Не верить императору Константину глупо. В описываемую эпоху Византия переживала далеко не лучшие времена, и событие такого масштаба, как приобщение к истинной вере северных варваров, бесперечь тревоживших рубежи империи, просто не могло остаться без комментариев. Обращение в истинную веру вчерашних недругов – это, без дураков, событие эпохальное, и о таком феноменальном внешнеполитическом успехе следовало кричать во всю ивановскую. Но хронисты молчат, как партизаны, и только скупо цедят сквозь зубы, что Ольга приехала в Царьград уже крещеной.
Но если дело действительно обстояло так и русская княгиня уже давно крещена, то возникает закономерный вопрос: а кто ее крестил? И почему, собственно говоря, мы решили, что крещение было совершено по византийскому обряду? Между прочим, не лишним будет заметить, что христианская вера в описываемое время представляла собой пока еще достаточно монолитное образование. Раскол некогда единой церкви, сопровождавшийся взаимным анафем-ствованием, произойдет только через столетие – в 1054 г., а в середине X в. отношения римских понтификов и константинопольских патриархов если и не были райской идиллией, то по крайней мере допускали корректное сосуществование. Сказанное, конечно, не означает, что западная и восточная церковь души не чаяли друг в друге. Противостояние нарастало исподволь, пока не увенчалось окончательным и бесповоротным размежеванием в середине XI столетия. Но это уже совсем другая история, о которой мы в свое время непременно поговорим.
А пока вернемся к великой княгине Ольге, обратившейся в христианскую веру еще в 957 г. О храме святого Ильи, поставленном в Киеве в незапамятные времена, мы уже упоминали. А вот еще одно весьма любопытное летописное свидетельство: оказывается, в 959 г. (если верить западноевропейским хроникам) послы Ольги прибыли ко двору германского императора Оттона с просьбой направить на Русь епископа и священников. Бивших челом послов приняли со всей душой, и в самое ближайшее время рукоположенный в епископы Руси монах монастыря в Трире Адальберт убыл в стольный град Киев. Справедливости ради стоит сказать, что миссия святого отца не увенчалась успехом: буквально через год он был вынужден покинуть русские пределы и вернулся восвояси. История, что и говорить, темная. Сторонники византийского крещения земли русской усматривают в этом оборвавшемся на полпути вояже дополнительный аргумент в свою пользу, толкуя о неприятии приверженцами «древлего благочестия» папежского гостя. Версия, надо сказать, более чем сомнительная.
Мы уже не раз говорили о том, что в X в. противостояние западного и восточного христианства переживало, если можно так выразиться, внутриутробный период. Того накала страстей, который впоследствии обуял сторонников истинного православия, не было и в помине. Вспомните «Тараса Бульбу»: настоящий казак, от души хвативший горилки, не делал разницы между «клятым ла-тынцем» и «поганым татарином». Окончательный разрыв между русской православной церковью и западным христианством произошел не ранее второй половины XV в., когда в 1439 г. Московское государство заявило о своем решительном неприятии так называемой Флорентийской унии. Здесь не место подробно разбирать этот вопрос; скажем только, что в 1448 г. Собор русского православного духовенства по прямому предложению Василия II Темного избрал митрополитом епископа рязанского и муромского Иону, разумеется, без санкции константинопольского патриарха. Тем самым греческое православие тоже оказалось в оппозиции к русской церкви, и московские государи, разорвав все отношения с другими православными церквами, отныне не уставали клеймить константинопольских патриархов за латынство. Своя версия православия была провозглашена единственно верной, а разрыв, таким образом, произошел не только с католицизмом, но и с Византией и всем европейским православием.
В десятом же веке, повторяем, до этого было очень далеко. Поэтому отъезд Адальберта из Киева ни в коем случае не может быть истолкован как результат непримиримых противоречий между восточной и западной церковью. Вполне вероятно, что он мог покинуть Киев по причинам, так сказать, организационного порядка. Историк М. Д. Приселков в свое время полагал, что Адальберт был направлен на Русь с ограниченными полномочиями, поэтому стороны просто не сошлись во мнениях. Миссия немецкого монаха предполагала организацию русской церкви в форме обыкновенной епархии с подчинением германскому духовенству. Ольга же легко могла потребовать для киевской церкви статуса диоцеза, т. е. самостоятельной единицы под руководством автономного епископа или митрополита. По крайней мере, именно такой путь избрали правители Польши и Чехии, принявшие христианство от Рима, и в конце концов добились своего. Поэтому нам представляется, что спешный отъезд Адальберта объяснялся на тот момент вполне прозаическими причинами и только впоследствии был истолкован как неприятие Киевом римского варианта. Между прочим, вся эта запутанная история – дополнительный аргумент в пользу того, что «Повесть временных лет», переполненная яростными выпадами в адрес «папистов», приобрела окончательную редакцию не ранее XVI века, когда размежевание восточной и западной церквей стало свершившимся фактом.
Глава 2
Азбучные истины Кирилла и Мефодия
Давайте оставим в покое Ольгу с ее невразумительным крещением и обратимся к событиям, происходившим за сто лет до начала ее княжения. Мы имеем в виду предысторию христианизации Руси, которая крепко-накрепко связана с деятельностью двух братьев-просветителей – Кирилла и Мефодия. Именно они составили новую азбуку – кириллицу, которая пришла на смену древнему славянскому письму (так называемым «чертам» и «резам» – примитивной рунической азбуке), и перевели на славянский язык Священное писание и богослужебные книги. Из отечественных летописных источников можно понять, что братья проповедовали в духе восточной церкви и были ее представителями. Традиционно их принято именовать «православными византийского обряда». Так что это была за миссионерская деятельность?
Тот факт, что братья были славянами по происхождению, сомнению не подлежит. Они действительно родились в македонском городе Солуни (современные греческие Салоники), но из этого никоим образом не следует, что они были адептами патриаршества. Между прочим, самое главное их изобретение – знаменитую кириллицу – следовало бы именовать «константиницей», потому что брат Мефодия звался на самом деле Константином, а монашеское имя Кирилл получил много лет спустя, когда незадолго до смерти ушел в монастырь. Но это так, к слову.
Дальше начинается самое интересное. Братья долгое время жили в Константинополе, где были даже не священниками, а самыми обыкновенными учеными книжниками-мирянами. Затем в их судьбе наступает решительный перелом. Моравский князь Ростислав в 862 г. прибыл ко двору византийского императора Михаила и заявил, что вверенная ему Моравия отринула язычество и хочет обратиться к истинной вере. Посему он бьет челом императору, чтобы тот направил в моравские земли учителей, которые вели бы проповедь на славянском языке.
Просьба без ответа не осталась. Император повелел, и братья Константин и Мефодий, составив новую азбуку, прибыли в Моравию и более трех лет проповедовали там христианство, распространяя Священное писание, начертанное упомянутой кириллицей. Справедливости ради следует сказать, что у специалистов нет единого мнения относительно того, кто именно является автором этой азбуки. Дело в том, что от братьев остались два алфавита – кириллица и глаголица. Многие исследователи считают Константина (в монашестве Кирилла) создателем глаголической азбуки, а вот изобретение кириллицы приписывается болгарскому ученику Ме-фодия в конце IX в. Предполагается, что кириллица была составлена на основе греческого алфавита с использованием некоторых дополнительных знаков для передачи звуков, которых нет в греческом языке. Что касается глаголического алфавита, то его происхождение покрыто мраком. Высказывалось мнение, что он произошел от греческой скорописи.
Как бы там ни было, но эти азбучные тонкости прямого отношения к теме нашего разговора не имеют. Гораздо важнее другое. Едва приступив к славянской проповеди в Моравии, братья были вынуждены оперативно свернуть дела и в срочном порядке ехать в Рим по требованию понтифика Николая. Последнего возмутило, что они в своей миссионерской деятельности пользуются не латынью, а славянским языком. В связи с этим возникает естественный вопрос: если братья подлежали юрисдикции константинопольского патриарха, то с какой стати римская церковь суется не в свое дело? Константину с Мефодием следовало просто-напросто проигнорировать вздорное требование. Но ничего подобного! Братья отнеслись к высочайшей просьбе вполне серьезно и выехали в Рим, попутно захватив с собой откопанные ими в Херсонесе мощи святого Климента. Самое любопытное заключается в том, что они не сочли необходимым поставить в известность константинопольского патриарха о таком пустяке. И последний штришок: византийское богослужение тоже велось исключительно на греческом, а национальные языки в ту пору были под запретом. Но патриарху и в голову не пришло поставить лыко в строку землякам-просветителям. Так кто же все-таки был начальником наших братьев?
