состояние конторы, так что любекцам на этот раз удалось добиться и достичь столь многого, что, не случись плачевной войны и разорения страны, город Любек ежегодно мог бы пользоваться значительным доходом. [201]
В общем, этот Борис стремился так править, чтобы его имя восхваляли во многих землях, а в его земле была тишина и подданные благоденствовали бы. Он возвел и укрепил много городов и крепостей в стране. Весь большой главный город Москву он велел украсить и укрепить высокой и толстой обводной стеной из тесаного камня, а также обнести такой же очень высокой стеной толщиною в 23 фута город и крепость Смоленск, так что войска польского короля (когда король, как дальше будет сказано, осадил Смоленск) едва смогли соорудить штурмовые лестницы такой длины, чтобы можно было добраться до бойниц. [202] На татарском рубеже он выстроил две мощные крепости, одну из которых по его велению назвали в честь него Борисградом (Borissgrod), а другую в честь всех царей — Царьградом (Zayrogrod), чтобы помешать и воспрепятствовать ежегодным набегам татар. [203] Он искренне хотел добра своей земле, но над его правлением все же не было благословения божия, ибо он достиг царства убийством и хитростью, Jus talionis [204], в конце концов, пал на него самого. Quod fecerat, idem ipsi Deus retribuebat [205]; что он содеял, то случилось с ним
