По всей вероятности, главным архитектором МИДа Громыко считал Михаила Посохина. Будучи много лет главным архитектором Москвы, он не замыкался в границах Московской кольцевой автомобильной дороги. Посохин проектировал посольства СССР в разных странах. За ним не раз следовал соавтор — художник Церетели. Последнее сооруженное по их проекту посольство открыли в Вашингтоне после смерти архитектора.
Церетели не приходилось думать о госзаказах, они поступали не только благодаря Посохину, но и напрямую от ВЦСПС, МИДа, Министерства обороны, ЦК компартии Грузии и других инстанций.
Чтобы их выполнить, жил и работал в разных странах. Таким образом, поле его деятельности много лет находилось далеко от столицы СССР. Те работы не попадали на глаза профессиональным критикам. Искусствоведы не приглашались на церемонии по случаю открытия посольств. Они не могли увидеть и оценить труд художника в столицах далеких стран. Общественность не имела ни малейшего представления, что делал художник за пределами СССР, какие творческие вершины взял, прежде чем вышел на просторы Поклонной горы. Мало кто из искусствоведов представлял, каким универсалом стал он за годы зарубежных командировок.
По неписаным правилам игры, принятым в СССР, каждая из республик выделяла лидера. Так, первым художником от Азербайджана считался Таир Салахов, от Украины — Татьяна Яблонская, Армению представлял Мартирос Сарьян, Грузию — Ладо Гудиашвили. Они удостаивались золотых звезд Героев, всех мыслимых наград и почетных званий, им посвящались монографии, статьи в профессиональных журналах. Их положение на Олимпе никем не оспаривалось, оно находилось вне критики. Никто не смел, да и не имел особого желания подвергать творчество этих корифеев беспристрастному обсуждению.
Ничьих интересов в самой столице СССР, Москве, названные творцы не затрагивали. Они делали свое дело вдали от Садового кольца, где кипели страсти вокруг имен других мастеров, отрезавших лакомые куски от государственного пирога. В Москве в области монументального искусства первенствовали Николай Томский и Евгений Вучетич. Первому принадлежат статуи Гоголя и Кутузова в Москве, по его проекту памятник в честь Победы начали строить на Поклонной горе. Второй — прославился мемориальными комплексами в Берлине и Сталинграде, памятником Дзержинскому в Москве, стоявшему до августа 1991 года в центре города. В этот узкий круг входил Лев Кербель, автор Карла Маркса и Ленина в Москве. Обласканные в высших сферах, эти замечательные мастера не пользовались популярностью в кругах московской интеллигенции. По установившейся в России традиции, любой художник, самый талантливый, в роли «придворного» архитектора или скульптора, живописца, терял привлекательность, порождал зависть и слухи, превращавшиеся молвой в злые наветы. В правительственной прессе, а другой фактически не существовало, их хвалили, за глаза — ругали.
Церетели мало волновало, что говорят о нем на московских кухнях, какое суждение высказывает общественность столицы. Его знали и уважали члены комитета по Ленинским и Государственным премиям, трижды присуждавшие ему золотые медали. Дмитрию Шостаковичу, Сергею Герасимову, Галине Улановой, Раисе Стручковой, академику Олегу Швидковскому и другим членам этого ареопага не нужно было особо представлять Зураба Церетели.
Времени на общение с влиятельными столичными искусствоведами и критиками, главными редакторами газет и журналов у вечно занятого и перемещавшегося между городами и странами Зураба — не оставалось. Он не давал интервью в Москве. Мнение журналистов его особенно не интересовало. Все решалось в коридорах власти другими людьми.
Много лет длилось тесное общение с московским искусствоведом Дмитрием Швидковским. Тот долгие годы наблюдал за творчеством друга и составлял монографию, ставшую частью альбомов под названием "Зураб Церетели".
В Советском Союзе не один Церетели удостоился столь высоких наград и в таком количестве за монументальные работы, как он. Лауреатами Ленинской и Государственных премий, Героями Социалистического Труда, народными художниками СССР были Томский и Вучетич. Первый из них получал ордена и премии за образы Ленина, второй — за "воссоздание важнейших событий истории Советского государства". Высших наград удостаивались Владимир Серов и Борис Иогансон за картины о Ленине, за все те же "историко-революционные темы", генеральные в советском искусстве, за развитие единственного признаваемого официально правящей партией метода социалистического реализма.
Вместе с ними Церетели награждался Кремлем совсем за другие темы — за помянутых рыбок в водном бассейне на родине Ленина, фантастические изваяния детского городка в Адлере, за барельефы атлетов, опоясавшие фасады концертного зала в Измайлове.
* * *
Пятидесятилетний художник без опасения за будущее встретил затеянную Михаилом Горбачевым «перестройку», закончившуюся обвалом большого дома, СССР. Вместе с государством рухнула идеология марксизма-ленинизма. Заодно с ней предали анафеме метод социалистического реализма. То, что считалось советской классикой, неожиданно перестало интересовать искусствоведов, утратило былую ценность. После 1991 года Церетели в числе немногих не пришлось перестраиваться, менять темы, сюжеты, героев, приспосабливаться к новым обстоятельствам, вызванным переоценкой ценностей, сменой парадигмы, системы взглядов на жизнь и искусство, господствовавшей с 1917 года.
Ему не угрожал остракизм коллег, как другим преуспевавшим мастерам, считавшимся придворными художниками. Его не сталкивали с административной вершины, поскольку руководящих постов ни в Союзе художников СССР, ни в Академии художеств СССР он не занимал. Его не поливал грязью разъяренный цех собратьев по ремеслу, когда у всех раскрылись рты, скованные страхом. Ему не пришлось пережить унижения, испытанные руководителями Союза художников СССР, Союза писателей СССР, Союза кинематографистов СССР, оказавшихся при коренной смене власти в положении поверженных львов. Их стремился лягнуть, унизить каждый, кто испытал за годы советской власти гонения и неудачи.
Да, в Советском Союзе Церетели получил все, о чем мог мечтать любой художник. Но вот парадокс — в годы начавшейся «перестройки» отношения с прессой и либеральной общественностью оставались вполне нормальными. Никто, пользуясь наступившей свободой, не сводил с ним старых счетов, не попрекал прошлым.
Вряд ли Церетели предполагал, что высшие достижения он приумножит в то самое тяжкое время, когда все вокруг стремительно менялось и рушилось. Что снова придется за наградами идти в Кремль. Биограф, автор монографии "Зураб Церетели" Олег Швидковский, лучше всех знавший творческие возможности своего героя, завершил в 1984 году труд жизни словами, проникнутыми сдержанным оптимизмом:
"Значительно меньше стало крупных государственных заказов на монументальные произведения. Многие замыслы остались лишь на уровне конкурсных проектов и предложений. А то, что было осуществлено, оказалось на улицах Нью-Йорка, Лондона, Парижа, а не Москвы или Тбилиси.
…Он продолжает работать. В мастерской можно увидеть модели новых монументов, услышать о новых замыслах. Из них самый грандиозный — проект мемориала и монумента Колумбу в гавани Нью-Йорка в честь 500-летия открытия Америки. Много и других замыслов, предназначенных для разных городов мира. Их судьбу решит будущее".
В гавани Нью-Йорка статуя Свободы осталась одинокой, ей не составил соседство бронзовый Колумб.
Все прочие замыслы, о которых знал искусствовед, не остались на бумаге, не пылятся в мастерской. "Будущее решило судьбу" автора "моделей новых монументов", и как!
* * *
Новая жизнь началась с заказа отлить помянутых двуглавых орлов. Тогда оба правительства, России и Москвы, работали рука об руку, не делая различий между собственностью федеральной и муниципальной. Москва своими силами взялась за музей и обелиск на Поклонной горе, Храм Христа, стадион в Лужниках. Все эти сооружения национального значения, предназначенные не только для москвичей. К ним прибавился торговый центр на Манежной площади.
В тоже время к берегу Москвы-реки пришвартовались землеройные машины. В Нижних Мневниках зашумела стройка. Начали с причальной стенки, чтобы она могла принимать суда с грузами для будущего детского парка. Однако обещанные президентом России миллиарды не дошли до этой стройплощадки. Министерство финансов распоряжение не исполнило. Одной Москве не под силу было реализовать колоссальный проект детского парка. Чем меньше времени оставалось до 850-летия столицы, тем тише становилось в Нижних Мневниках. Тем громче шумели машины на Поклонной горе, Манежной площади, у Храма Христа. На этих стройплощадках рядом с мэром Москвы появлялся художник, о котором поначалу мало кто знал.
