- А соболя взяли - тоже, понимаешь, не знали, что сосед ловушку поставил? - усмехнулся хозяин.
- А соболя совсем не брали, - упрямо стоял на своем Иван.
- А кто же взял?
- А кто взял? Может, амба взял, - вдруг сделав страшную рожу, ответил Иван. - Черт стащил соболя! - рявкнул он, вскакивая на кан, и с силой ударил себя кулаком в грудь. - Черт! Амба! Ему, может, охота нас поссорить - он украл соболя, а лыжню наладил до нашей деревни, а вы поверили. Он нас ссорит, а мы, как глупые, не можем помириться.
Гольды опешили.
- А ты про черта откуда знаешь? - значительно слабее и уже не так зло спросил Писотька.
- Покуда не знаю, а вот Анга пошаманит, тогда все знать буду. Когда люди ссорятся и обманывают друг друга, всегда амба какой-нибудь виноват, торжествующе произнес Иван и, оглядев подавленных, притихших гольдов, спокойно уселся на кан. - Бывает же, что черту охота поссорить между собой людей, - продолжал он. - Камлать надо, а не ссориться. Гонять его всем, дружно!
Бердышов хорошо знал гольдов. Видя, что они поддались, он воспользовался их смятением и стал втолковывать, что никто из русских не мог взять добычи из ловушки.
- Надо было сразу ко мне идти, мы бы с Ангой пошаманили и все бы узнали.
Гольды стали переглядываться между собой многозначительно. Многие из них не верили Ивану: как-то трудно было допустить, что соболя стащил черт. Все продолжали подозревать в краже Барабанова, которого хорошо знали по следам старых лыж Ивана, однако удобный миг для спора с Бердышовым был упущен. Никто более не решался оспаривать его слов, тем более что он так хорошо обвинил во всех людских бедах черта.
Этого-то и надо было Ивану.
- А что же вы поздно хватились? Да если бы я узнал, что кто-нибудь из наших украл соболя, я сам бы его застрелил. Но и ты, Писотька, вели отдать мою добычу, а не отдашь - беда будет. - И Бердышов, не говоря лишнего слова, нахлобучив шапку, поднялся и стал надевать ружье.
Угроза подействовала на мылкинцев. Они повскакивали с канов и принялись уговаривать Ивана еще погостить в Мылках. Дандачуй, сын Писотьки, плечистый толстогубый парень, не на шутку перепугавшись, сбегал в амбар и принес оттуда закоченелого соболя. Писотька, заискивающе улыбаясь, отдал его Ивану.
- Ну, давно бы так, - улыбнулся Иван и, возвратив зверька Писотьке, попросил отдать его работникам, чтобы они сняли шкурку.
Потом Иван разделся, показывая этим, что идет на примирение, прощает вора и хочет погостить у хозяина.
На столиках появилась водка. Бердышова взяли под руки и усадили на почетное место. Гольды тесно окружили его.
- Мы не знали, что это твоя ловушка, - говорили они, - твою бы мы не тронули.
- Ты хороший человек, мы на тебя не сердимся...
- Кушай, Ванча, не будем ссориться, - угощал Писотька.
Иван опять стал объяснять, что невод русские отняли за то, что у них взяли сено, а что накосить его и привезти стоило больших трудов, что скот переселенцев кормится травой.
- А зачем скот? - с любопытством спросил Улугу.
Иван рассказал, как и зачем доят коров.
- Мы не знали, - кротко ответили гольды.
- А зачем молоко? - спросил Дандачуй. - Пусть живут без скота, едят рыбу.
Но всем остальным гольдам очень хотелось поехать в Уральское и посмотреть, как это женщины доят зверей и не боятся. Видно было, что гольды уже не сердятся.
- Нам теперь плохо стало, - жаловался Денгура, со свистом потягивая водку из чашечки. - Мы, старики, стали никому не нужны. Эх, в старое-то время в нашей деревне весело было! А теперь нас всякий обидит, - всхлипнул бывший староста и размазал заскорузлыми пальцами слезы, катившиеся по морщинам.
Он хотел было помянуть Ивану о своих охотничьих угодьях под Косогорной, где Иван промышляет без спросу, но смирился. "Тайга большая, всем места хватит", - подумал он и смолчал.
Бердышов стал уговаривать Денгуру мириться с бельговскими и принять у них выкуп за украденную жену.
- Чего тебе сердиться! Теперь пора уж все позабыть. Гапчи и его отец Хогота пир тебе устроят, целую неделю все бы гуляли, - соблазнял он старика. - Я сам с Ангой приеду. Хогота медведя выкормил. Если ты примиришься с ним, для тебя заколют зверя, всю вашу деревню пригласят. Знай гуляй!
Денгура еще упирался, важничал и поминал нанесенные ему обиды, зато другие старики глотали слюнки, представляя себе угощение из мяса молодого медведя. Все начали уговаривать Денгуру мириться.
- Конечно, что же зря ссориться? - поддакивали они Ивану.
Ко всеобщему удовольствию, Денгуру уломали, и Бердышов взялся быть посредником при замирении. Как только окончится зимний промысел, он обещал съездить в Бельго и сговориться о мировой.
- Какой ты хороший человек! - хвалили гольды Бердышова. - Мы тебя, оказывается, совсем не знали.
- Однако, все-таки и на меня сердились? - посмеиваясь, спрашивал Иван. - Знаться со мной не хотели. Помнишь, как мы с тобой в тайге встретились? - обратился Иван к Улугу. - Я тебе кричу: "Иди сюда!", а ты только отмахнулся рукой да в чащу.
Гольды засмеялись.
- Это было, - согласились они. - Маленько, конечно, сердились.
- Шибко не сердились, а маленько-то было, - подтвердил Денгура.
- За одно меня с бельговскими считали, я уже догадался, - продолжал Иван. - А ведь я про вас все время вспоминал. "Что, - думаю, - никого из них нет, не приезжает никто ни ко мне, ни к Анге?" Ну, догадался, что осерчали. Ну, да не беда, теперь как-нибудь станем жить дружно.
Погода разыгралась. Ветер налетал на крышу фанзы с такой силой, словно на нее низвергался водопад. Наступали сумерки, и Бердышов решил остаться ночевать в Мылках, надеясь окончательно упрочить этим дружбу с гольдами, а заодно кое-что выспросить про Дыгена.
Денгура, желая уважить Ивана, стал звать его и всех стариков к себе.
Мела поземка. По озеру метались снежные вихри, тайга шумела, ветер гнул голые тальники, как колосья, раскачивал лиственницы и с воем дыбил к их стволам огромные ветви. К стойбищу намело сугробы, местами превышавшие амбары и фанзы, с их гребней при каждом порыве ветра с воем и свистом взлетали тучи снега, осыпая Ивана и гольдов, трусивших гуськом след в след за Денгурой. Ветер бил в спину и в бока, хлопал полами, рвал пуговицы с одежды, тащил с людей шапки, насильно заворачивал их на ходу или вдруг, навалившись на грудь, не пускал их дальше да еще хлестал по лицу сухим, колючим снегом и мелкими ледяшками. Слышно было, как скрипели на увале вековые деревья. Гольды бежали, пригибаясь и увязая по колено в сугробах.
Вдруг все вокруг застлало белым, не стало видно фанз, ни леса, ни озера, слышен был лишь сплошной вой и свист. Лицо Ивана залепило мягким свежим снегом. Начался снегопад.
Кое-как все добрались до двери фанзы. Гольды отряхивали шубы, раздевались и лезли на горячие каны.
Фанза Денгуры была обширна, в стене ее, обращенной к озеру, тянулся целый ряд решетчатых окон, залепленных цветной бумагой. Ярко пылали два очага; на полу светили раскаленными угольями и грели воздух два больших горшка.
Жены Денгуры сгрудились в отдалении, на другом конце канов. Бердышов мог наблюдать их, лишь когда они приносили и ставили на столики угощение.
Внимание его привлекло новое лицо. Это был усатый пожилой человек с резкими чертами лица и с неровными желтыми зубами. Когда Иван подсел к столику с угощениями, незнакомец только что проснулся и, почесываясь, озабоченно прислушивался к шуму бурана. Денгура назвал его проезжим торговцем. Но у Бердышова глаз был достаточно наметан. Ни у кого не допытываясь, он понял, что это один из шайки, сопровождавшей маньчжура, почему-то отставший от своих. На стене между одеждой висело разное оружие, но длинная сабля, полуприкрытая лисьей шубой, никак не могла принадлежать хозяевам.
Иван завел разговор о покупке невесты для сына Писотьки, и старики оживленно стали рассказывать ему все подробности сватовства. Усатый подсел к ним. Он мрачно молчал. Бердышов перехватил несколько его встревоженных взглядов и понял, что маньчжур исподволь за ним наблюдает. Чтобы рассеять всякие его подозрения, Иван после ужина предложил усатому сыграть в кости. Тот охотно согласился и несколько раз подряд обыграл Бердышова. Гольды этому дружно и от души смеялись, сам Иван вторил им, тряся головой и беззвучно открывая рот, а усатый, несмотря на грозный свой вид, улыбался жалко и растерянно. Бердышов понял, что спутник Дыгена сначала испугался его, а теперь доволен, что все обошлось благополучно.
Усатого и впрямь напугало появление Ивана. Он целый день валялся на горячих досках, тепло укрывшись тяжелым халатом, в приятном безделье, как вдруг в фанзу ввалился этот плечистый человек и с ним ватага гольдов, всячески угождавших ему. По обличию этот русский - настоящий тигр: таков был его пытливый, хитрый взгляд и нарочитая мягкость, за которой чувствовалась хищная сила зверя. Судя по тому, что гольды так хлопотали вокруг Бердышова, усатый полагал, что он либо богач, либо начальник. Только когда Иван заговорил с ним дружески и предложил играть в кости, да еще, не обижаясь, проиграл несколько раз, у него отлегло от сердца, и он разрешил себе поверить, что этот русский не такой уж страшный, как показалось сначала.
