Железный панцирь указывает на то, что бог войны Арес играл в мистериях весьма важную вспомогательную роль. О металлах, их иерархии и мистериальных задачах мы говорили выше: Арес и железо всегда выступают сообща. Для нас главное тут — дракон, змея, которая живет в земле и, побежденная мистом, оказывается Сотером, Спасителем, что владеет силами преображения. Все боги и полубоги, имеющие доступ в Гадес, могут быть "спасителями", кроме Гефеста и самого Гадеса; в первую же очередь это — подземный отец с рогом изобилия, который не царит над сущим миром, как Олимпийский Зевс, страшась гибели и преображения; это Плутон, владыка возможностей, вечно "богатый". Ему одному ведомы торные пути и для виновных, взыскующих искупления, и для мистов, молящих о высоком преображении, то есть об оббжении. Олимпийский Зевс при свете дня держит неумолимые весы судьбы, он справедлив; подземный же Зевс способен оказать милость, умеет прощать, то есть преображать.
При метаморфозе исходный образ не должен просто уничтожиться, скорее, его нужно умело и бережно, часть за частью, орган за органом, перестроить для высокого служения. О том, чтобы исходный образ не разрушился, в таинствах заботился Аполлон. Он защищал прекрасное тело Гектора от увечий, когда Ахиллес волок его за колесницей. В ослабленной форме Аполлон как небесный врачеватель Пеон выполняет ту же службу, "заговаривая" волшебным словом, каковым и является его имя, и тем излечивая все раны богов144. В обиходе волшебное слово "пеан", или "пеон", считается достойным приветствием Аполлона. Противоположной ему силой является метаморфоза, преображение, подвластное Дионису-Иакху, которого приветствуют "иэ-иэ-иэ-Иакх". Когда оба эти волшебных слова сливаются, можно ждать безопасного, здорового посвящения.
Павсаний рассказывает далее о восхождении на Пеструю гору: "Тут же есть <…> могила Мнесифея; говорят, что он был прекрасным врачом, и ему приписывается посвящение статуй, в числе которых есть и Вакх [Иакх. — ДЛ.] " (1.37,4). Иакх — это мистический Дионис, мальчиком следующий за мистическим отцом Мэлихием. У этой могилы корифей запевает песни, а мисты в ответ восклицают: Иакх, иэ-Иакх!" В дифирамбах восхваляли деяния и страсти тех героев, жизнь которых таила в себе участь Диониса. Одну из этих песен, как сообщает Геродот, одинаково любили и эллины, и варвары, считая ее древнейшей из всех, — песнь о безвременно умершем юноше Лине, чье имя напоминает об эфемерной красоте распускающихся в июле голубых цветов льна. Геродот: «[В Египте] на пиршествах у людей богатых после угощения один человек обносит кругом деревянное изображение покойника, лежащего в гробу. <…> каждому сотрапезнику показывают эту фигуру со словами: "Смотри на него, пей и наслаждайся жизнью. После смерти ведь ты будешь таким!" <…> Среди других достопримечательных обычаев есть у них обычай исполнять одну песнь Лина, которую поют таюке в Финикии, на Кипре и в других местах. Хотя у разных народов она называется по-разному, но это как раз та же самая песнь, которую исполняют и в Элладе и называют Лином. <…> На египетском же языке Лин зовется Мане-рос. По рассказам египтян, это был единственный сын первого египетского царя. Его безвременную кончину египтяне чествовали, [прославляя] жалобными песнями, и эта [песнь] была сначала их первойри единственной жалобной песнью»145. Но первым царем Египта считался бог Осирис, затем царствовал его сын Гор. Эллины воспринимали Осириса как мистического отца и видели в нем своего Плутона, а Гора, мистического сына, толковали как младенца Иакха. И, воспевая Лина, помышляли о Дионисе-Иакхе.
Жалобные песни с припевом о нежных голубых цветочках льна были известны не только о Лине, но и о безвременно ушедшем Аттисе и Адонисе. Сирийские женщины оплакивали Адониса в июле. Тень Лина еще жива у Новали-са: его Генрих фон Офтердинген в доме своих родителей в Эйзенахе видит сон о "голубом цветке" — своей мистовой цели. Само имя Лин ("лён") древнее этого образа и идет от сирийского возгласа над мертвым Адонисом: ай-лену! — "увы нам!". Эллины приняли чужие слова за имя собственное: Айлинон, аи Линон, тон Линон, — одновременно памятуя и о голубом цветке льна. Подобным же образом Геродот превратил скорбное египетское восклицание над мертвым Осирисом "маа-на-хра" в надуманное имя "Манерос", просто он не нашел в родном языке подходящего созвучия вроде "ай-лену" — Лин, "лён".
Лин у эллинов считался сыном Аполлона или Гермеса. Многие полагали, что отец мальчика — Посейдонов сын Амфимар, "угасающий". Все боги почитали Лина, ведь он первый из людей спел такую песнь. Лишь Аполлон разгневался и убил мальчика. С тех пор Музы оплакивают его146. Легендарный певец Олен дал богине Гекате прозвище Евлинос. Тем самым он чуть ли не выдал мистерию, ибо мало-мальски сведущий человек мог услышать в этом "благо, во смерти".
Далее Павсаний рассказывает: "Около этой дороги выстроен небольшой храм Киамита (бобового). Я не могу точно объяснить, стал ли этот человек первым сеять бобы или это прозвище приписано какому-либо герою, как их родоначальнику, так как открытие бобов никак нельзя приписать Деметре: тот, кто уже знаком с элевсинскими таинствами или читал так называемые орфические гимны, знает, о чем я говорю" (1.37,3). Павсаний совершенно напрасно напускает таинственности — по открытым обрядам любой афинянин знал, что владыкой столь популярных в народе бобов был Аполлон. Ели их всегда в его осенние праздники по седьмым числам боэдромиона и пианепсиона, когда солнце находилось в Весах и Скорпионе. В период возникновения этого обычая во II тысячелетии солнце, однако же, стояло по этим дням в Скорпионе и Стрельце. Павсаниевская ссылка на Элевсинии и орфические гимны ничего нового нам не дает, разве только что там, как вообще нередко в таинствах, вино, мясо и бобы были под запретом. Важно другое: Павсаний связывает с мистериями не гомеровские, а скорее орфические гимны. По поводу того, что бобы не имеют касательства к мистериям, Павсаний позднее сообщает из Аркадии: "У жителей Феней есть храм Деметры, называемой Элевсинской. В честь этой богини они совершают мистерии <…>, ведь и сюда пришла в своих блужданиях Деметра. Те из фенеатов, которые приняли ее гостеприимно в своем доме, получили от богини в подарок семена стручковых растений, только бобов она им не дала. По этому поводу у них есть тайное священное сказание, в силу которого у них считаются нечистыми семена бобов" (VIII.14,8 —15). Сказание это Павсаний не приводит. Пифагор также не допускал употребления бобов в кругу своих учеников, во многом напоминавшем мисте-риальную общину. Эти плоды принадлежат Аполлону, закрепителю внешнего образа. В остальном пропитание — сфера Деметры, как подчеркивает Каллимах в своих гимнах к этой богине на примере обжоры Эрисихтиона, "того, на кого гневается Земля". Другие боги действуют избирательно: Дионис с вином и древесными плодами, Афина с оливой и Аполлон, особенно через свою подземную тень, Гиакинфа, с бобом.
Мистам вообще нужно было преобразить низшие силы своей натуры в высочайшие силы духа. Если перед таинствами Деметра посылала на мост свою непристойную служанку Ямбу, то в самих мистериях она требовала целомудрия. Если Вакх обычно поощрял к вкушению мяса и вина, то его небесный образ Иакх строго-настрого запрещал в мистериях и то и другое. Пифагор в жизни называл себя сыном Аполлона, но немногочисленный круг своих учеников лишал именно Аполлонова плода — бобов. Вот и Аристофан в комедии "Лягушки", написанной в 405 году до Р.Х., противопоставляет душам непосвященных, которые живут в Гадесе, как лягушки в болоте, блаженных мистов в Элизии. Гадес и Элизий — одно и то же место, которое как Гадес воспринимается сугубо душевно, а как Элизий — возвышенно-духовно. Аристофан заставляет Геракла и Диониса вкупе со слугой и ослом стучать в двери Плутона. Служанка Персефоны приглашает их зайти и предлагает отведать бобовой каши147, с той же остроумной иронией, которая заставила Гераклова раба в ту эпоху, учуяв запах горящей поросятины, надеяться на жаркое. Лишь тот, кто сведущ в мистериях, здесь посмеется. Вино, мясо и бобы для элевсинских мистов были под запретом уже при подготовке.
Богу Аполлону посвящены три остановки на Священной дороге: 1) уже упомянутый храм бобового бога, 2) храм наверху, на Дафне, и 3) место очищения у Рэт. Павсаний описывает перевал Дафне так: "Тут же есть святилище, в котором находятся изображения Деметры и ее дочери, а также Афины и Аполлона. Вначале это святилище было сооружено только в честь Аполлона. Вот как это было: говорят, что <…> Кефал [голова. — Д.Л.], как изгнанник, жил в Фивах, бежав из Афин вследствие убийства жены своей Прокриды [сухая смоква как символ низких телесных сил. — Д.Л.]. В десятом колене <…> потомки Кефала, отплывши в Дельфы, вопросили бога о (возможности) возвращения в Афины. Бог прежде всего велел им принести жертву Аполлону в том месте, где они увидят бегущую по земле триэру. Когда они были у так называемой горы Пойкилы, им явился дракон, спешно уходивший в свою нору; и вот они приносят жертву Аполлону в том месте; когда они после этого пришли в Афины, то афиняне сделали их своими согражданами" (1.37,4).
