Как бы то ни было, вопрос этот при изучении истории торговли имеет лишь второстепенное значение. Для нас важно признание подлинности договоров, заключенных русскими князьями с Византией, того обстоятельства, что содержание их дает нам действительно сведения о жизни X ст., а не сочинено впоследствии. Это позволяет рассматривать договоры в качестве источника, характеризующего торговлю Руси с Византией в древнейшую эпоху. Но заимствованы ли отдельные части договора 907 г. из последующих договоров того же X ст. и являлся ли договор 907 г. действительно таковым, а не проектом договора или договором, устанавливающим лишь общие начала — это мало меняет дело. Во всяком случае, он указывает на то, как производилась торговля Руси с греками в рассматриваемую эпоху.
Договоры эти, как видно из летописи, являлись результатом предварительных военных походов русских князей на Византию. Еще А. Н. Егунов обращал внимание на то, что норманны, являвшиеся бичом для стран Запада «Освободи нас, Боже, от ужасов норманнов», — молились они: a furore Normannorum liberia nos, Domine), попав в Восточную Европу, нашли здесь мало соблазнительного вследствие бедности населявших ее племен, но «зато она представляла другую и чуть ли не более важную выгоду: через нее пролегали живые, ближайшие пути на Восток и, что еще важнее, в Грецию, где уже в те времена было чем поживиться, было кого грабить»{41}. Действительно, мы видим, как грабительские набеги норманнов на Францию, Британские острова и другие страны Запада все более усиливаются: в 845 г. Карл Плешивый вынужден был заплатить им 7 тыс. фунтов серебра, спустя 9 лет они потребовали от него уже 685 фунтов золота и 3250 фунтов серебра; в 988 г. Этельред отделался от них 9 тыс. ливров, а через 14 лет должен был уже заплатить 24 тыс. фунтов серебра, чтобы только избавить свою страну от разорения{42}. Не иначе те же норманны, или варяги, действовали, укрепившись на Днепре (если только русы действительно были скандинавами, что, по-видимому, в настоящее время считается наиболее вероятным{43}) и предпринимая оттуда походы на Византию — «беспрерывный ряд набегов на Константинополь, два столетия тяготевших над столицей Византии и вполне обнаруживших норманнский характер тех, которыми совершались они».
Уже спустя 20 лет после того, как в Киеве основалось новое русское государство, оно совершает поход на Царьград. На основании найденной венецианской хроники, двух речей патриарха Фотия по поводу русского нашествия и некоторых других свидетельств выяснилось, что поход был для русских удачен, и, заключив мир под стенами Царьграда, они удалились от города{44}. И Олег, овладев Киевом и заставив древлян, северян и радимичей платить ему дань, стал помышлять об исполнении заветной мысли — добыть золота и паволок греческих. Летописец подробно описывает, как «иде Олег на греки, Игоря оставив в Киеве», что он там учинял и вытворял. «Много убийство сотвори около града Греком, и разбиша много палаты, пожогша церкви; а их же имаху пленникы, овех посекаху, другие же мучаху, иныя же растреляху, а другые в море вметаху, и на многа зла творяху Русь Греком». В результате греки предложили ему дань — «чего хощеши дамы ти», и Олег вернулся в Киев с богатой добычей, «неся злато, и паволоки, и овощи, и вина и всякое узорочье». И на этом основании его прозвали вещим: «Бяху бо людие погани и невеголоси», — поясняет летописец{45}. При этом Олег заключил в 907 г. соглашение с греками, касавшееся торговли Руси с Византией, а затем новый договор в 911 г. Эти договоры по своему содержанию и сущности свидетельствовали о том, что русские имели в виду посещать Византию и с мирными намерениями, хотя, надо сказать, из предыдущего (приведенного нами) изложения летописи такого намерения вовсе не видно. Все внимание греков при заключении договоров с Олегом «сосредоточено на том, как бы обуздать воинскую наглость Руси, как бы заставить ее приходить в Грецию с куплей и с миром»{46}. «Греческое правительство должно было позаботиться об обуздании приезжавшей в Царьград Руси»{47}. Однако, несмотря на то что мир с Византией был установлен, как только Олега заменил Игорь, договор потерял всякое значение, и Игорь со своей стороны пошел «на Греки» и стал творить те же неистовства, которые производил до него Олег: «Гвозди железный посреди главы вобивахуть им, много же святых церквий огневи предаша, монастыре и села пожьгоша» и при этом, конечно, «именья немало от отбою страну взяша»{48}. Греческий огонь заставил его вскоре возвратиться «восвояси». Но Игорь не унывал, а «пришед нача совокупляти вое многи» и снова «поиде на Греки, в лодьях и на коних, хотя мьстити себе». Греки, узнав об этом, начали просить, «глаголя: не ходи, но возьми дань юже имал Олег придам и еще к той дани». Игорь стал советоваться с дружиной. Последняя решила — неизвестно еще, «кто весть, кто одолеет, мы ли, оне ли»; к чему нам воевать, раз мы можем «не бившиеся имати злато, и сребро, и паволоки». Игорь послушался дружины, взял у греков злато и паволоки и отправился домой{49}. Цель ведь была достигнута, дань получена. В следующем 945 г. был заключен новый мирный договор с греками.
То же повторилось при Святославе. Он заявил грекам: «Хочю на вы ити и взяти град вашь». Они предложили ему не ходить, а взять дань, но не дали, и Святослав стал «грады разбивать». После этого он получил дань, почти дойдя до Царьграда. «Взя же и дары многы и возратися в Переяславень с похвалою великою». Но, желая иметь «мир и совершену любовь со всякимь великимь царем Гречьским», и он заключил договор — уже четвертый — с Византией 971 г.{50}.
Любопытны и последующие факты, сообщаемые летописью. Когда Владимир Святой отказал варягам в выкупе, они потребовали от него, чтобы он по крайней мере показал им «путь в Греки», где бы они, очевидно, могли вознаградить себя{51}. Тот же Владимир стал в 988 г. добиваться руки греческой царевны Анны. Она на это ответила: «Луче бы ми зде умрети». Но братья стали ей объяснять необходимость согласиться: «Гречьскую землю избавишь от лютые рати; видиши ли колько зла створи-ша Русь Греком и ныне аще не идоши, тоже имут створити нам»{52}. Греки, видно, весьма боялись Руси, ожидая от нее всякого зла, а Русь смотрела на Грецию как на источник легкой наживы». Известно, — говорит Егунов, — что в истории всех почти торговых народов, от древних арабов до нынешних англичан включительно, торговля всегда прокладывала себе пути оружием, войной; но известно также, что недолго продолжалась такая дружба между торговлей и войной; скоро первая, в свою очередь, объявляла войну последней… Далеко не так было у нас». Единственной целью всех походов на Грецию являлась дань. «Имете ми ся по дань» _ вот общее и единственное требование всех наших князей. Удовлетворялось ли это их требование в самой Греции или на половине пути — все равно: в том и в другом случае цель была достигнута и князья возвращались домой. Что же касается торговли, то, по мнению того же автора, «торговля в предприимчивых походах наших предков не только занимала далеко не первое место, но даже именно она служила для них одним из средств скрыть свою удаль. И вот важнейшая причина, почему, с одной стороны, Греция так нелицемерно жаждет мира в сношениях с Русью, с другой, почему наши князья так охотно и так самонадеянно сулят мир Греции, прикрывая его разными формами… В самом деле, основная мысль договоров не имеет ни малейшего соотношения с торговлей: у Олега “греци почаша мира просити”, а не торговли; Игорь точно так же обновляет “ветхий мир”; наконец, и Святослав говорит; “хочю имети любовь с царем”, а не торговлю. О последней не заикнулась ни одна из договаривающихся сторон. Греция ищет мира, Русь хочет Дани»{53}.
Однако то обстоятельство, что в договорах в качестве цели заключения их указан мир, а не торговля, еще ровно ничего не доказывает. Мир являлся необходимым условием торговли, он обозначает нечто более общее, из чего затем вытекала возможность достижения и более специальных целей, в том числе возможности торговать. Грекам нужно было обезопасить себя от нападений Руси, заменить насилия их мирным обменом. Они готовы были давать Руси то же злато, те же паволоки и другие предметы, но без того, чтобы Русь предварительно жгла и грабила страну, мучила и «в море метала» жителей «не погубляй града»), и с тем, чтобы князья с своей стороны давали в обмен за получаемые от греков товары свои — невольников, воск и меха. Ради этого они и заключали договоры. В последних мы находим ряд статей, касающихся именно торговли, так что отрицать эту цель нет основания.
Больше всего о торговле говорится именно в первом договоре 907 г., где греки ставят следующие условия русским, приезжающим в Царьград: «Аще придуть Русь бес купли, да не взимают месячины; да запретить князь словом своим приходящим Руси зде, да не творять пакости в селех в стране нашей; приходяще Русь да витают у святого Мамы и послеть царьство наше и да испишють имена их и паки ис Чернигова и ис Переаславля и прочий гради; и да входять в град одними вороты со царевым мужем, без оружья, мужь 50 и да творят куплю, якоже им надобе, не платиче мыта ни в чем же»{54}.
