Вероятно, эта важная услуга, оказанная Лакобой Сталину, и вывела его в число любимцев. Проходили годы, их отношения становились все теплее, а однажды брошенная на даче под Новым Афоном с непривычной для Сталина теплотой шутливая фраза: «Я – Коба, а ты – Лакоба», – раз и навсегда выделила Нестора из числа соратников Вождя. И это была не просто симпатия к земляку. Орджоникидзе за все годы так и не стал его другом. Взаимоотношения Сталина с Лакобой напоминали, скорее, отношение старшего брата к младшему, беспокойному, но любимому.
Тогда и потом, когда Нестора не стало, несмотря на все старания, Берии так и не удалось занять его место рядом со Сталиным. Тот держал его на расстоянии и время от времени вытаскивал на свет тень маленького абхазца и поддразнивал.
Шел октябрь 1935 года. Лицо Берии искривила болезненная гримаса при одном воспоминании о той унизительной сцене смертельного оскорбления, нанесенного ему Сталин перед красавицей Сарией – женой Лакобы.
В тот год награды сыпались на Нестора, как из рога изобилия. 15 марта 1935 года Абхазская АССР была награждена орденом Ленина. Орден Ленина получил и Лакоба. Незадолго перед этим вышла книга «Сталин и Хашим» с предисловием Нестора, в ней рассказывалось о революционной работе Сталина в Батуме. Книга Вождю понравилась, а тут подошло время отпуска, и он, не раздумывая, отправился в места, где прошла лихая молодость – в Абхазию, на госдачу в Новый Афон.
На дворе стояла золотая осень. Теплые, погожие дни сменяли бархатные ночи. По вечерам в бильярдной собиралась веселая компания: маршалы Егоров, Тухачевский, Ворошилов и с ними Сталин. К ней присоединялись Нестор с красавицей женой и артистами местного театра. Вместе с ними под своды дачи, казалось, входила сама солнечная и звонкоголосая Абхазия. Сталин был доволен и бросал плотоядные взгляды на Сарию.
Она в тот вечер была как никогда хороша. Ее лицо светилось особенным светом, а большущие черные глаза таили в себе загадку. Точеный бюст, округлые бедра волновали и возбуждали кровь. И не только ему одному. От Сталина не укрылись взгляды, которые украдкой бросал из дальнего угла Берия. Он хмыкнул и ехидно заметил: «Смотри, Лаврентий, Нестор хоть и глухой, но видит хорошо, а стреляет еще лучше».
Лакоба пропустил шутку мимо ушей и продолжил во всю «чесать» маршалов за бильярдным столом. Тухачевский побагровел от досады, его красивое и надменное лицо выглядело, как у обиженного ребенка, лишенного любимой игрушки. Ворошилов горячился, хлопал себя по бедрам, приседал и следил за ногами Лакобы, стараясь поймать того на нарушении правил. Нестор же хитровато улыбался и продолжал шустро орудовать кием. Несмотря на маленький рост, он умудрялся дотягиваться до самых дальних шаров, и с треском загонял в лузы. Хозяин поглядывал на военных и посмеивался: «Играет лучше вас и стреляет лучше».
Ворошилов поджал губы и швырнул кий на стол. Сталин сам встал к столу, но игра шла не в его пользу. Он опустил кий, похлопал Лакобу по плечу и сказал: «За то прощаю, что маленький такой».
Командармы сдержанно рассмеялись. Сталин подмигнул им и, глянув на обиженно примолкшего Берию, с ехидцей спросил: «А ты, Лаврентий, чего не играешь и за шары держишься? Глухого боишься?»
Стены вздрогнули от громового хохота. Ворошилов сложился вдвое, его плотная спина, казалось, вот-вот прорвет рубашку, крупные, как горошины, слезы выступили на глазах. Сария рассмеялась, бросила на Берию уничижительный взгляд и вышла на летнюю террасу.
Ее взгляд Берия запомнил навсегда. Спустя столько лет в нем еще продолжала жить ненависть к ней и Нестору…
Удаляющийся гул гитлеровских бомбардировщиков вернул Берию к действительности. Скрипнувшая дверь заставила его встрепенуться. Он с недоумением посмотрел на дежурного офицера. Тот заученным движением положил на стол темно-красную папку и тихо вышел.
Берия нацепил на хищный нос пенсне, включил настольную лампу и принялся за изучение документов. Бегло просмотрел материалы лондонской и нью-йоркской резидентур. В последнее время оттуда приходила лишь тактическая информация, существенно не влиявшая на положение на фронтах, и задержал внимание на разведсообщениях из Нидерландов.
Сухие и лаконичные строчки радиограмм «Каро» говорили о том, что, несмотря на колоссальные потери, Гитлер не отказался от планов захвата Москвы. В сражение были брошены стратегические резервы.
«Каро» радировал:
«Директору».
Источник «Мария».
«Тяжелая артиллерия из Кенигсберга движется к Москве. Орудия береговых батарей погружены на суда в Пиллау. Место назначение то же».
Источник «Густав».
«Потери бронетанковых подразделений достигают размеров оснащения одиннадцати дивизий».
Источник «Мориц».
«План-2 вступил в силу три недели назад. Возможная цель операции – выход на линию: Архангельск – Москва – Астрахань до конца ноября. Все передвижения частей осуществляются в соответствии с ним».
«И все-таки Москва, а не Ленинград! Этот лом Жуков снова угадал!» – ревнивая мысль кольнула Берию.
Следующая радиограмма, поступившая из швейцарской резидентуры, подтверждала это предположение.
«Дора» – «Директору».
Источник «Луиза».
«Новое наступление на Москву не является следствием стратегических планов, а объясняется господствующим в германской армии недовольством тем, что с двадцать второго июня не было достигнуто ни одной из первоначально поставленных целей. Вследствие сопротивления русских армий немцы вынуждены отказаться от плана-1 – Урал, плана-2 – Архангельск – Астрахань и плана-3 – Кавказ. В боях за Москву германская армия ввела в действие все имеющиеся материальные и людские резервы. Для решающего наступления подвезены тяжелые мортиры и дальнобойные пушки, взятые из крепостей Германии».
Берия, не дочитав сводку до конца, поднялся из-за стола и прошелся по кабинету. Толстый ковер гасил звук шагов, а тишина и мерное шуршание часов позволили сосредоточиться. В голове выстраивалась логически выверенная схема доклада Сталину, в которой оставалось только расставить акценты. Он возвратился к столу, взял красный карандаш и принялся заново перечитывать сводку. Взгляд скользнул по последнему абзацу, сердце бухнуло и подкатило к горлу.
«Рамзай» – «Директору».
Источник «Инвест».
«Японское правительство решило в текущем году не выступать против СССР. Однако вооруженные силы в Маньчжоу-Го будут оставлены на случай выступления весной будущего года. К весне немцы будут иметь решающий успех, и тогда японцы начнут военную операцию, чтобы установить новый порядок по всей Сибири».
«Этого не может быть! – не мог поверить своим глазам Берия. – Ну, Рамзай! Ну, Зорге!»
Донесение из токийской резидентуры в дни, когда танковые клинья вермахта нацелились на Москву, было бесценно.
«Я стану первым, кто доложит Хозяину! Пришел мой час!» – и рука Берии потянулась к трубке ВЧ-телефона.
На звонок в приемной Сталина ответил Поскребышев.
– Здравствуй, Александр Николаевич, – поздоровался Берия и поинтересовался: – Иосиф Виссарионович у себя?
– Да, – подтвердил Поскребышев.
– Ты можешь уточнить, он примет меня? Есть очень важная информация.
– Подождите, Лаврентий Павлович, – после короткой паузы прозвучал ответ: – Лаврентий Павлович, товарищ Сталин примет вас, приезжайте!
– Спасибо, – поблагодарил Берия, сложил в папку разведсводку, шифровки и докладную руководителя военной контрразведки Абакумова о потерях Юго-Западного фронта, их природе и собрался закрыть сейф, но в последний момент раздумал и вернул докладную на место, посчитав: не то время, чтобы докладывать о них Сталину. В обстановке, сложившейся на фронте под Москвой, выводы Абакумова уже никак не могли повлиять на нее, а, скорее всего, стали бы еще одной причиной для гнева. Заперев сейф, Берия направился на выход, в приемной распорядился:
– Саркисов, со мной!
Тот – его тень, предупредительно распахнул дверь в коридор. Они прошли к лифту и спустились во внутренний двор, где ждала машина. Водитель открыл заднюю дверцу, Берия расположился на заднем сидении; Саркисов занял переднее, и распорядился:
– В Кремль!
Водитель сел за руль. Машина наркома выехала на Лубянскую площадь и, покачиваясь на неровностях брусчатки, свернула с нее на улицу Куйбышева. Тут уже было рукой подать до Кремля, когда водитель резко ударил по тормозам. Вперед возник завал. Бомба пробила крышу дома и разорвалась на верхних этажах. Косматые языки пламени вырывались из разбитых окон.
– Хваленые сталинские соколы! Мать вашу так! Фашисты бомбят Кремль! – Берия помянул недобрым словом летчиков.
