газет. Номера газет буквально рвались из рук и здесь же жадно читались. Однако жизнь в городе оставалась в рамках полного порядка и спокойствия» {22}. Примерно та же картина имела место на следующий день, 4 (17) марта: «Начался день с погони читателей сперва за газетами, затем за выпущенными позже дополнительными телеграммами. У газетных киосков и возле газетных продавцов длинные очереди. Газеты берутся нарасхват, о цене вопроса нет, не спрашивают сдачи – и здесь же жадно газеты читаются и жарко обсуждаются» {23}.
Первой и, видимо, главной эмоцией по получении известия о смене власти была радость, эйфория.
Свидетельница киевских событий Марианна Давыдова вспоминала:
Всё как-то закипело[,] заволновалось. На улицах встречались всё смеющиеся[,] довольные лица. У всех моих знакомых, до одного великого князя включительно[,] было только одно чувство – радости и надежды на будущее. Печать освободилась. Какая-то активная суета поднялась везде. Тут группа каких-то людей идут по улице и горланит запрещенную песнь, там идут войска к городской думе для присяги новому правительству… но почему-то на всех штыках привязана красная ленточка… Дальше весело, и почти нахально бегут мальчишки с длинными штыками и где и как могут, сбивают двуглавые орлы на присутственных местах, церквах, музеях… {24}
«Праздновали – и одновременно боялись поворота событий вспять, даже после отречения царя. Реальной информации по-прежнему было мало. Получаемые телеграммы переписывались, перепечатывались, искажались», – констатировал Гольденвейзер {25}. По мнению репортера «Киевлянина»:
В связи с событиями последних дней наблюдается в Киеве хотя и сильно повышенное, но очень корректное отношение населения ко всему происходящему. Везде на улицах полный порядок, жизнь города идет полным темпом, все заводы работают при полном составе своих рабочих. Один из киевских заводов, работающих на оборону, как мы слышали, постановил, по желанию самих рабочих, увеличить число рабочих часов на один час.
Около газетных киосков длинная очередь. Газеты расхватываются {26}.
Об образцовом порядке вспоминала и Давыдова: «Воодушевление было всеобщее без скандалов, без стычек с полицией, впрочем[,] ее и не было! Как-то скрылись городовые, их заменили милиционеры, больше всего из студентов…» {27} Киевский губернатор граф Игнатьев сообщил начальнику штаба Киевского военного округа: «Населением объявление актов установления нового правительственного строя принято при большом возбуждении, но порядок нарушен не был» {28}. Начальником штаба округа тогда был генерал-лейтенант Николай Бредов {29}. Через два с половиной года он вернется в город во главе отряда Добровольческой армии и на некоторое время станет комендантом Киева.
В свою очередь, командующий войсками Киевского военного округа генерал-лейтенант Николай Ходорович около 4 (17) марта телеграфировал командующему Юго-Западным фронтом:
Два дня первого и второго марта настроение горожан было приподнятое[,] но в умеренной степени, так как телеграмма Родзянко о временном Комитете давала умеренным элементам надежду на полнейшее разрешение вопроса.
Третьего марта настроение резко обострилось изменением происшедшим в составе Комитета с преобладающим крайне левым элементом.
Пока порядок всемерно мною в городе поддерживается, но положение стало напряженным {30}.
Впрочем, «приподнятое» настроение было не у всех.
Более чем за полвека до революции, в 1864 году, была основана газета «Киевлянин». Первым ее редактором стал профессор Киевского университета Святого Владимира, историк Виталий Шульгин. «Киевлянин» с самого начала позиционировал себя как консервативную газету (одной из основных задач ее было способствовать русификации, как тогда говорили, Юго-Западного края). С течением времени эта тенденция лишь усилилась. В 1913 году газету возглавил сын ее первого редактора, депутат Государственной думы, талантливый журналист и публицист Василий Шульгин.
Здание редакции газеты «Киевлянин», на углу Караваевской (Толстого) и Кузнечной (Антоновича) улиц, конец XIX – начало XX в.
Случилось так, что младший Шульгин принял самое непосредственное участие в событиях Февральской революции. Он не только вошел в состав Временного комитета Государственной думы, но и стал одним из двух депутатов (вторым был Александр Гучков), которые 2 (15) марта в Пскове, в салон-вагоне царского поезда, приняли отречение царя. Однако и в 1917 году, и всю гражданскую войну Шульгин оставался монархистом, последовательным противником революции и «нового порядка» (будь то власть Временного правительства, украинцев или большевиков).
Василий Шульгин (1878–1976), главный редактор газеты «Киевлянин» (слева)
В небольшой передовой статье «Киевлянина» от 4 (17) марта не было ни слова о радости и прочих подобных чувствах. Тон был совершенно иным:
Киев, 3-го марта 1917 г.
Если Провидение желает наказать человека особенно сильно и глубоко – оно погружает его в слепоту и безумие. Безумцами и слепцами были накоплены горы горючего материала. И ими же был брошен в эти горы факел.
Произошел грандиозный взрыв. Он не мог не дать детонации. Это относится к области стихийного, непредотвратимого.
Но вся жизнь человеческая проходит и направлена на борьбу со стихиями – и прежде всего на борьбу с той стихией, которую человек представляет собою сам. Для этого ему дано ясное зрение и разум.
Всех тех, кто осуждал безумие и слепоту, кто – только что боролся с нею – мы еще раз призываем не впасть во власть этих ужасных вожаков гибели.
<…>
Пусть киевляне не забывают ужасов паники августа и сентября 1915 года. Ведь враг стоит почти на границе Юго-Западного края.
Киев несет высочайшую ответственность в настоящую минуту. И Киев первый может стать жертвой своей слепоты и безумия – потому что киевские беспорядки непосредственно могут отозваться в окопах, не только русских, но и германских.
Пусть же благоразумие – охранит киевлян и не допустит их до предательства перед Родиной {31}.
Автор заметки, разумеется, не мог в тот момент знать, как в точности скажется революция на ходе мировой войны, в которой продолжала участвовать теперь уже бывшая Российская империя. Но «предсказать», что, помимо радости и эйфории, возникнут большие проблемы, было несложно. Иначе после революций не бывает.
Имперская система власти представляла собой многоступенчатую иерархию. В Киеве, как и в других городах, существовало самоуправление – городская дума, состоявшая из избранных гласных (депутатов), и ее исполнительный орган, городская управа. Выше думы стояли представители имперской администрации: киевский губернатор, над ним – Киевский, Подольский и Волынский генерал-губернатор. Многие решения городской думы требовали утверждения административной властью. В таком случае городской голова, он же председатель думы, направлял ходатайство об утверждении
