Невредимыми пережили «Великую чистку» В. З. Корж, В. Л. Троян, А. М. Рабцевич, Н. К. Патрахальцев, М. К. Кочегаров, А. И. Эмильев.
Объективность требует взглянуть и на тех, кто не пережил «Великой чистки». М. Ф. Сахновская, в начале 30-х гг. возглавлявшая в Разведупре отдел по подготовке к партизанской войне, была в апреле 1937 г. арестована и 31.07.1937 г. приговорена к ВМН. Надо, однако, заметить, что еще в 1928 г. она исключалась из партии за троцкизм и высылалась в Сибирь, а потому в 1937 г. уцелеть могла лишь чудом.
Главный советник по разведке XIV специального корпуса Х. И. Салнынь в марте 1938 г. был досрочно отозван из Испании, арестован и расстрелян 08.05.1939 г. Близкий соратник Я. К. Берзина, он также едва ли мог уцелеть.
Начальник Особой группы при председателе ОГПУ Яков Исаакович Серебрянский был арестован летом 1938 г. и арестован «по подозрению в шпионской деятельности», приговорен к смертной казни. Привести приговор в исполнение, правда, не успели: в августе 1941 г. знания Серебрянского понадобились и он был амнистирован.
Старший военный советник XIV специального корпуса республиканской армии майор госбезопасности Григорий Сергеевич Сыроежкин был отозван в Москву в конце 1938 г., в феврале 1939 г. арестован и в конце того же месяца расстрелян.
Всего из участвовавших в войне в Испании 18 чел. лишь двое были репрессированы (Х. И. Салнынь, Г. С. Сыроежкин) и об одном нет информации. Уцелело 16 человек (89 %).
Исходя из всего сказанного, можно отметить два момента. Первое — всеобъемлимость, тотальность «Великой чистки»: любой сотрудник Разведупра или НКВД рано или поздно попадал в поле зрения следственных органов. Второе — тот факт, что как только наши герои в это поле зрения попадали, случалось чудо, и их оставляли в покое. Я лично не отрицаю возможность чудес, но поскольку такие чудеса происходили регулярно, можно предположить, что были это не совсем чудеса, а скорее целенаправленная политика по сохранению партизанско-диверсионных кадров — в тех случаях, когда это было можно сделать.
Разумеется, спасали не всех.
По всей видимости, для того, чтобы уцелеть в «Великой чистке» диверсант должен был не быть «старым большевиком»[421] (поэтому в случае с М. Ф. Сахновской и Х. И. Салнынем ничего поделать было нельзя). Далее, он должен был быть действующим диверсантом, а не просто человеком, когда-то в этом направлении работавшем или подготавливаемом. Это одновременно говорило и о высокой квалификации.
Если диверсант «переквалифицировался», специально его не преследовали, но и не спасали. Он мог, как командир одной из украинских партизанских «бригад» К. Е. Шинкаренко и другие бывшие партизанские командиры, попасть под каток репрессий, но мог и уцелеть, как, например, бывший командир другой украинской партизанской «бригады» М. Г. Салай, встретивший войну на должности начальника строительного треста (впоследствии партизанивший в немецком тылу).[422] Здесь все зависело только от личного везения.
В том случае, когда диверсант удовлетворял вышеперечисленным требованиям, его спасали. Самое худшее, что могло ожидать такого человека, это исключение из партии, понижение в должности и назначение на какой-нибудь малозначительный пост. Право же, жизнь стоит гораздо дороже.
Всего же из 41 человека 7 (17 %) было репрессировано, 22 (54 %) репрессиям не подвергалось и о 12 (29 %) не имеется достоверной информации. По крайней мере, 21 человек (51 %) впоследствии принимал участие в Великой Отечественной войне.
Таким образом, можно утверждать, что, во-первых, не было целенаправленных репрессий против людей, участвовавших в работе по линии «Д» и что, во-вторых, существовала целенаправленная политика по сохранению партизанско-диверсионных кадров. Это позволяет серьезно скорректировать существующую картину отношения военного и политического руководства страны к партизанско-диверсионной работе.
Впрочем, нет сомнений, что в ходе «Великой чистки» работа по линии «Д» потерпела серьезный урон, измерявшийся не в количестве репрессированных сотрудников, а в дальнейшей «заморозке» самой работы. Согласно воспоминаниям П. А. Судоплатова, «планы Я. Серебрянского по созданию спецназа в 1938 году на базе имевшейся при Особой группе школы по подготовке диверсантов реализованы не были в связи с его арестом».[423]
V. Призрачная альтернатива
Подготовка в Советском Союзе кадров для специальных операций в тылу противника была мероприятием, сильно повлиявшем на дальнейшее развитие советских сил специального назначения. Схожие по идее мероприятия проводились в это же время и правительствами многих европейских стран, в том числе Германии; в Советском Союзе, однако, работе по линии «Д» был предан небывалый размах и блеск.
Из этого И. Г. Старинов делает вывод: если бы работа по линии «Д» не была бы свернута, то «заранее созданные, хорошо обученные и оснащенные партизанские формирования смогли бы коренным образом изменить ход Великой Отечественной войны в нашу пользу, ибо эти партизанские силы были в состоянии в результате тщательно спланированной и подготовленной операции крупного масштаба отрезать вражеские войска на фронте от источников их снабжения, когда те подошли бы к укрепрайонам».
«Нет слов, — присоединяется к этой точке зрения С. А. Ваупшасов, — шесть белорусских отрядов не смогли бы своими действиями в тылу врага остановить продвижение мощной немецкой армейской группировки, наступающей на Москву. Но замедлить бы сумели! Уже в первые недели гитлеровского вторжения партизаны и подпольщики парализовали бы коммуникации противника, внесли дезорганизацию в работу его тылов, создали бы второй фронт неприятелю. Партизанское движение в Белоруссии смогло бы быстрее пройти стадию организации, оснащения, накопления опыта и уже в первый год войны приобрести тот могучий размах, который оно имело в 1943–1944 годах».[424]
Следует, однако, заметить, что подобные построения не вполне корректны. Во-первых, партизанско-диверсионная работа в начале 30-х it. была ориентирована на противодействие армиям Польши, Румынии, возможно, прибалтийских государств, но никак не против вооруженных сил Германии. Во-вторых, в начале 30-х гг. прямо предполагалось оставление противнику обширной территории (как минимум до линии УРов). Можно по-разному оценивать внешнеполитические планы советского руководства накануне войны, однако вне зависимости от того, предполагалась ли наступательная война или нет, не вызывает никаких сомнений, что потеря таких обширных территорий не планировалась ни при каких условиях. «Если бы кто заикнулся еще 20 июня 1941 г. о возможности подпольной борьбы наших людей на Украине, в Белоруссии, под Смоленском, в Литве в случае нападения фашистских войск, то такого зачислили бы в паникеры», — резонно замечает в своих воспоминаниях будущий начальник Украинского ШПД Т. А. Строкач.[425] Именно поэтому воплощение планов начала 30-х гг. в 1941 г. было уже невозможным. «Когда в 1941 году мы с участием С. Ваупшасова, Н. Прокопюка, К. Орловского, проанализировали эти планы, то оказалось, что они были совершенно неадекватными обстановке, которая сложилась к тому времени», — вспоминал впоследствии П. А. Судоплатов.[426]
Другое дело, что опыт и наработки 30-х гг. в области партизанской и диверсионной борьбы могли бы быть применены и в новых внешнеполитических условиях; отказ от их использования был, безусловно, непростительной ошибкой.
Эта ошибка была осознана достаточно скоро. Непосредственно перед началом Великой Отечественной войны соответствующим подразделениям НКГБ и Разведуправления (фактически П. А. Судоплатову и Х.-У. Д. Мамсурову) было дано «добро» на создание специальных подразделений для действий во вражеском тылу. К началу агрессии Германии фактически началось формирование подразделений специального назначения в Западном Особом, Киевском, Ленинградском и Одесском военных округах. Но завершить эту работу, к сожалению, не удалось.
Итоги
Как видим, реальная история подготовки партизанской войны в предвоенный период сильно отличается от описанной Резуном.
Во-первых, подготовка по линии «Д» была далеко не так эффективна, как принято считать; кроме того, в условиях 1941 г. разработанные в начале 30-х гг. мобилизационные и оперативные планы действий партизанских подразделений оказались неприменимыми.
Во-вторых, в 30-е гг. партизанские кадры готовили не только для действий на собственной территории, но и для использования на территории противника. Следовательно, свертывание работы по линии «Д» не было связано с агрессивными намерениями советского руководства. В противном случае эта подготовка была бы продолжена.
В-третьих, свертывание подготовки партизанской войны началось не осенью 1939 г., как утверждает Резун, а уже в середине 30-х гг., задолго до начала Второй мировой войны. Насколько можно понять, это произошло из-за повышения боеспособности Красной Армии. Вместе с тем об отказе от использования партизанских и диверсионных методов не было и речи. В структуре органов госбезопасности и военной разведки вплоть до начала войны продолжали функционировать диверсионные отделы.
