Сестры царя были глубоко унижены появлением у них подобной родственницы: ладно уж полюбовница, но законная супруга, государыня?!
Гораздо серьезнее были возражения духовенства. Б. А. Успенский видел ситуацию так. Поступок Петра «вызвал резко отрицательную реакцию не только потому, что царь женился вторым браком при живой жене, насильственно постриженной, — подобные прецеденты, по крайней мере, имели место (пусть и в исключительных случаях) и раньше. Беспрецедентным было смешение духовного и плотского родства. Дело в том, что восприемником Екатерины, когда она принимала православие, был царевич Алексей, то есть он был ее духовным отцом. По отношению к Петру она оказывалась в духовном родстве внучкой; при этом в данном случае духовное родство не различалось от плотского, только становилось еще выше. Итак, обвенчавшись с Екатериной, Петр как бы женился на собственной внучке. Это не могло расцениваться иначе, как своего рода духовный инцест, кощунственное попрание основных христианских законов».
Так совпало, что в августе того же года от скоротечной чахотки умерла Анна Монс, вдова Кайзерлинг. Она воспитывала троих детей; двух мальчиков и старшую девочку, к которой была очень привязана. В конце жизни она пережила большую любовь к недостойному человеку, пленному шведскому капитану фон Миллеру, взятому в плен после битвы при Лесной. Современники сочувствовали Анне, поскольку ее молодой любовник вытягивал у нее деньги. Он безутешно рыдал над ее гробом, но, быть может, это были слезы счастья — покойница завещала ему свое огромное состояние — 5740 рублей.
Когда Петр говорил, что «быть пленником у любовницы хуже, нежели пленником на войне; у неприятеля скоро может быть свобода, а у женщины оковы долговременны», он, конечно же, думал об Анне, главной женщине своей жизни, решительно и бесповоротно порвавшей с ним, не прельстившейся даже царским венцом.
Так Анна и осталась в истории заклейменной недобрыми словами М. И. Семевского: «Скажем о ней окончательное мнение. Оно вытекает из представленных материалов. Их достаточно, чтобы видеть в Анне Монс страшную эгоистку, немку сластолюбивую, чуть не развратную, с сердцем холодным, немку расчетливую до скупости, алчную до корысти, при всем этом суеверную, лишенную всякого образования, даже малограмотную (о чем свидетельствуют ее подлинные письма). Кроме пленительной красоты в этой авантюристке не было других достоинств». Это мнение стало официальным, почти государственным. На Анне Монс российская историография поставила крест, чтобы не появилось искушения сравнить ее с другой женщиной, которая, не имея ни одного из качеств, в которых профессор Семевский отказывает Анне, и с лихвой обладая теми, за которые ее корит, заняла российский трон под именем императрицы Екатерины I.
Решив узаконить из-за дочерей свои затянувшиеся отношения с Катериной Трубачевой, Петр еще раньше потребовал того же от Меншикова: жениться на одной из сестер Арсеньевых. Избежать выбора было невозможно. После долгого колебания Светлейший выбрал не смуглую дурнушку Варвару, а Дарью Арсеньеву — красавицу невеликого ума, скорую на слезы, не бойкую, не слишком крепкую здоровьем. Варвара, маленькая, калечная, зато редкой образованности, ума, железной воли, все равно осталась в доме теперь уже супругов Меншиковых и не вышла замуж. Ее честолюбие растворилось в успехах меншиковской семьи. Варвара и грамотой владела, и дворцовое обхождение знала, мечтала для Светлейшего об огромном богатстве, влиянии при дворе, власти. Многие современники считали, что без ее упорства, расчетливости, властного и умелого руководства Меншикову не удалось бы ни достичь такого места при дворе, ни удержаться около Петра. Катастрофу фаворита она тоже впоследствии разделила.
Может быть, Меншиков не слишком стремился к браку с Арсеньевой и метил повыше, но попробовал бы он объяснить царю свои амбиции…
Женившись, царь обрел в супруге превосходного компаньона. Она делила с царем все трудности походной жизни, не боялась ездить верхом, хотя постоянно была беременна, лихо опрокидывала чарку с водкой, не приходила в смятение и перед кубком Большого орла; держалась на дружеской ноге с солдатами, распределяла корпию для раненых. Гвардия, преданная своему творцу, любила его походную жену-солдатку.
Екатерина была храброй и веселой, разделяла все интересы Петра, порой подходя к делу с неожиданной стороны, и не раз помогала ему принять верное решение.
Она покорила Петра своей крепостью, здоровьем и спокойным нравом. В любых обстоятельствах супруга имела над ним странную успокаивающую власть: «В те минуты, когда он поддавался одному из своих приступов ярости, который затуманивал его сознание и приводил в конвульсии лицо, она безбоязненно подходила к нему, обращаясь нежно, но твердо, гладила руками волосы и укладывала больную голову на свою роскошную грудь. Уткнувшись лицом в это прекрасное тело, как в подушку, он успокаивался, его дыхание приходило в норму. Мать и жена в одном лице, она проводила два или три часа, без устали разговаривая с этим гигантским ребенком, припавшим к ее груди. Проснувшись, бодрый и свежий, он едва мог вспомнить о том, что его повергло в ярость. Чтобы добиться окончательного выздоровления Петра, она увлекала его в веселый танец или рассказывала ему несколько забавных историй, над которыми он раскатисто хохотал». Хотя Екатерина сама была не прочь выпить, она заботилась о его здоровье и во время затянувшихся оргий не стеснялась пойти искать его посреди веселья, авторитетно повторяя: «Батюшка, пора возвращаться!». Он, смеясь, слушался ее».
Семейная жизнь Петра и Екатерины
В начале XIX века появилось много печатных панегирических жизнеописаний Петра. В них особенно прославлялись семейные добродетели императора.
«Жизнь царственной четы представляла умилительную картину согласия. Петр на престоле вкусил сладость счастья семейственного, редкий удел государей» — этот девиз на столетия стал символом семейной жизни Петра и Екатерины. Не только правящая российская династия настаивала на подобной трактовке самого знаменитого мезальянса столетия; не одни лишь почитатели Петра I защищали его брак с Мартой Скавронской от любой критики; великий скептик, едкий и насмешливый Вольтер пел Екатерине дифирамбы: «Петр нашел в сей рабыне-чужестранке качества истинной государыни, хотя и не было в ней никаких добродетелей слабого пола. Ради нее пренебрег он теми предрассудками, кои остановили бы человека обыкновенного. С изумлением взирала Европа на сию женщину, которая, не научившись ни читать, ни писать, сумела возместить недостатки своего образования мужественностью».
Представляется, что великий остроумец как-то односторонне рассматривал будущую императрицу Екатерину I, восхищаясь ее мужественностью, — Петр немало ценил в ней женское начало.
Горячая и даже нежная любовь к Екатерине засвидетельствована почти всеми историками. Эта убежденность базируется не только на письмах Петра и Екатерины, но и на проявлениях несвойственной царю щедрости. Тяготясь сам царским блеском, Петр хотел окружить им свою вторую жену, может быть, для того, чтобы заставить окружающих забыть ее убогое происхождение и темное прошлое.
То он посылает «матке» из Дрездена материю и кольцо, часы новой модели да печатку, то — уже царице — из Брюсселя «кружива брабантские на фонтанжу и агаженты».
Вчерашняя служанка «дорвалась» до красивой жизни и со страстью наряжалась в новомодные французские одеяния, в роскошные испанские робы, в изящные немецкие платья — все из блестящего атласа ярких цветов, шитые серебром и золотом.
Екатерина стала подругой сердца Петра только потому, что умела быть его покорной и преданной рабой. Она прилагала много усилий, чтобы сохранить любовь супруга. «Ее постоянный закон — снисхождением, лаской, даже потворством отвлекать его от слабостей и направлять ко всему великому, возвышенному. Сим неизменным поведением Екатерина приобрела над Петром влияние, которое удержала почти до самой его смерти. Властитель России, изумлявший мир железною волей и нравом непреклонным, становился агнцом перед слабой женщиной».
Но в отличие от преданности духа преданность раба всегда имеет свою оборотную сторону. Где-то в глубине его души прячется и тщательно оберегается от господина сокровенный уголок: там нередко зреют зародыши измены. И Екатерина изменяла Петру в разнообразных видах. Император так и не узнал, что, когда супруга заступалась перед ним за Меншикова, обличаемого во взятках, она сама была в доле.
Большинство мемуаристов прославляет блистательную красоту Екатерины. Возможно, в то время, когда дородность считалась высшим достоинством женщины, внешность Екатерины соответствовала критериям женской красоты; возможно, каждый из современников старался польстить вкусу монарха.
