И так странно проезжать среди этого глухо дремлющего ветхозаветного пейзажа, еще полного темными легендами и верованиями библейских времен, через «реку Кира», мимо храмов св. Нины, на многошумном, дышащем огнем и дымом железном чудовище XIX-го века, дерзко вторгнувшемся в неподвижную азиатчину грузин и персов.
* * *
Тифлис и подавно узнать нельзя — так он расстроился, похорошел, цивилизовался. Мы отдохнули в нем досыта, и только дней через восемь двинулись в путь. Выехали в девять часов ночи; на вокзале — страшная теснота и давка, в вагонах — тоже. В поезде всего один вагон первого, один вагон второго класса; армяне с своими армянками и детишками, с целым обозом узлов и чемоданов, толстые, грубые, крикливые и неповоротливые, заполонили все двери и проходы, — нельзя двинуться ни туда, ни сюда. Курят как в казарме, толкаются как на базаре. Тифлис виден нам сверху, с полотна дороги, как море рассыпанных огней; горные скаты, по которым лепится он, помогают видеть весь его обхват; электрические солнца яркими очагами сверкают среди красноватых огней керосина.
II
Долина Акстафы и озеро Гокча
Уже глубокою ночью вышли мы на станции Акстафа, откуда идет почтовая дорога мимо озера Гокчи в Эривань и Эчмиадзин. Вокзал просторный и удобный, так что оказалось возможным не только хорошо поужинать гокчинскою форелью и другими приличными яствами, но и отлично выспаться в отдельных комнатах, мужской и дамской, на широких, мягких диванах. Почтовый староста сам является на вокзал в ожидании проезжих, так что мы без всякого затруднения наняли поместительную четырехместную коляску четвериком за 20 руб., вместе с прогонами, до станции Семеновки, в 92 верстах от Акстафы. От Семеновки держит почту уже другой содержатель. В семь часов утра, напившись кофе, двинулись мы в путь. Облачное утро было довольно прохладно, но когда ободнялось, и южное солнце выкатилось на расчистившееся небо, стало совсем тепло, так что пришлось снять осенние пальто.
Я не воображал, что долина Акстафы — сплошной альбом прекрасных видов. Широкие лесные пазухи, таинственно выглядывающие темные ущелья, скалистые пики, купающиеся в горячей синеве неба, живописные обрывы. Удивительно ласкает глаз перспектива лесных гор, уходящих вдаль чередующимися грядами разнообразных тонов, постепенно ослабевающих и замирающих наконец чуть видным туманным гребнем. Особенно прелестна лесная долина за станцией Караван-Сарай до станции Чарсатайской. Вообще, дорогу эту нельзя назвать совсем пустынной: в девяти верстах от Акстафы городок Казах с несколькими магазинами, с людным базаром, с домами хотя и бескрышими, но уже с большими, светлыми окнами, а не с щелочками, как в обыкновенных татарских домах.
Караван-Сарай — преживописное местечко, все в зелени и в скалах; много армянских лавок и очевидно изрядная торговля. Тут управление лесничества, сберегательная касса, почтовое отделение, — тоже, стало быть, городок своего рода, где во всяком случае живется удобнее, чем в наших русских деревнях. По дороге, нам навстречу, впереди нас и вслед за нами, двигаются во множестве огромные молоканские фуры, запряженные четвериками лошадей на железных цепях, все раскрашенные в красно-зеленый цвет, полные тюков, сундуков, бочек, перин, колес, мешков, корзин, мужчин, баб и детей. Правят арбами хозяева, молокане, — все народ здоровый, одетый в обычные русские тулупы. Целыми обозами, по пяти, по шести, тянутся они одни за другими, но нет возможности объехать их. Такие же фуры двигаются без конца и счета, как мы только что видели, между Владикавказом и Тифлисом. Молоканин берет по 6 р. 25 к. с седока от Владикавказа до Тифлиса и столько же — от Акстафы до Эривани. С товаров же он берет 25 к. за пуд, наваливая в свою крепко кованную арбу от 150 до 200 пудов. Молокане и духоборы — почти единственный элемент кавказского населения, который берется за перевозку товаров и поставляет на базары закавказских городов необходимые сельскохозяйственные продукты. Без этих трудолюбивых и предприимчивых людей в Закавказье цивилизованному человеку было бы очень трудно удовлетворять самым скромным привычкам жизни. Один из ученых управляющих удельного ведомства, балтийский немец, г. В-к, под главным ведением которого находится обширное удельное именье в 30.000 десятин, с лесами, конским заводом и большим скотоводством, в 150 верстах от Тифлиса, уверял меня, будто молокане, его соседи и обычные арендаторы земли, — большие мошенники и далеко уступают в честности и нравственности духоборам, хотя и духоборы, по его отзыву, в последнее время становятся пьяницами. Армяне — тоже большие плуты, грузины — лентяи и пустяшники; татары, по отзыву г. В-ка, всех честнее, всегда твердо держат слово и отдают в срок то, что должны. Признаюсь, если такая аттестация имеет под собою действительное основание, то она не в особенно выгодном свете рисует благодеяния христианской цивилизации варварской Азии. Впрочем, от всех здешних русских слышал о молоканах отзывы гораздо более благоприятные, как о добросовестных и полезных людях.
Между Акстафою и Эриванью ходят и казенные почтовые дилижансы, не совсем, однако, удобные для непривычного человека. Седоки размещены в них по боковым лавочкам, лицом друг против друга, боком к лошадям, и прикрыты кожею с обеих сторон.
В долине Акстафы нас поражали своею величиною громадные красавцы-дубы, растущие здесь обыкновенно одним могучим букетом, чинары-великаны с голым, серо-белым, как кость, стволом в два обхвата, исполинские грецкие орехи и смоковницы и много других южных деревьев, с которыми нас давно ознакомил наш маленький Крым. Даже плющ, как в Крыму, обвивает, оклеивает, будто обоями, и душит здесь деревья. Земля здесь — род светло-коричневого леса, мягкая, распахивается как пух первобытным деревянным плугом-крюком, без кусочка железа, запряженным двумя буйволами или волами. Но камни начиняют эту почву, как горох — пирог, и без такого плуга-клина их не было бы возможности выпахать: всякий иной плуг разлетелся бы вдребезги. К полянам везде проведены оросительные канавки. Живут здесь все армяне, черные, носатые, черноглазые, в рыжих лохматых шапках грибом, в какой-то оригинальной вязаной обуви, с шнуровкою вверху, с буйволовою кожею внизу. Деревенские жилища их совсем не важны и нисколько не живописны: сложенные из сырого кирпича мазанки с земляными плоскими крышами, с галерейкой на столбиках впереди. Те же татарские сакли. Везде только черные буйволы да ослики, быки очень редки, лошадей почти не видно.
Долина производит вообще впечатление обилия и настоящего юга. Осенний румянец в своих разнообразных переливах, от червонного золота до темно-малинового цвета, еще больше усиливает очарование горных лесов и вместе с беспорочною лазурью неба сообщает пейзажу какую-то особенную ласкающую душу мягкость. Я уверен, что летом леса эти не так красивы, как теперь, когда еще немногие деревья стали терять свой лист, а большая часть их внизу гор еще густы и зелены, между тем как выше их курчавые шапки уже горят желто-красными огнями.
Поразительно красивые местности встречаются за Караван-Сараем: острые пирамиды лесных гор слева, а справа — чудовищной величины волшебные природные замки из разноцветных скал и утесов, с башнями, стенами, голыми обрывами, уходящие из глубины лесной долины высоко к небу; а из-за них, над ними, другие, еще более грозные твердыни титанов тяжко поднимаются своими изгрызенными каменными зубцами. А то из-за курчавых горбов и шапок, из-за величественной, широкой пирамиды, обросшей золотисто-бурыми лесами, к груди которой прильнули, будто детки к матери, другие, меньшие пирамиды в том же багряном уборе, — выплывает, будто выдвижная декорация феерии, ярко освещенная солнцем каменная стена какого-то бело-розового мрамора, задвигающая собою четверть горизонта и ярко вырезающаяся на синем небе.
Я не знаю, добывается ли из этих красиво глядящих скал какой-нибудь ценный строительный материал, но в разных местах акстафинской долины мы встречали пещерки и туннели, проделанные в подножье каменных громад, и доморощенные попытки копать медную руду из каких-то синевато-зеленых глин; а судя по ярко-красному цвету многих мест — в этой долине может оказаться и железная руда. Известный ученый Дюбуа де-Монпере, путешествовавший по Кавказу в конце 20-х годов нашего столетия, сообщает даже сведения из древних писателей о Кавказе, что в долине Акстафы находили когда-то и золото.
Редкая местность нравилась мне так своими свежими красотами, своим разнообразием и прелестью, как эта ничем не расхваленная, почти не посещаемая путешественниками, стоверстная долина Акстафы. Будь она в западной Европе, о ней давно бы протрубили уши туристам всякие путеводители, фотографии и альбомы, ею бы ездили любоваться, как прославленными долинами Швейцарии и Тироля.
