— Хедин-сагиб, я посоветовался со своим секретарем, и мы решили, что единственный возможный выход в сложившихся условиях — это ехать в Шигацзе. Я прошу вас послезавтра быть готовым к отъезду.
Для Хедина это стало полной неожиданностью. Предложение губернатора могло завести в ловушку, но Свен, понимая это, все равно чувствовал себя счастливым.
Шигацзе,
12 февраля 1907 года
Хедин добрался до Шигацзе примерно через месяц, как раз вовремя, чтобы оказаться первым европейцем на празднике буддистского Нового года в храмовом городе Ташилумпо. На следующий день в сопровождении тибетцев он шел через лабиринт узких улочек и монастырей на аудиенцию к панчен-ламе.
Хедин приоделся перед встречей: лакированные ботинки, крахмальная рубашка и фрак, долгое время почивавший на дне сундука. Хедина провели через вереницу проходов, залов, арок и потом вверх по крутым лестницам. Низко поклонившись, он вошел в комнату и поклонился еще несколько раз, приближаясь к тибетскому живому святому номер два.
Панчен-лама сидел на скамеечке в оконной нише, перед ним на маленьком столике стоял чай и рядом — бинокль. Он был шестой реинкарнацией панчен-ламы и носил полное имя Тубдэн Чёки Нима Келег Нанджал, ему было двадцать пять лет.
Хедин описывает панчен-ламу как уникальную, единственную в своем роде личность: «Я никогда не забуду его взгляд, казалось излучающий целый мир добра, мягкости и любви к людям. Никогда прежде я не видел такой улыбки и такого благородного лица». Каждый раз когда их взгляды встречались, Хедину казалось, что святой улыбается ему, кивает, как бы говоря «доверься мне, поверь в мою дружбу, я делаю только добро».
Они разговаривали три часа: о самом Хедине и его путешествиях, о Китае, Японии и британских властях в Индии (панчен-лама недавно побывал там с официальным визитом), о ламаизме, о Швеции в частности и о Европе в целом. Однако легко предположить, что Хедин ждал от самого авторитетного человека на Тибете не только светского разговора-ему была нужна поддержка.
Хедин попросил разрешения рисовать и фотографировать все, что он захочет, в храмовом городе и свободно путешествовать по Тибету. Дозволение он получил. Правда, панчен-лама тут же попросил не рассказывать о его гостеприимстве китайцам Хедин уходил от панчен-ламы, едва не приплясывая. В качестве подарка он оставил ему сияющий алюминиевый контейнер с походной аптечкой, которая включала различные медикаменты, шприц для инъекций и морфин.
Спустя двадцать лет, в 1927 году, Хедин второй раз посетил панчен-ламу.
Хедин выехал из Шигацзе 27 марта в компании четырех китайских соглядатаев. Караван медленно продвигался на запад вдоль северного берега Брахмапутры. Припасов было вдоволь, куплены новые лошади и мулы. От первоначального каравана осталось несколько лошадей и один мул.
Дорога, которой следовал караван, должна была привести к священному озеру Дангра-юм. Была середина апреля, но весеннее тепло заставляло себя ждать. По ночам было минус пятнадцать.
По пути Хедин услышал рассказы о монахах, которые позволяют замуровывать себя в пещерах на всю жизнь. Им оставляли только небольшое отверстие для того, чтобы подавать еду и воду. И один монах, дескать, прожил в пещере шестьдесят девять лет. Караван Хедина проезжал мимо пещеры, обитателя которой замуровали три года назад.
Через две недели пути через горы Хедин добрался до окрестностей озера Дангра-юм. Но тут караван остановили люди Хладже Церинга. Они сообщили, что губернатору досталось на орехи от правительства в Лхасе за то, что он позволил Хедину ехать в Шигацзе. Потом они вежливо, но решительно заявили, что если он поедет дальше на север, к Дангра-юм, то им придется его застрелить.
Хедин не стал спорить. При этом он с удивлением отметил для себя, как вежливо тибетцы с ним обращаются, несмотря на беспокойство, которое он им причиняет. «Тибетцы-лучшие из всех азиатов», — записал он в дневнике.
Хедин направился на юг. В первый день лета внезапно умер караванщик Мухаммед Иса. По рождению Иса был буддистом, но потом перешел в ислам, поэтому его похоронили согласно мусульманскому обычаю. Хедин собственноручно поставил на могиле камень с памятной надписью на английском языке.
Новым караванщиком Свен назначил Гуффара, старшего из своих людей.
Восьмого июля Свен начал поиск истока Брахмапутры. В конце концов он добрался до края большого ледника в массиве Кубигангри на границе с Непалом, на высоте 5000 метров обнаружил вытекающую изо льдов реку и пришел к выводу, что это и есть исток Брахмапутры.
Он был несказанно счастлив и с удовлетворением записал, что все прежние обозначения на картах истоков реки были неправильными. Удивляться этому не приходится — никто из составителей этих карт в этих местах не бывал.
«Кубигангри, — писал он домой, — название, которое школьники должны будут теперь заучивать, потому что отсюда берет начало Брахмапутра, одна из самых знаменитых рек на свете. И я открыл ее истоки!»
Двадцать шестого июля Хедин встал лагерем на восточном берегу священного озера Манасаровар. Половину своих людей, тринадцать человек во главе с Гуффаром, он отправил домой в Ладак, потому что экспедиция приближалась к концу, и он решил, что столько помощников ему больше не нужно.
Манасаровар,
7 августа 1907 года
Манасаровар находится на высоте 4600 метров в юго-западной части Тибета. Для индуистов и буддистов это озеро священно. С незапамятных времен к нему приходят паломники. Чтобы очиститься от грехов, они босыми идут вокруг озера, омываются в его чистой холодной воде, пьют ее и набирают во фляги, чтобы отнести домой.
Хедина сюда привели несколько иные потребности: он хотел измерить глубину озера, определить профиль дна и, если получится, найти истоки реки Сатледж. Он полагал, что они находятся у большого ледника в горном массиве Ганглунг к юго-западу от Манасаровара.
В начале августа Хедин устроил у южной оконечности озера неподалеку от монастыря Тугу Гумпа базовый лагерь. Однажды вечером на закате он устроился у входа в палатку и нарисовал акварелью грандиозную панораму, которую видел перед собой. Поверхность священного озера слегка морщили маленькие волны. На северо-западе к ярко-желтому небу тянулась горная цепь. Взгляд невольно останавливался на покрытой снегом горной вершине, возвышавшейся над остальными. Это была гора Кайлас — по индуистской мифологии дом Шивы и поэтому самая святая из всех гор.
Для индуиста не менее важным, чем совершить омовение в Манасароваре, было обойти вокруг горы. Причем при искуплении грехов учитывались два «показателя»: количество кругов и высота, до которой добирался паломник. Для особо злостных грешников предназначался маршрут на высоте 5700 метров. Непривычные к холоду и разреженному воздуху, индусы мерли десятками. Но смерть на горе Кайлас считалась для индуиста наивысшим счастьем.
На рассвете 7 августа Хедин отправился на своем ялике в плавание по озеру. На крыше монастыря Тугу Гумпа лама дудел в рог. Утро было тихое, холодное. У стен монастыря в озере, клацая зубами, топтались в воде полуголые индусы. Хедин задержался, чтобы полюбоваться на них, а потом дал команду гребцам. Сам он правил, сверялся по компасу, измерял глубину, делал записи. Омывающиеся грешники, в свою очередь, с любопытством посматривали на манипуляции Свена.
Когда Свен объявил, что хочет пересечь на лодке Манасаровар, тибетцы взялись его стращать: дескать, соваться в озеро, где живут боги, — верная смерть; мол, вода на середине озера совершенно не такая, как у берегов, там пузырь, и если лодка на него заплывет, то, перевалив через вершину, заскользит вниз с невероятной быстротой и безвозвратно уйдет под воду.
Никакого пузыря, конечно, они не обнаружили, но то, что случилось в этот день, вполне можно принять за козни озерных богов.
Сначала все шло хорошо. Немного мешал ветер с северо-запада. Хедин отмечал глубину: 53, 63, 69, 72, 72, 75, 55 метров. Небо на юге было чистым, но на севере вокруг горы Кайлас собирались тучи. Тяжелое серое облачное покрывало спускалось с горы, наползало на озеро, и скоро ни горы, ни берега не стало видно.
Хедин скомандовал навалиться на весла и тут увидел песчаный смерч — и не один: смерчи стояли подобно желтым колоннам на фоне плотных темно-фиолетовых туч.
Начался дождь. Крупные тяжелые капли сменились градом, молнии расчертили облака. Затем хлынул ливень и моментально вымочил их до нитки. До берега было недалеко, но он пропал из виду. Хедин правил по компасу. Он подумал, что, наверное, ему не стоило так долго рассматривать омовения индусов. Они могли бы давно уже быть на берегу.
Волны становились все выше. Вода заливала ялик. Держать прежний курс стало невозможно. Единственным выходом было плыть по ветру в направлении волн. Шторм набирал силу. Очередная волна подхватила ялик сзади и потащила вверх. В течение нескольких секунд с гребня волны была видна вся округа. Вдалеке на юге по-прежнему светило солнце, на севере все было черно и выглядело угрожающе. Потом ялик скользнул вниз, и вокруг опять оказалась одна пенящаяся вода.
