Вместе взятые, ее мальчики будут 50 лет господствовать над изрядной частью Азии и определять ход ее истории. Но ей понадобилось долго ждать, когда волчок судьбы повернется в благоприятное для нее положение.
* * *
Первый шанс, если его можно так назвать, появился у Соргахтани в 1227 году, когда умер Чингис. Перед смертью тот распорядился, чтобы его верховную власть унаследовал третий сын Угэдэй со своими четырьмя сыновьями, осуществлявшими личную власть в собственных улусах. Джучи, самый старший из братьев, получил территорию, которая сегодня является частью России, от середины Сибири до Черного моря. Он умер незадолго до смерти Чингиса, и этот улус унаследовали его сыновья Орда и Бату (в традиционном русском написании — Батый). Центральная Азия от Аральского моря до Тибета отошла к Чагатаю. Личным владением Угэдэя стало бывшее государство Си-Ся (в основном большая часть западного Китая) и северный Китай. Толуй же, самый младший, как требовала традиция, наследовал земли отцовского «юрта», что в данном случае означало всю Монголию. Именно это и дало Соргахтани в должное время точку опоры.
Подобное разделение было в немалой степени прожектерством, поскольку границы владений оставались довольно зыбкими и все еще сильно оспаривались местными народами. Северный Китай был завоеван лишь наполовину, Хорезм требовал умиротворения, русские князья, побитые один раз, не собирались быть битыми и впредь. Самое прочное положение было у Толуя, так как он получил власть над сердцем страны с уже готовым корпусом государственных служащих. Вдобавок, поскольку все пастухи были также воинами, теоретически он мог иметь и некоторый контроль над армией. Однако он не пожелал воспользоваться этой возможностью, поскольку был не просто подданным Угэдэя, но вполне доволен своим положением: эти двое братьев очень любили друг друга. Толуй ни в коем случае не стал бы бросать вызов своему брату, поэтому у Соргахтани не было пока никаких оснований мечтать о славе для своих сыновей.
Угэдэй начал свое царствование с бурной военной активности ради осуществления отцовской мечты, затеяв четыре огромные и независимые друг от друга кампании. Одна из них восстановила власть монголов в Иране, вырвав его из рук сельджукских правителей. Вторжение в Корею стало началом завоевания, которое завершится только к 1260 году. А в 1231 году началось возвращение в северный Китай, который был непосредственной целью Чингиса, когда тот умер. Монгольские войска наступали тремя крыльями, которыми командовали соответственно величайший из полководцев Чингиса одноглазый Субудай, сам Угэдэй и Толуй, который покорил несколько городов при первом вторжении 20 лет назад.
Следующий шанс Соргахтани выпал, когда в начале кампании по покорению северного Китая умер ее муж Толуй. «Тайная история монголов» рассказывает о его смерти в хорошо выстроенном драматическом повествовании, призванном подчеркнуть преданность младшего брата старшему, полководца — хану. В 1231 году, вскоре после начала кампании, Угэдэй заболел. В нем бушевали «духи земли и воды» — вероятно, белая горячка, результат многолетнего злоупотребления алкогольными напитками. Шаманы собрались на консилиум с целью определить причину болезни. Исследовав внутренности убитых животных, они заявили, что нужно совершить жертвоприношение. Но прежде, чем шаманы успели собрать необходимых для жертвоприношения пленников, золото, серебро и еду, Угэдэю стало еще хуже. Что же делать? Встает вопрос: а не может ли послужить заменой какой-либо член ханской семьи? Толуй, присутствовший на консилиуме, добровольно вызвался принять на себя болезнь Угэдэя. Как это сделать? Снова шаманский консилиум и новый совет: Толую надо выпить некий алкогольный напиток, который привлечет к нему болезнь Угэдэя. Толуй согласен: «Читайте, шаманы, свои заклинания, заговаривайте воду!» Однако он не знал, что Угэдэй страдает не просто от болезни, а от предсмертной агонии. Вот это-то бремя он, сам того не ведая, и принял на свои плечи. Напиток быстро оказал воздействие — у Толуя хватило времени лишь на то, чтобы препоручить свою семью заботам Угэдэя, прежде чем он потерял способность говорить. «Все, что хотел сказать, я сказал, — бормочет он заплетающимся языком. — Опьянел я!» Затем он теряет сознание и так больше и не приходит в себя. Как отрывисто сказано в «Тайной истории», «так вот и умер Толуй». Возможно, он умер просто оттого, что слишком много пил. Угэдэй же, обезумевший от горя из-за потери брата, так и не выздоровел до конца. Горе стало предлогом пить еще больше, но, несмотря на это, он протянул еще десять лет.
Смерть Толуя открыла для Соргахтани новую главу в ее жизни — в качестве его вдовы, в сердце расширяющейся империи. В монгольском обществе вдова богатого человека по традиции управляла владениями мужа, пока ее старший сын не вырастет достаточно, чтобы принять это бремя на себя. В данном случае ее старшему сыну Мункэ был уже 21 год, но Угэдэй все же предоставил Соргахтани длительные полномочия на управление наследием Толуя — своей семьей, армией, секретариатом и местным населением. «Все должно быть подвластно ей, вправе она приказывать и запрещать, связывать и развязывать, и никто не должен отворачивать голов, не слушая ее приказа». По существу, Соргахтани стала царицей Монголии, хотя и осталась подданной своего хана. Судьба сделала ее независимой, и она, женщина сорока с лишним лет, оказалась достаточно сообразительной и честолюбивой, чтобы удержаться в этом статусе. Когда Угэдэй предложил ей выйти замуж за его сына (и ее племянника по мужу) Гуюка — такой брачный союз связал бы две главные ветви семьи, — она вежливо отклонила предложение, сказав, что главная ответственность, лежащая на ней, это ее долг по отношению к родным сыновьям. Она больше не вышла замуж и отлично правила последующие 15 лет, заслужив своей мудростью и твердостью такую славу, с которой никто не мог соперничать. Все отзывы сторонних наблюдателей тут сходятся. «Эта госпожа пользовалась среди всех татар наибольшим уважением, за исключением матери императора», — писал один из посланников папы римского, Джованни Плано Карпини.[6] «Крайне умная и способная», — отозвался о ней Рашид ад-Дин, расхваливая ее «большие способности, совершеннейшую мудрость, сообразительность и умение обдумывать последствия». «Все царевичи дивились ее умению править, — заявил врач-иудей Бар-Гебрей и добавил стихотворную цитату: — Увидь я средь женщин другую такую, сказал бы, что женщины намного превосходят мужчин».
Ее здравый смысл хорошо проявился в том, как она воспитывала своих четырех мальчиков. Она позаботилась, чтобы они хорошо знали традиционные монгольские обычаи и отлично усвоили ясу Чингиса. Но империя была широка, и в ней существовало много вер. Она — кераитка и христианка, вышедшая замуж за монгола-шаманиста[7] — по собственному опыту знала, как важно не оттолкнуть от себя союзников и подданных. Поэтому у ее сыновей были учителя, преподававшие им основы буддизма, несторианства и конфуцианства, а позже жены, избранные по образу и подобию самой Соргахтани — напористые, динамичные, умные, гибкие и в высшей степени независимые, благодаря чему сохранялась та веротерпимость, которая была одной из наиболее удивительных черт правления Чингиса. Мункэ, старший сын, предпочел придерживаться традиционных монгольских верований, но был женат на несторианке; Хулагу, ставший впоследствии правителем исламской Персии, тоже женился на несторианке. Хубилай женился несколько раз, но спутницей на всю жизнь ему стала вторая жена Чаби, знаменитая красавица и истовая буддистка.
А империя тем временем все росла и росла, и в страну отовсюду стекалось богатство. В мае 1233 года пала цзиньская столица Кайфын, вынудив цзиньского императора спасаться бегством (он будет окружен неподалеку от границы с империей Южная Сун и покончит с собой). Через двадцать лет после первого вторжения Чингиса весь северный Китай оказался в руках монголов. Западная кампания между 1233 и 1242 годами распространила монгольскую власть через русские степи на Польшу и Венгрию. А дома Угэдэй продолжал начатый Чингисом процесс построения прочной базы имперской администрации с писаными законами, переписями населения и притоком доходов от налогов.
Угэдэй теперь понял то, что давно понимал Чингис: столь сложной империей нельзя управлять из военного лагеря. Ему требовалась столица взамен старого монгольского стойбища Аураха на реке Керулен. Это место, которое все еще ждет тщательных археологических раскопок, расположено на южном краю изначального сердца Монголии, там, где горы Хэнтэй сменяются степями. К северу расположены горы, леса и безопасность; к югу — пастбища, пустыня Гоби и Китай, источник торговли и добычи. Это была идеальная штаб-квартира для племени — но не для империи. Чингис знал, где находится наилучшее место для правления недавно основанным государством — дальше на запад, в долине реки Орхон, где некогда правили прежние тюркские императоры-каганы. Тюрки называли его Каракорум, «Черный камень». Еще в 1220 году Чингис избрал его своей новой столицей, но ничего особо не сделал для нее.
