Всегда в черном морском мундире, стройный, интересный мужчина, возглавив экспертную группу лаборатории, и лицом почернел Владимир Щербаков. Почернели и ушли в бездну его глаза, руки не выпускали сигарету, лицо утратило улыбку. Таким видела я его летом и осенью 1996 г., когда работала над телефильмом «Имя твое». В него вошли кадры страшной видеотеки судмедэкспертизы, хроника боев в Грозном. О последних боевых операциях нам рассказывали бойцы, привозившие в эти дни груз 200, застывали в горе приезжавшие за родными гробами матери и отцы погибших ребят.
Основой этого двухсерийного фильма стала работа экспертов. Война предоставила обильный материал, в лаборатории рождались новые методы идентификации — по отпечаткам рук, ног в сравнении их с родственниками, по черепным точкам и компьютерному их анализу, по грудной клетке, по различным биологическим и наследственным признакам. Использовались и первичные данные из воинских частей, большое значение имели личные предметы на теле — кресты, амулеты, сувениры. Напомню, в лабораторию в основном, попадали трупы, трудно поддающиеся идентификации. Многие тела долгое время хранились неопознанными, и лишь в 2000 г. их предали земле.
Через эту цепочку смерти пришлось пройти и моей подруге. Она родом из Сибири. Призванный из Тюменской области ее племянник, темноволосый богатырь, служил в 131-й Майкопской дивизии. Мать заволновалась, когда перестали приходить от него вести, а потом сообщили: пропал. Ходила-искала. Уже тогда начинали образовываться и действовать поисковые женские организации. Приезжала она в Моздок, Ростов-на-Дону, Новочеркасск. Уезжала к семье, снова возвращалась. И все сходилось к тому, что надо искать в этих самых палатках.
Туда и ездила Альбина, тетя солдата, нянчившая его в детстве и хорошо его знавшая. Встречаясь с пей в эти дни, я видела в ее светлых глазах нарастающую черноту. Она скупо рассказывала об увиденном, но одного, под № 33, особо отметила. Весь изъеденный собаками до неузнаваемости, только и остались ноги в сапогах, да кружка алюминиевая рядом стояла…
Долго не находила Альбина своего родненького Сашку, но потом эксперты получили дополнительные материалы и среди всех останков предложили еще раз осмотреть того, от которого упорно отворачивалась, — № 33- Сняли сапоги. Его ноги маленькие — 39-й размер, относительно роста — 190 см. Потом знакомо-узнанной стала и привычно сжатая кисть руки. Зубная формула и другие данные подтвердили — он.
В сопровождении, на военных самолетах, сама перевезла племянника в Сибирь, к месту последнего успокоения… И это уже какая-то отрада для безутешной матери — могилка сына, к которой можно прийти и как бы встретиться с ним. Это очень много значит. Мы убедились в этом, когда видели молящие глаза жен и матерей погибших в том, уже далеком, 1962 г. «Найдите останки наших родных, пусть они успокоятся в земле, по-христиански, по-человечески» — такое вот похожее, повторяющееся желание. Желание обреченных вечно помнить…
Экспертам не хватало элементарного: компьютеров, техники, помещений, персонала. И только через три года Государственная Дума России приняла специальное Постановление о выделении средств для организации этих работ в судмедлаборатории СКВО.
Война шла. Сводки с мест боев стали обычным делом. Там была мясорубка, но гробы развозили по всей необъятной стране, гибель не казалась массовой, картина размывалась. И по-прежнему трудно было понять — кто больший злодей. Остро, до умопомрачения, воспринимали войну те, кто видел все сам. Среди таких свидетелей были и журналисты. Военные старались ограничить проникновение на войну пишущей и снимающей братии.
Правда же о неготовности армии к этой операции, о промахах и просчетах дискредитировала военное руководство. Как дымчатый шлейф, слетал с России флер демократичности и обнажалась все та же трусость авторитарной власти при фактическом безвластии.
Наверное, у каждой нации и религии есть свои законы, не очень понятные другим. Хотя мне всегда казалось, что подлость — понятие интернациональное. Думала, что люди Востока помнят зло, но и ценят добро. Всегда отмечала репортажи Елены Масюк из Чечни. Встречалась с ней летом 1996 г. в Москве. Она говорила, что после Чечни поедет в Таджикистан. Профессиональное чутье на темы, бесстрашие, и отсюда, наверное, некоторая жесткость и требовательность в ней чувствовались. Не каждого оператора она брала с собой, не каждый мог ее вытерпеть. К возмущению, когда стало известно, что их группу похитили в Чечне, чтобы затребовать выкуп, сразу добавилось и ощущение тошноты, что бывает у меня, когда сталкиваюсь с подлостью. Это своеобразная смесь отвращения, презрения и стыда за совершивших недостойное, и жалости к ним же за их такой уровень и удел.
С каждым годом сребреники становятся самой популярной монетой и мерилом всего и вся. И падает в восприятии сознания образ кавказца как человека чести. К сожалению, мусульманская идеология не считает грехом обман «неверных». Допускаются и другие действия, табуированные в европейских странах посредством цивилизации. А может, мы просто не понимаем друг друга.
Странно получается: чтобы нормально общаться, мы выучиваем язык партнера, тогда как культуру и нормы общения пытаемся навязать свои. Так, впрочем, и нас пытаются учить. А ведь известно; «Не лезь со своим уставом в чужой монастырь». Впрочем, русские восприимчивы и долготерпеливы. Этому учит и христианская мораль. Так и терпим, и подставляем щеки, пока уж совсем не размазались и не стали питательной массой для всех и всяких, теряя собственное национальное достоинство и элементарно вырождаясь. «Нас много, территория большая, мы мирные» — так думали и не держались друг за друга. Россия стала каким-то вселенским полигоном, на котором в революциях и войнах испробовались пути развития человеческой цивилизации и в страданиях создавалось поле для ростков новой эры духа.
Где-то рядом шла война. Грозный декабрь сменился январем нового, 1996 г. В марте довелось снова побывать в Москве — от городской Думы делегировали на женский конгресс «Белый платок». Тон задавали активистки из Краснодарского и Ставропольского краев, а мы с группой женщин-казачек представляли Дон. Женское собрание нам не понравилась — амбиции самозванных лидеров и их желание использовать массу приглашенных в своих личных целях виделись невооруженным взглядом.
Весна 1996 г. запомнилась приездом опального генерала Лебедя в Новочеркасск. Со своей милой, симпатичной женой он ходил по улицам города, встречался с жителями в переполненных залах и Дворцах культуры. Фавор был у него еще впереди, и это чувствовалось.
Апрель 1996 г. вписал свою страницу и в историю казачьего возрождения. Вконец оформился большой раздел. Атаман Козицын не пришел на Круг, собранный атаманами округов, недовольными его политикой и, как альтернативу, организовал в конце апреля с оставшейся верной ему частью Войска, большой казачий смотр на площади у Атаманского дворца. Одномоментно одни казаки в клубе училища связи разоблачали Козицына, подняв в том числе и нелицеприятные данные его послужного списка, другие — в предвкушении атаманской «бочки», или уже испробовав из нее, на площади кричали ему «Любо!».
Атаманом нового, отделившегося от Козицына Войска, был избран Вячеслав Хижняков, бывший мэр Волгодонска. Был взят курс на создание реестрового государственного войска и началась активная запись в него. А Козицын так и держал свою организацию в рамках общественной, все больше склоняясь в своей политике к проклятому порубанными казаками красному большевистскому стягу.
К этому времени, в течение почти года, на 37-м телеканале Новочеркасска исправно, каждую неделю по полчаса, выходила моя программа «Возрождение». Я искренне верила казакам, с болью говорящим об истории своего народа, о своем горячем желании служить ему, христианской вере, родному городу и всему тому доброму и светлому, что не совсем удалось реализовать нам, демократам первой волны.
И сейчас, вспоминая горячие круги и сходы, уверена в искренности простых казаков. Да и атаманы-батьки тогда еще не зажирели и, только-только остывшие от боевых походов в Абхазию и Приднестровье, красиво и громко излагали свои речи, гарцевали на лошадях. Правда, к этому времени уже немного поугас боевой пыл Верховного атамана Союза казачьих Войск России и Зарубежья Виктора Ратиева. Он поддержал вначале Козицына и в Договоре с Дудаевым, и в осуждении записи казаков в реестр, а потом ловко ушел в сторону и примкнул к «государевым» казакам, получил пост важного рыбинспектора, но с генеральским казачьим мундиром не расставался. А казаки России, по-прежнему надеясь на Дон и не слишком разбираясь в здешних перипетиях, снова переизбирали его на этот уже чисто номинальный пост фактически не существующего казачьего союза (не везет нам с Союзами!).
